Семейная сага Вишняковых интересна тем, что дает усложненную характеристику повседневной жизни православного купеческого семейства: строгое следование обрядовой стороне религии не носило характер аскезы, а органично сочеталось у отца мемуариста, П. М. Вишнякова, со светскими развлечениями. Обе его супруги были купеческими дочками, воспитанными в подражании дворянкам, – они не просто умели читать, писать и считать, но знали русскую литературу и немного французский язык, играли на фортепьяно. Н. П. Вишняков пишет, что его отец, женившись на матери в 1824 году, «охотно посещал театр, оперу и драматические представления, и не отказывал впоследствии и своим детям в этом удовольствии. Греховным он ни в каком случае посещение театра не считал. Он любил слушать игру матери на фортепьяно и учил музыке и рисованию своих детей»[493].
На примере истории династии, представленной в издании Н. П. Вишнякова, мы видим что на уровне второго и третьего поколений идет рефлексия относительно поколения родителей, их типа религиозности, исполнения обрядов. Третье-четвертое поколение «старинного» купечества (считая от момента поступления в сословие в конце XVIII века) росло и воспитывалось в эпоху второй половины или последней трети XIX века, было привито нигилизмом литературным и бытовым, хорошо образовано. Высказываясь о старшем поколении, оно имело любовный, но весьма критический взгляд на патриархальные и чистые нравы родителей.
Герасим Иванович Хлудов (1821–1885) – мануфактур-советник и купец первой гильдии – был совладельцем (вместе с братом Алексеем) торгового дома «А. и Г. Ивана Хлудова сыновья». Фирма была основана в 1842 году и торговала бумажной пряжей, производимой на фабрике Хлудовых в Егорьевске Рязанской губернии (сейчас Московская область).
По собственным словам, Герасим Иванович «родился в Москве на берегу Яузы, близ Яузского моста в доме Щёкина». Позже семья переехала на Мещанскую улицу. Герасим с четырнадцатилетнего возраста и в течение сорока лет вел дневник под названием «Памятная книга»[494], где записывал, наряду с семейными событиями, свои впечатления от посещений храмов, театров, прогулок по Москве. Дневнику Герасим Иванович поверял все свои размышления, включая и мысли о своем здоровье и самочувствии. Такие записи почти не встречаются в других дневниках.
Из дневника мы узнаем, что смышленый мальчик с детства отличался тягой к учению. Видя это, отец вначале отдал шестилетнего Герасима в простонародное уездное Адриановское училище, находившееся на соседней Второй Мещанской улице, а когда сыну исполнилось двенадцать лет – в московскую Практическую академию коммерческих наук. С большим рвением подросток окунулся в учебу, и ему особенно нравилось изучать иностранные языки – немецкий и французский. Но через два года ученье пришлось завершить из‐за скоропостижной смерти отца и старшего брата Тараса. Хотя отец на смертном одре сказал о Герасиме: «Не брать из Академии», братья не смогли выполнить волю родителя – ему надо было участвовать в семейной торговле. Купеческих сыновей начинали рано приобщать к семейному бизнесу. Уже с тринадцати лет Герасима брали на Макарьевскую ярмарку – в возрасте девятнадцати лет он записал в дневнике, что едет на ярмарку шестой раз.
Хотя отец Г. И. Хлудова был в юности еще крестьянином из дальнего угла Московской губернии, пришедшим в Москву и поступившим в купечество, Хлудовых никак нельзя было причислить к «темному царству» – они вели необычный для купеческой среды образ жизни. В очерке известного в свое время публициста Д. Покровского, опубликованном в журнале «Исторический вестник» в 1893 году, об усадьбе Г. И. Хлудова было сказано: «Дом свой Герасим Иванович вел на самую утонченную ногу, да и сам смахивал на англичанина. У него не раз пировали министры финансов и иные тузы финансовой администрации. Сад при его доме, сползавший к самой Яузе, был отделан на образцовый английский манер и заключал в себе не только оранжереи, но и птичий двор, и даже зверинец».
Герасим Хлудов обладал литературным даром и утонченным вкусом, обостренно переживал виденное. Он, например, оставил яркий рассказ о дне закладки храма Христа Спасителя в Москве 11 сентября 1839 года: «В восемь часов утра, надевши шинель и взявши свою трость, я отправился к церкви Василия Блаженного, чтобы смотреть церемониальное шествие на закладку Храма Христа Спасителя. Народу всех возрастов было неисчислимое множество, всяк спешил занять себе место, чтобы наслаждаться зрелищем на Венценосного государя и Наследника. Войско было всех родов, как конное, так и пешее»[495].
