— В Галерее Шепотов я нахожу приятное отдохновение, — промолвила Ваннис, идя рядом с Фиэрин.
Та кивнула:
— После всех этих толп там...
У нее сжалось горло — еще слово, и она собьется на визг, Фиэрин стиснула зубы. Ну почему она не может держать себя в руках?
Зато Ваннис представляла собой саму учтивость, изукрашенную блестками остроумия.
— Она очень похожа на Галерею Монтесьело, где я выросла. Меня чарует идея вечно изменчивого лабиринта, который никто не может изучить до конца. — Она улыбнулась. — Это самая лучшая из детских игр, но со взрослым риском.
Перемена темы придала Фиэрин уверенности.
— Я в ней впервые. Люди там действительно говорят откровенно?
— Да, говорят. Одних новизна ощущения говорить то, что думаешь, приводит в восторг, для других это облегчение. Но в игре должны быть ставки, риск, иначе она не привлекает.
«А мне вот не с кем поговорить. Я не посмею», — подумала Фиэрин, и у нее снова сжалось горло.
Ваннис, как ни странно, этого не замечала. Глядя на спокойное озеро, ставшее оловянным в тускнеющем свете, она сказала:
— Рассказывают, будто эта идея берет начало на Утерянной Земле. В некой стране во всех домах были подслушивающие устройства, поэтому люди, когда желали поговорить о политике, отправлялись гулять — а климат там был очень холодный. В иные дни случались такие холода, что звук свободно передавался по воздуху, и люди слышали шепот тех, кого видели только издали. На Монтесьело модно было говорить только о личном и о политике, и это было довольно скучно. Здесь, думаю, будет по-другому.
Фиэрин сделала глубокий вдох:
— И риск увеличится, не так ли?
— Совершенно верно, — улыбнулась Ваннис. — Человеческая натура никогда не перестанет меня удивлять. Это наше стремление к риску... к некоторым его видам по крайне мере.
Нервы Фиэрин, натянутые до боли, внезапно онемели.
— В Галерее, — продолжал журчать превосходно поставленный голос, — риск только развлекает, поскольку защищен анонимностью. Но ведь риска, вызванного отсутствием конфиденциальности, в нашей повседневной жизни и без того достаточно, вы не находите?
Фиэрин помимо воли впилась в Ваннис глазами.
Ответный взгляд, усиленный искусственными средствами, был проницателен, но в очертаниях прелестного рта не чувствовалось ни торжества, ни злобы. Маленькая тонкая рука подхватила Фиэрин под локоть.
— Моя вилла вот здесь, за холмом. Пойдемте поболтаем и выпьем чего-нибудь горячего.
Со струйкой юмора, просочившейся из глыбы льда, в которую превратились ее сердце и разум, Ваннис Сефи-Картано отметила, как старательно молодая женщина, рядом с ней избегает всяких упоминаний о заговоре и его последствиях.
Фиэрин делала это по доброте душевной, которой Ваннис мысленно воздавала должное. Попытка переворота получила слишком большую огласку, чтобы ее скрыть. Только Тау Шривашти, которому все нипочем, способен отвечать на пересуды язвительными замечаниями и небрежными жестами. Тех, кто сам никогда бы не осмелился столь открыто бороться за власть, восхищает легкость, с которой он принимает свое поражение.
Для большинства заговорщиков неудавшийся заговор и правда будто рядовой проигрыш — ведь им оставили их титулы, их значительные состояния, и даже их положение в свете осталось прежним.
Но для Ваннис, новичка в политике, притом совершенно не подготовленной к скромной участи титулованной вдовы, поражение означает полную перемену ориентации.
Она удалилась от света. Порой она еще появляется в нем — всегда в узком кругу и с какой-нибудь определенной целью — и встречается с бывшими заговорщиками, обмениваясь с ними улыбками и поклонами. Отстраненная учтивость Тау и колючий юмор Гештар дают ей понять, что она сама не сознает величины краха, который претерпела. Но это неправда, и она расценивает эту их убежденность как еще одно орудие в своем растущем арсенале.
— Галерея Шепотов на Монтесьело была точно такой же, как эта? — спросила Фиэрин.
— Стекло и зеркала такие же, но растения совсем другие, и здесь нет великолепной мозаики, на укладку которой ушло около ста лет... — Ваннис всю жизнь готовили к светскому поприщу, и теперь она могла без напряжения говорить о пустяках, подмечая в то же время стесненное дыхание своей спутницы, думая о другом и составляя новые планы.
Девочкой она постоянно бродила по кристальным дорожкам Галереи Шепотов, смотрела на переменчивые переливы мозаики, следила за людьми в зеркалах и практиковалась в умении читать по губам — искусство, на изучении которого настаивала ее мать и в полезности которого Ваннис убедилась на опыте — и прислушивалась к разговорам, пока не научилась воспринимать все это как единое целое, для которого мелкие отличия в стенах и коридорах уже не имеют первостепенного значения.
В этой Галерее, как выяснилось, все обстояло точно так же. Разгадывать, кто что говорит, было для нее не слишком интересно. Обычно она просто слушала разговоры, но сегодня ей явилось привидение в помятом платье, убегающее от собственных призраков.
