[902], в которой идет речь о том, что апостолы предвидели возникновение среди христиан «раздора о епископском достоинстве» и поэтому позаботились о непрерывном преемстве епископов, «чтобы когда они почиют, другие испытанные мужи принимали на себя их служение».
Итак – продолжает римский епископ – почитаем несправедливым лишить служения тех, которые поставлены самими апостолами или после них другими достоуважаемыми мужами с согласия всей Церкви и служили стаду Христову неукоризненно, со смирением, кротко и беспорочно, и при том в течение долгого времени от всех получили одобрение. И немалый будет на нас грех, если неукоризненно и свято приносящих дары будем лишать епископства. Блаженны предшествовавшие нам пресвитеры, которые разрешились от тела после многоплодной и совершенной жизни: им нечего опасаться, чтобы кто мог свергнуть их с занимаемого ими места. Ибо мы видим, что вы некоторых, похвально провожающих жизнь, лишили служения, безукоризненно ими проводимого[903].
Содержание этого отрывка перекликается с основными темами церковной полемики конца 1920‐х – начала 1930‐х годов. Так, выражение «раздор о епископском достоинстве» у автора записки и его современников очевидно ассоциировалось со спорами о правомочности действий митрополита Сергия (Страгородского) на посту местоблюстителя патриаршего престола. «Закон», установленный апостолами и призванный обеспечить непрерывность передачи полномочий от епископа к епископу, – с практикой передачи первосвятительских полномочий по завещанию. Увещание святого Климента не лишать «служения тех, которые поставлены самими апостолами» или их преемниками, по всей видимости, прилагалось автором и читателями записки к митрополиту Сергию (Страгородскому), от которого отходили церковные оппозиционеры и который даже объявлялся некоторыми из них утратившим архиерейскую благодать. Наконец, ублажение «предшествовавших нам пресвитеров», закончивших «многоплодную и совершенную жизнь», скорее всего, относилось автором к покойному патриарху Тихону.
Второй фрагмент – 15-я глава «Учения двенадцати апостолов» – содержит призыв «не презирать» епископов и диаконов, что в контексте записки имело полемическое звучание и воспринималось как ответ на нападки и обвинения, звучавшие в адрес священноначалия Русской Церкви Московского Патриархата. Содержание третьего фрагмента из послания апостола Павла к Титу мы излагали выше. Напомним, что в нем апостол призывает избегать «глупых споров, и родословий, и ссор, и прений о Законе», а также уклоняться от «человека узкого толка (еретика)» (Тит 3: 10), который сбился с пути и несет «осуждение в самом себе». Это необходимо, чтобы – как далее говорится в записке – «удержаться на древе, питаться его корнем и соками». Таким образом, второй уровень понимания формулы епископа Варфоломея представляет собой своего рода наставление о том, как должно относиться к епископу и священноначалию в целом в условиях церковных нестроений, расколов, ожесточенной полемики: следует сохранять им верность, не подвергать сомнению их полномочия и в то же время уклоняться от людей «узкого толка», предающихся «спорам о законе»[904].
Представляется особенно интересным здесь то, что наставление дано через отсылку читателя к ряду авторитетных текстов, причем соответствующие цитаты не приведены в записке, они вынесены за ее пределы, скрыты. Читатель должен или знать их, или свериться с указанными текстами. Такой прием диалога со своими духовными чадами использовали и другие высоко-петровские отцы. Так, значительное число скрытых, вынесенных за пределы текста, но необходимых для его понимания цитат содержится в письмах из заключения схиархимандрита Игнатия (Лебедева; 1884–1938). Тексты, к которым он отсылает своих читателей, – это в основном Священное Писание и богослужебные произведения[905]. У епископа Варфоломея в записке с изложением слова при наречении во епископа это писания апостольского века, которые в соотнесении с событиями русской церковной истории рубежа 1920–1930‐х годов звучат для него как никогда современно, обретают особую актуальность.
