нному обращению к ней особое значение. В его письмах, полвека спустя, неоднократно встречается упоминание об этой иконе[475].
Анализируя письма своего отца к жене (матери мемуариста), написанные в период 1825–1846 годов, Н. П. Вишняков размышлял о его религиозности. Конечно, очевидна рефлексия человека другого поколения, умеющего рассуждать о корнях и степени религиозности, и демонстрация уже пожилым мемуаристом почтительности к отцу, однако сам отрывок содержит факты, которые важно учитывать для характеристики купеческого самосознания.
Вишняков отмечал:
Прежде всего останавливает внимание его религиозность, как фундамент всего его мировоззрения. В ней коренился, как всегда, большой устой нравственной силы. Вышедши из среды строго православной, он горячо веровал в Божественный Промысл и в те догматы, которым учит Церковь, не мудрствуя лукаво. К самому поминанию имени Божия он относится с особым уважением и пишет обыкновенно слово Бог большими буквами. В радости он благодарит Бога и его милости, в горести обращается к Нему за утешением[476].
В одном из писем к жене, датированном 1827 годом и уже цитированном нами в начале статьи, П. М. Вишняков хвалил супругу за молебен св. Макарию, покровителю Нижегородской ярмарки, словами пословицы: «Богу молиться – вперед пригодится».
Н. П. Вишняков при своем рационалистическом мировоззрении, сформированном уже во второй половине XIХ века, дал парадоксальную, на взгляд современного человека, аргументацию глубокой религиозности отца, считая, что стремление к благочестию было столь сокровенным, что П. М. Вишняков не поминал имени Бога всуе. То есть мемуарист ставит акцент в своем повествовании на наличии и ценности интериоризированной религиозности более, чем на очевидных признаках внешнего благочестия. Он подчеркивал:
Благочестие это было искреннее и глубокое, и глубина его доказывается лучше всего тем, что отец в письмах говорит вообще очень мало о религиозных предметах. Ни из чего не видно, чтобы он придавал преувеличенное значение обрядовой стороне религии, непомерно частому посещению церквей, частому служению молебнов, собиранию реликвий, a тем менее общению с лицами духовного звания. Поэтому нельзя не прийти к заключению, что отец был благочестив в лучшем смысле слова, без всякого оттенка ханжества, суеверия и фетишизма[477].
Однако тут же он замечал, что этим его отец отличался от очень многих представителей тогдашнего купечества. Видимо, мемуарист подразумевает повышенную интеллектуальную развитость и человеческую чуткость своего отца. И приводит еще пример: «В 1826 г. он писал с ярмарки: „Богу благодарение, по сие число все хорошо, и впредь полагаюсь на помощь Божию, да сохранит Его святая десница!“ Это одна из многих подобных тирад, в которых просто и определенно выразилась главная основа его религиозных убеждений»[478].
В сентябре 1829 года П. М. Вишняков завершает одно из писем жене такими словами, демонстрирующими его мироощущение как зависящее более от внешнего миропорядка, чем от своего желания: «Начинаем товары убирать; расчеты делаем и еще торгуем. О выезде писать не могу, ибо как Бог поможет окончить дела свои. Но, кончивши и помолясь Создателю нашему Богу, Пресвятой Матери Его Казанской и угодникам Его Макарию и моему ангелу Петру митрополиту, и тогда к тебе и детям нашим буду лететь на свое жилище»[479].
Более подробно Н. П. Вишняков писал о религиозном поведении матери – Анна Сергеевна (происходившая из купеческой семьи Болдыревых, которые переселились в Москву из Малоярославца и вели меховую торговлю) «без ханжества и аффектации была очень богомольна». А. С. Вишнякова по утрам и вечерам подолгу молилась, прочитывая молитвы вслух, перед большим киотом «со старинными иконами в серебряных и позолоченных ризах, озаренных светом неугасимой лампады» у себя в спальне, и «никогда она не пропускала церковных служб в воскресные и праздничные дни[480]. Мемуарист также отмечал, что его мать после посещения церкви возвращалась домой в сосредоточенности и умилении и, проходя через парадные залы в свою комнату, останавливалась в каждой перед иконами и «истово крестилась». В памяти Вишнякова остался эмоциональный отпечаток настроения матери в этот момент: «На лице ее написан такой мир, такой внутренний подъем, что и я, глядя на нее, проникаюсь тем же чувством. Как мне становится хорошо с ней! Мы как бы сознаем невидимое присутствие Божества, благого и милостивого, и это сознание наполняет наши души невыразимым блаженством… В эти минуты хотелось всех обнять и быть всегда добрым, добрым»[481].
Если в женской сфере жизни ежедневные личные молитвы были о здоровье и благополучии семьи, то в сфере мужской жизни религиозные практики осуществлялись в контексте купеческих профессиональных занятий – промышленности и торговли.