В личном гроссбухе Ваннис Фиэрин лит-Кендриан числилась среди кредиторов. За всю жизнь только два человека сделали Ваннис бескорыстное предложение. Отблагодарить Фиэрин было в ее силах — и Ваннис предупредила ее, что Архон Торигана намерен сделать из ее брата козла отпущения. Ваннис была уверена, что Тау это от Фиэрин тщательно скрывает.
Но, сделав это, она не до конца рассчиталась с долгом — кроме того, ей хотелось разгадать причину страха, который Фиэрин скрывала под тонким покровом учтивости.
Это, конечно, как-то связано с Тау. Быть может, Фиэрин ему наконец надоела? В юности Ваннис сама испытала на себе утонченную жестокость его нрава.
— Вот мы и дома, — сказал Ваннис, ступив на узкую дорожку к своей вилле. — Там никого нет, кроме моей горничной, да и ее можно отпустить.
Они вошли в будуар Ваннис. Серебристые глаза Фиэрин блуждали по комнате, ничего не видя.
— Я лучше пойду, — сказала она с почти судорожной улыбкой, утратив всякий контроль над собой. — Я и так уже опаздываю. Тау будет беспокоиться.
Ваннис, взяв ее трепещущие руки в свои, решила рискнуть немного.
— Мы с Тау старые друзья. Ступайте-ка в ванную — она вот там — и смойте с себя дневные заботы, а я скажу ему, что от ваших трудов вам нездоровится и вы прилегли отдохнуть у меня. Он не станет возражать — он ведь знает, что здесь с вами ничего плохого не случится.
У Фиэрин перехватило дыхание, и это сказало Ваннис, что та поняла ее правильно: Ваннис не имеет никакого политического статуса, а значит, не станет втягивать Фиэрин в заговор против Тау.
— Ступайте же, — улыбнулась Ваннис. — Я пошлю ему голоком.
Она подошла к пульту, включив почтовый экран. Ее решительность приободрила Фиэрин, которая направилась в ванную. Ваннис воспользовалась случаем, чтобы немного затемнить окна в комнате — это создавало ощущение безопасности и располагало к интимности.
Фиэрин вернулась румяная, с влажными волосами, красиво падающими на хозяйский шелковый халат. На низком столике уже ждал серебряный сервиз. Ваннис оставила гореть только один светильник, и тианьги работало в режиме «зимой у камина», создающем тепло и комфорт.
Пока Фиэрин, запинаясь, излагала историю своего ужасного дня, Ваннис занималась медленным процессом приготовления горячего шоколада, молча слушая свою гостью и лишь изредка вставляя сочувственные замечания.
Когда Фиэрин дошла до посещения Галереи Шепотов, Ваннис поставила перед ней на блюдце фарфоровую чашку с золотым ободком.
— Я видела вас, — сказала Фиэрин, осторожно беря хрупкую чашечку, — но ведь там никого нельзя позвать, правда? И мы чисто случайно вышли оттуда в одно и то же время?
Голос ее снова дрожал и прерывался, и Ваннис, наблюдавшая за ней поверх собственной чашки, увидела неприкрытый ужас в ее глазах.
— Я ушла оттуда под влиянием импульса, — улыбнулась Ваннис.
Глаза Фиэрин закрылись на бесконечно долгое мгновение. Когда она открыла их снова, они смотрели пристально.
— И часто вы поступаете вот так, импульсивно?
Ваннис помолчала, склонив голову набок, — ее заставил задуматься не вопрос, а страх, который скрывался за этими порывистыми словами.
— Разумеется, — спокойно, с ноткой юмора ответила она. — Искусство жить включает в себя внезапные решения удавить, возбудить любопытство. Но для принятия такого решения человек должен быть свободным, — медленно добавила она.
Ну вот, слова сказаны. Ваннис надеялась, что они не повлекут за собой поток откровений о садистских замашках Тау — сексуальные излияния всегда так неприглядны.
В этой игре она ставила на то, что девушку мучает нечто другое. Фиэрин живет в среде могущественных людей, не страдающих излишней сентиментальностью. Тау, правда, любит юных и невинных, но забавляется с ними лишь до поры до времени, а потом устраивает им брак с учетом своей экономической или политической выгоды. Фиэрин он почему-то держит около себя значительно дольше своего обычного срока.
Она живет с Тау, ее брат, давно уже разыскиваемый за убийство, томится в тюрьме, а ближайший сподвижник Тау затевает против этого брата процесс, якобы из самых высоких побуждений.
Тут должна быть какая-то связь.
В те недели, когда Брендон лит-Аркад пытался спасти своего отца, Ваннис занималась самообразованием. Она сознавала, что многого не понимает, и желала собрать вместе части головоломки.
Ее мать затратила целое состояние, наняв ей в наставники самого искусного из придворных ларгистов. В мирных садах их имения на Монтесьело Ваннис росла, окруженная лучшими художниками, музыкантами и актерами, каких матери удавалось залучить. Она чувствовала каждый оттенок сложного языка дулуских жестов, умела читать по губам и разгадывать мимику тела. Воспитание сделало ее примадонной большого света, которой не было равных даже при дворе. Но вскоре после блистательного брака Ваннис с наследником престола мать ее пропала, отправившись в религиозное пал