В этом задача автора, ценящего доброе имя актрисы Веры Холодной».
Как мило!
А как же бесчисленные сексуальные связи «изменчивой обольстительницы»? Кушетка французского консула мосье Энно, постель генерала Гришина-Алмазова, койка безымянного капитана дредноута, на которую, впрочем, Вера Холодная так и не успела улечься, будучи, как мы помним, отравленной!
Впрочем, далее в письме к сестре покойной актрисы Юрий Смолич оправдывается – правда, вовсе не в том, что в романе своем превратил чистейшую женщину в проститутку, а в том, что несколько погрешил против революционной правды: ведь Котовского-то Вера Холодная не спасала!
«Конечно, оставаясь верным правде жизни и желая достичь полного доверия читателя, автор не мог и не должен был пойти на заведомую фальшь, представляя сам факт спасения Котовского как, скажем, сознательное действие революционерки, которой Вера Васильевна не была. В романе Вера Холодная сразу же и признается Котовскому, что она видит и чувствует за ним правду, но сама еще не умеет разобраться в событиях, в том новом, революционном, что вдруг возникло перед нею, совершенно неподготовленною обстоятельствами предыдущей, артистической, оторванной от конкретной социальной борьбы жизни. Это, по мнению автора, вполне убедительно: в подобном положении находилась почти вся интеллигенция.
Было ли так в действительности? Был ли действительно такой факт, что актриса Вера Холодная спасла жизнь герою гражданской войны, вошедшему навсегда в историю нашего народа на самые славные ее страницы. Котовскому?
Нет. Не было.
Но как художественный факт – он закономерен. И автор принимает этот домысел на свою совесть: к подобным выводам как к допущению возможного приводит внимательное, пристальное и доброжелательное изучение психологии нашей интеллигенции того времени. Так можно предположить – и утвердить как художественный факт, – осмысливая растерянность нашей тогдашней интеллигенции перед революционными событиями, ее метания из стороны в сторону, ее неумение понять события и определить свое к ним отношение, ее неуверенность, сочетаемую, однако, с безумным патриотизмом, с тяготением к родному народу, и именно к его трудовым кругам, с, быть может, неосознанным, но сочувствием его борьбе, восхищением его героизмом.
Нужно ли отказаться в романе от этого факта – спасения Верой Холодной Котовского и, следовательно, вычеркнуть этот факт из художественно воссоздаваемой ее биографии только потому, что в действительности подобного случая не было?
Нет! Автор, пристально присматриваясь к поведению нашей интеллигенции в те годы, считает неверным отказ от подобного художественного домысла. Ценя память об имени Веры Холодной, автор считает неверным вычеркнуть этот логически верный домысел из художественной биографии Веры Холодной и тем снизить ее образ, снова отдать его порочащим ее легендам».
Письмо длинное. И – ни единого слова о кушетке консула, постели генерала, койке капитана… О том, что, собственно, возмущало Софью Васильевну. Ни слова, кроме того, в самом начале данного намека: что, дескать, мала была девочка и не знала многого о сестре!
Софья Васильевна просила, чтобы Юрий Смолич ответил ей через «Литературную газету» и написал, что все эти кушетки и постели – вымысел!
Но Смолич отвечать через газету отказался. Написал еще одно личное, довольно любезное письмо: снова о том, как плохо будет покойной Вере Холодной и ее ныне живущим родным, если он признается, что все в романе – включая спасение Котовского – вымысел… Тем более что Смолич продолжал утверждать: это даже не вымысел, а полуправда, основанная на ходивших в Одессе слухах и сплетнях.
Впрочем, против Смолича и Плоткина восстала не только сестра актрисы, но и зрители, почитатели: как выяснилось, фильмы с Верой Холодной были популярны не только среди буржуазно настроенной публики, тоскующей по былым, ушедшим временам, но и в среде революционного подполья Одессы.
«…к вам обращается участница подполья в период интервенции (1918–1919 гг.) Ярошевская Р.
Как и другие советские зрители, с чувством возмущения встретила я трактовку образа Веры Холодной как женщины легкого поведения в период интервенции в гор. Одессе. Утверждения некоторых безответственных авторов о том, что она занималась флиртами с высшими представителями враждебного лагеря, не имеют под собой никакой почвы и совершенно безосновательны. Я считаю своим долгом присоединить свой голос в защиту чести и гражданского поведения замечательной актрисы того времени. Будучи в те годы связной Одесского обкома, часто выполнявшей задания товарищей Ласточкина, Соколовской, Котовского и других, я хорошо помню (несмотря на то что тогда мне было лишь 16 лет), что имя Веры Холодной часто встречалось мне в связи с деятельностью подпольщиков, и мне она запомнилась как товарищ, помогавший нашей подпольной организации…
Р. Ярошевская, г. Одесса»
…Была ли Вера Холодная «товарищем, помогавшим подпольной организации»? Сомнительно. Скорее всего, это утверждение – не больше (но и не меньше!) чем вымысел товарища Р. Ярошевской – вымысел, сочиненный с самой святой и благой целью: защитить любимую актрису, кумир юности, от злобных клеветников!