В связи с этим примечателен один из купеческих обычаев, касающийся упоминания имени Бога. Следует сказать, что искание Божьего покровительства в делах коммерции у многих московских купцов выражалось в том, что в торговых книгах записи начинались с креста или со слов «Господи Благослови» в верхнем правом углу первой страницы амбарной книги (такие книги попадаются в архивах ряда фирм в Центральном государственном архиве г. Москвы).
В воспоминаниях Н. П. Вишняков обращает внимание на подобную деталь оформления писем своего отца в Москву с Нижегородской Макарьевской ярмарки (там П. М. Вишняков ежегодно проводил пару месяцев, обычно с июля по сентябрь) для заключения сделок по оптовой торговле: «При начале письма отец почти всегда ставит крест в знак того, что пишет, испрашивая Божьего благословения»[482].
Упомянуты у Вишнякова и важнейшие для купеческой практики социализации совместные молебны в торговых рядах (например, известно, что в Верхних торговых рядах в Москве в общественном коридоре имелась так называемая «рядская икона» – молебны перед нею упомянуты в ряде мемуаров, например в воспоминаниях И. А. Слонова, а также видны на старых фотографиях, например в фотоальбоме Н. А. Найденова «Верхние торговые ряды», изданном в 1890 году).
Рабочий день торговцев начинался и заканчивался молебном. Во время молебна происходила духовно-эмоциональная синхронизация сознания сообщества торговцев, в своей трудовой жизни поставленных в отношения скорее конкуренции, чем сотрудничества. (Слонов упоминает, что помимо ежедневных молебнов были и торжественные молебны, на которые привозили из церквей и часовен особо чтимые святыни[483].)
Общий молебен (как ежедневный, так и ежегодный торжественный), несомненно, был одной из важных форм социализации. Это было связано не только с самим религиозным церемониалом, но и с совместной подготовкой к празднику – сбором денег, покупкой материалов для декорирования.
Н. П. Вишняков пишет, что его отец в письмах жене (матери мемуариста) упоминает о совместных молебнах во время Нижегородской ярмарки. После долгой дороги на ярмарку, занимавшей около трех дней на лошадях, следовало помолиться, прежде чем приступить к делу.
На следующий уже день после ранней обедни служится молебен Казанской Божией Матери и чудотворцу Макарию. Иногда и в Москве одновременно с этим мать моя служит такой же молебен, к большому удовольствию отца. Благодарю, – пишет он в 1827 году, – за то усердие к Божией Матери и преподобному чудотворцу Макарию. Дело хорошее! Богу молиться – вперед пригодится[484].
Св. Макарий считался покровителем ярмарки, a потому в переписке Вишняковых его имя упоминается из года в год неизменно, но иногда вместо молебна Казанской проводился молебен Феодоровской Божией Матери, a также московским чудотворцам Петру, Алексию и Ионе (св. Петр митрополит был покровителем П. М. Вишнякова)[485].
Молебны на Нижегородской ярмарке не были чисто этикетными, купцы, служа молебны, радели о благополучной торговле, ведь ярмарка давала до 40–60 % годовой выручки.
Вишняков отмечал, что его мать следовала строгому порядку чтения молитв и поведению в соответствии с разделением дней на будние и праздничные. А. С. Вишнякова читала «Апостол и Евангелие текущего дня» и молитвы святым, память которых приходилась на этот день. В воскресные и праздничные дни она не бралась ни за какие дела, только читала духовные книги после посещения храма. Ее сын писал: «Большие праздники она проводила по-пуритански, считая грехом какое-нибудь светское занятие, даже свои невинные ручные работы вязанье или вышивание на пяльцах»[486].
В старости, когда немощь и болезни не давали А. С. Вишняковой возможности долго стоять на ногах на церковной службе или на домашней молитве, она молилась, сидя в кресле.
Одно из доказательств благочестивого поведения матери Н. П. Вишняков видел в том, что «после нее осталась еще масса списанных ею молитв, проповедей, духовных стихов и выписок из духовно-нравственных книг». Некоторые выписки были сделаны ею самою, другие – рукою отца, a после смерти П. М. Вишнякова – брата мемуариста Сергея, которого мемуарист назвал главным сподвижником матери по церковным делам. В качестве примера приводится записка, содержащая разговор из книги «Бисер златой» (распространенная в простонародном чтении апокрифическая рукопись ходила в списках XVII – начала XIX века). «Правда, культурное значение этих выписок не всегда высокого достоинства», – замечал мемуарист, получивший по сравнению со своими родителями хорошее образование и, видимо, знакомый с критикой «Бисера златого» Максимом Греком и рядом других православных мыслителей. С одной стороны, Н. П. Вишняков гордился книжными увлечениями матери, с другой – осознавал профанный характер большинства этих выписок, свидетельствующих о наивном восприятии излагаемых религиозных идей.