Мы видели в записке череду лиц, с которыми сопоставляет себя и свой опыт ее автор: это пророк, апостолы, митрополит Филарет. Но особенно важно для епископа Варфоломея ключевое для христианской Церкви время – эпоха начала христианской эры. С ней оказывается соотнесена современная автору и его адресату эпоха, а церковные проблемы апостольского века – созвучны русским церковным нестроениям первой трети ХХ века. Священная история продолжается, она вбирает в себя русскую церковную историю XIX столетия (митрополит Филарет в ряду с пророком и апостолами), но не останавливается на этом. Она продолжается и далее и оказывается современной для автора записки и его читателей. Церковный деятель ХХ века соотносит свой опыт с опытом первых созидателей христианской церкви. Причем они – не просто представители священной истории, но священной истории актуализированной. Кажется, что именно актуализированная священная история – главный прием саморефлексии в разбираемой записке. В чем новизна этого подхода? Для церковной письменности это традиционный прием, но еще совсем недавно (с точки зрения времени написания записки), в синодальную эпоху, он воспринимался как этикетная риторическая фигура. Теперь же историческая ситуация придала ему новое дыхание. Гонения вновь актуализировали традиционные и, казалось бы, потерявшие жизненность литературные приемы христианской письменности. Снова пристальное внимание оказалось приковано к изречениям духовных отцов, которые, как и на заре монашеской письменности, складывались в сборники изречений и патерики[906]. По-новому зазвучали слова церковных писателей первых веков христианской эры, в которых находили ответы на злободневные вопросы современности.
The article is devoted to two autobiographical texts belonging to the leader of the secret monastic communities of the Moscow Vysoko-Petrovsky Monastery (1923–1959) Archbishop Varfolomey (Remov; 1888–1935). The first text is a classic, albeit unfinished autobiography. The second text is the address when naming a bishop, preserved in a note given to a spiritual daughter, which is a unique genre symbiosis. This is simultaneously a letter with instruction, and a sermon, and an accusatory, polemical text, saturated with autobiographical elements and elements of self-reflection. One of the main elements of self-reflection here is the updated sacred history. The author is in the internal dialogue with its participants – from the biblical prophets and apostles to the leaders of Russian church history of the XIX century. In addition, he perceives the events of contemporary church life through the prism of early Christian texts. They give answers to questions that concern his contemporaries. Comparison of modernity with biblical history is a traditional method of Christian writing. But in the synodal era, it was perceived as an etiquette rhetorical figure. Now the historical situation gave this form a new breath. Soviet persecution again actualized the traditional and seemingly lost their vitality literary techniques of Christian writing.
Большевистское конструирование я: Перформанс и автобиографика
Сандра Дальке
Главный герой статьи – Емельян Ярославский. Читатель, скорее всего, задастся вопросом, почему статья о такой фигуре попадает в сборник, в котором идет речь о конструировании Я в религиозной автобиографике и об изменениях форм выражения религиозности в модерную эпоху. Какая задача может быть при этом выполнена и какую пользу это может принести?
Для такого проекта едва ли найдется менее подходящая кандидатура, чем Емельян Ярославский, родившийся в 1878 году под именем Ицко-Мейер (Миней) Израилевич Губельман в Чите в семье ссыльных еврейских родителей и похороненный со всеми почестями в 1943 году у Кремлевской стены. Ярославский был большевиком первого призыва, симпатизировавшим популистской стороне российского революционного движения. В 1920–1930‐х годах благодаря руководящим постам во внутрипартийных контрольных органах он мог оказывать давление на своих соратников и участвовать в создании сценария репрессий против них. При этом Ярославский настолько однозначно встал на сторону Сталина, что члены внутрипартийной оппозиции стали изображать его «сталинским цепным псом». Перу Ярославского принадлежат многочисленные пропагандистские работы и труды по истории партии, а также несколько биографий Сталина. Под эгидой последнего он стал одним из соавторов главного идеологического труда эпохи сталинизма – «краткого курса» истории ВКП(б).
Еще менее подходящим предметом для сборника «Автобиографика и православие» делает Ярославского то, что целью его жизни в качестве вдохновителя движения безбожников в СССР стала борьба с религией. Он был председателем Союза воинствующих безбожников СССР и – прежде всего в 1920‐х годах – написал множество антирелигиозных памфлетов и трудов, а также переиздававшуюся массовыми тиражами вплоть до 1970‐х годов «Библию для верующих и неверующих»[907].
Уже во время своего тюремного заключения Ярославский набросал «Этику будущего»[908] (труд, который так и не был опубликован) и считался в партии главным авторитетом по вопросам коммунистической этики и морали. Отличавшая его даже среди большевиков антирелигиозность коренится в биографии Ярославского, которая повлияла на восприятие им православия как центрального элемента самодержавной политики подавления, эксплуатации и социальной изоляции. В юные годы Ярославский так же категорически отверг еврейскую религиозную культуру, которую для него олицетворял его отец. Не зная русского языка, тот посвятил свою жизнь исключительно изучению религиозных текстов, никак не заботясь о поддержании собственной большой семьи. Субъективное восприятие Ярославским православной и иудейской религий характеризовалось двойным отвержением, теоретической основой для которого стало общение с русскими оппозиционными кругами ссыльных и интенсивное изучение западной философии и российской радикальной литературы