Ведь одно дело – оклеветать какую-то там артисточку, буржуазку, пусть даже и называли ее когда-то «королевой экрана»…
И совсем иначе выглядит клевета в адрес «товарища, помогавшего подпольной организации».
«Это письмо пишет вам одессит Горшков Илья Мариусович.
Меня возмутила возводимая на В. Холодную клевета. Зачем понадобилось автору оперетты “На рассвете” притянуть за волосы к В. Холодной Мишку Япончика (его настоящая фамилия Виленский)? В глаза она его не видела и считала бы ниже своего достоинства встречаться с этим разнузданным типом.
А зачем придумали этот диалог В. Холодной с Ж. Ляруб? Жанну-то я хорошо знал. Она в феврале 1919 г. приехала в Одессу по заданию В. И. Ленина для разложения интервенционистских войск и была поселена Еленой (Софьей Ивановной Соколовской) у меня на конспиративной квартире по Московской ул., 13. Часто Жанну я провожал в кафе “Открытые Дарданеллы”, где она пламенно выступала перед французскими моряками и матросами. Она понятия не имела о существовании такой артистки, как В. Холодная. <…> Я, как коммунист, распространявший вместе с газетой “Антанта” газету “Ля Коммунист”, утверждаю, что все простые люди в Одессе, особенно рабочие, любили гениальную Веру Холодную… Ее отпевали в соборе на Соборной площади. Я был в соборе, народу было столько, что иголке не было места где упасть. С глубоким уважением.
И. М. Горшков, г. Ивано-Франковск»
Да и позже у Софьи Васильевны находились помощники: те, кто также боготворил «королеву экрана» и не мог отдать ее имя мраку забвения: Б. Зюков, Н. Болобан, Д. Аржелас, Л. Кармен, Н. Зоркая, С. Русакова, О. Якубович, Р. Соболев… А «верный рыцарь» «королевы экрана» Алексей Яковлевич Каплер и вовсе организовал целую «акцию» в защиту Веры Холодной. Он первый вспомнил о ней в «Кинопанораме», не раз писал статьи в газетах, собирал открытки с фотографиями Веры Холодной и с кадрами из ее фильмов.
…Но это все будет потом. Много позже.
А сейчас тело актрисы набальзамировали и после отпевания и шествия, запечатленных на кинопленке, поставили в часовне на Первом Христианском кладбище Одессы.
Останки трижды тревожили – вскрывали гроб и «подправляли» мумию, покрывали составами для лучшей сохранности, снова гримировали… Все надеялись отправить в Москву, чтобы торжественно похоронить там.
В 1931 году кладбище, находившееся в центре города, по гнусному обычаю тех времен, было превращено в парк – Парк имени Ильича, парк культуры и отдыха на костях…
Склеп был разрушен.
Софья Васильевна, в то время известная балерина Одесского театра, запросила городской отдел коммунального хозяйства и отдел управления кладбищами, чтобы ей разрешили перевезти гроб с телом сестры на Второе Христианское кладбище для захоронения в могилу их матери. Но ей отказали.
Сообщили, что останки Веры Холодной, коммуниста Красного и артистки Стасиной перевезут-таки в Москву. Проследить за этим оказалось невозможно… И до Москвы «королеву экрана», видимо, так и не довезли.
Могилы ее не существует.
Во всяком случае, местонахождение могилы Веры Холодной никому не известно.
Когда-то – еще в 1919 году – Софья Васильевна посадила возле часовни, в которой стоял гроб Веры, деревце вишни. Деревце принялось, разрослось и окрепло. И много позже Софья Васильевна приходила в Парк Ильича к своей вишне – поминать Веру.
Я не смогла выяснить, жива ли сейчас эта вишня. Фотографий ее не было, да и потом, война прошла с пожарами…
Не осталось могилы у первой русской звезды.
Осталась память о ней.
Многочисленные фотографии и открытки, хранимые преданными поклонниками на протяжении всех восьмидесяти лет, минувших со дня ее смерти.
Остались пять фильмов и пленка с записью ее похорон.
Осталась «Киногазета» № 22 за 1918 год, целиком посвященная ей.
Остались ноты печального вальса, написанного «на смерть “королевы экрана”».
Остались стихи поклонников, большинство из коих последние восемьдесят лет не издавались, и потому известен только один из них – Вертинский… «Ваши пальцы пахнут ладаном, а в ресницах спит печаль…»
И еще остались слухи и домыслы, со временем складывавшиеся в настоящие легенды о загадочной смерти Веры Холодной.
Из всех этих легенд Юрий Смолич использовал только одну, самую распространенную – об отравлении.
Правда, без помощи белых лилий: это было слишком изысканно для его стиля. У Юрия Смолича, повторюсь, консул Энно подмешивает в вино распутной актриске и шпионке по совместительству экзотический яд кураре. При этом пролетарский писатель товарищ Смолич даже не дал себе труда поинтересоваться, как именно действует кураре и какие вызывает симптомы. Дело в том, что курарин действует непосредственно при попадании в кровь (правда, для этого достаточно крохотной царапины) и вызывает мгновенную смерть от паралича дыхательной мускулатуры. Так что если и был яд, то какой-то другой…