Герасим Иванович был благочестив в поведении, ценил честность в бизнесе и в семейных отношениях, но не был слишком усерден в исполнении религиозных обрядов. Судя по записям в его «Дневнике», он посещал храм часто, но нерегулярно. Однако он любил ездить в подмосковные монастыри – в Новый Иерусалим, в монастырь св. Саввы в Звенигороде, в Берлюковскую пустынь. В 1838, 1840, 1841, 1863 годах Г. И. Хлудов упоминает в дневнике, что в начале июня совершал паломничество (обычно с кем-либо из четырех его братьев) в Сергиеву Лавру. Эти пешие походы всегда были приурочены к 5 июня, когда отмечалась память св. Сергия Радонежского. В 1863 году в дневнике находим запись, что Хлудов «ходил пешком к Троице» (то есть в лавру)[496].
Для примера взглянем на записи Герасима Ивановича, сделанные в рождественские и новогодние дни в разные годы.
В 1836 году пятнадцатилетний Герасим пишет в дневнике: «25 декабря, в день Рождества Христова, была до 12 часов хорошая погода, а с 12 часов был маленький снег. В сей же день был с братцем Савелием в Донском монастыре. Сей год был весьма плодороден, так что цены на ржаной хлеб доходили до 60 копеек за пуд». В 1839 году: «В этом году, 25 декабря, в день Рождества Христова, как нарочно, что с нами никогда не случалось, мы простояли решительно всю заутреню»[497].
Запись за 1842 год гласит: «25 декабря. Бывши сегодня за поздней обедней у Вознесения, что у Серпуховских ворот, я слышал известного проповедника Терновского. Речь рекой текла из уст проповедника. Что за слова, какая мысль, дикция и вид проповедника – все имеет полное совершенство… Надлежит заметить, что он проповеди говорит всегда экспромтом. Но мысли, какие им созданы в одном мгновение, не создать другому священнику во всю свою жизнь. Он начал говорить тихо, но потом, как будто невероятная сила его воодушевила – громко. В церкви было заметно всеобщее внимание и благоговение, хотя народу было очень много»[498].
«Дневник» отразил повседневную религиозную обрядность купеческой семьи. Алексея Ивановича Хлудова перед женитьбой «благословили образом» (19 октября 1836). Хлудов пишет, что «перебрались в новый дом, накануне сего дня была совершена всенощная и молебное пение Казанской Божьей матери» (22 октября 1836). В 1837 году во время десятидневной болезни брата Тараса Ивановича, наряду с визитами докторов Воробьевского и Кондюшевского, отмечено появление приходского священника Михаила Ивановича, который исповедал больного 26 мая, а 30-го причастил, однако спасти больного не удалось, 4 июня он скончался, и 7 июня его «в Духов День, понедельник, отпевали в церкви Косьмы и Дамиана». За этот же год отмечено, что мать Герасима Ивановича Меланья Захаровна 31 декабря «в день Ангела своего исповедовалась и приобщалась Св. Таинств»[499].
В 1839 году семнадцатилетний Герасим пишет о паломничестве в Троице-Сергиеву лавру: «Июня пятого дня, в день св. Сергия я был у Троицы, ходил в Вифань, купался там на тамошних прудах, отстоял всенощную и обедню и был на трапезе у братии, на которой присутствовал Филарет, и были накрыты белыми скатертями и убраны цветами столы и уставлены сосудами. В древнем вкусе столы и сама трапеза представляют зрелище патриархальное и очаровательное»[500]. Примечательно в этой записи, что благостное и радостное настроение романтического юноши сочетается с вполне рациональным мировосприятием и замечаниями об эстетике церковной трапезы. Здесь виден отход от канонического описания церковного обряда в церковной же лексике (более типичного для эго-документов этого времени), наблюдается больший компонент личного восприятия, очевидец происходящего находится и внутри и снаружи происходящего.
В том же стиле выдержана запись о пасхальной службе в апреле 1840 года: «Светлое Воскресение. Я был за вечернею в Донском монастыре. Во время пения „Святится…“ в первый раз загремел гром, и пошел сильный дождь. Пение монахов в высшей степени стройно и чрезвычайно приятно для слуха»[501].
6 июля 1840 года девятнадцатилетний Хлудов записал впечатления от поездки в Воскресенский монастырь (или Новый Иерусалим):
Новый Иерусалим заслуживает достойного внимания. Вы видите великолепный храм готической архитектуры. В нем на каждом шагу останавливают вас разные достопримечательные места: здесь вы видите Голгофу, на которой распят был наш искупитель, там темницу, в которой он же страдал за нас, тут место, где сокрушились узы ада. Одним словом, взойдешь внутрь храма, какие-то печальные думы волнуют ваше сердце, а вышедши из оного, вы умиленно креститесь, и те минуты, которые я провел в этом священном месте, я думаю, никогда не изгладятся из моей памяти[502].
В тот же день паломничество было продолжено поездкой на двадцать верст далее – в монастырь преподобного Саввы Звенигородского, при э