Уже в период «перестройки» в СМИ и на разных общественных форумах стали выступать православные диссиденты, до этого активные только в «там-» и «самиздате». Появилась и горячая молодежь. В начале девяностых образовался Союз православных братств. Многие участники этого движения вскоре пошли по коммерческой линии, но идейный актив долго сохранялся – в основном консервативный, в лице общества «Радонеж», духовных чад отца Владимира Воробьева и отца Димитрия Смирнова. Были и условные либералы – например, Преображенский союз малых братств во главе с отцом Георгием Кочетковым.
Вскоре православные миряне начали выходить на улицы, протестуя против абортов, выступая за передачу храмов и монастырей, обличая секты. Вокруг отца Владислава Свешникова сложилось Православное политическое совещание, затем преобразованное в Союз православных граждан. Наиболее радикальной группой стал Союз православных хоругвеносцев, в котором к середине прошлого десятилетия растворился Союз православных братств. Возникли «Народный собор», объединивший радикальных патриотов, довольно многочисленное движение «Сорок сороков», группа «Божья воля», известная громкими акциями, многие организации в регионах. Некоторые поступки общественников походили на постмодернистскую пиаровскую игру. Одна-две акции зашли за рамки закона и нравственности. Но в целом православные миряне, в том числе молодые, действовали корректно, хотя подчас по-хорошему провокативно – а иначе сегодня и нельзя, ведь политкорректная фразеология, сколь угодно умная, подчас воспринимается современником как серый фон.
До поры до времени власти как бы не замечали этой активности. Потом стали «напрягаться», особенно когда к православной общественности присоединились спортсмены, фанаты, члены военно-патриотических обществ. Выход на улицу десятков, а то и сотен людей, которые могут, например, оспаривать отказ в выделении земли под строительство храма или обличать поддержку властями абортов, не входил в планы политтехнологов и их кремлевских покровителей. Думаю, что боялись вовсе не волнений и не революций – православные общественные организации к ним никогда не стремились. Как главную опасность восприняли другое: реальное возвращение нравственности в политику.
Современные элиты, во многом вышедшие из 90-х годов, привыкли жить двойной жизнью, на публике говоря красивые слова про честность и идеалы, а на практике придерживаясь совершенно аморальных установок. Если по-настоящему верующие люди станут задавать политическую повестку дня – этим элитам придется меняться или уходить. Так что опасения вполне оправданны. Как оправданно и стремление активных христиан сделать главными темами в политике не частности экономического развития и не нюансы партийных программ, а прямую постановку вопросов о личной жизни чиновных бонз, об их честности в финансовой и имущественной сфере, о коррупции, о покровительстве абортам, наркомафии, алкогольному лобби. Убежден: именно эти вопросы, столь важные в большинстве стран мира, станут центральными и у нас – перед любыми выборами. Нравственные темы в политике вообще везде и всегда были и будут центральными – просто у нас от этого отвыкли за циничный постсоветский период, когда слишком многие думали о выживании. Что ж, придется снова привыкать.
Православную общественность пытались «прижать» через давление на иерархов и на церковные учреждения. «Уймите их», «осудите их», «скажите, что они к Церкви не имеют отношения» – такие советы давались и во властных кабинетах, и в лоялистских СМИ, и на разных собраниях. Церковное начальство испугалось. Многие общественные движения не получали почти никакой поддержки, а некоторые позиции, которые они отстаивали, оказались откровенно «слиты» – например, требование полного запрета абортов или борьба против кощунственных и безнравственных телепередач, постановок и выставок. Впрочем, православная общественность начала действовать независимо, имея, кстати, на это полное право в светском пространстве. Честь и хвала ей за это.
Проблемы в последние годы возникли не только из-за желания чиновников «приструнить» граждански активных православных христиан. Опять закопошились сторонники «светскости» – государевы люди и эксперты, очень не желающие делиться властью, формальной или интеллектуальной. Когда я призвал к новой конституционной реформе, а также к пересмотру «плавильной» национальной политики, немалое число «экспертов» потянулись в Администрацию Президента с доносами на меня. Больше других проявлял рвение мой коллега по Общественной палате Иосиф Дискин. Думаю, что «сигналы» нашли отклик в среде тех элит, которые очень не хотят столкнуться с обличающим словом священника. В это же время начались кулуарные обвинения православных общественников в экстремизме. Чиновники МВД прямо говорили кому-то из активных мирян: «По тебе статья плачет». Становилось все яснее: рядом людей из администрации дана команда на сдерживание общественной роли Церкви.
На этом фоне Патриарх продолжал уповать на кулуарные разговоры с государственным руководством. В практических вопросах вроде передачи церковного имущества и восстановления монастырей это обычно работало. В вопросах «стратегических» – например, об ограничении абортов – нет. Я написал Его Святейшеству записку о том, что нужно переходить от уговоров и компромиссов к «уличной», публичной деятельности с опорой на православную общественность и дружественные СМИ. Потом сказал об этом же на заседании нашего «правительства» – Высшего церковного совета. В ответ Патриарх дал понять, что существующая система церковно-государственного диалога оптимальна и он ее выстрадал всей жизнью. Советские страхи опять взяли верх.
В итоге Церковь все больше лишает себя общественной, народной, медийной поддержки, по привычке уповая на вечное «само рассосется» и на добрую волю чиновников – а она вечной не бывает, как и сами чиновники, и политические режимы. И значит, православные миряне должны в своей общественной деятельности брать на себя всю ответственность, навсегда отучив чиновников жаловаться на них… Патриарху, который никакого отношения к этой деятельности вообще иметь не должен, а уж тем более не должен пытаться ею руководить.
Урок на будущее
«Не надейтесь на князей, на сына человеческого, в котором нет спасения. Выходит дух его, и он возвращается в землю свою: в тот день исчезают все помышления его. Блажен, кому помощник Бог Иаковлев, у кого надежда на Господа Бога его» (Пс. 145, 3–5). Эти слова Псалтири поются в Православной Церкви почти за каждой литургией. И их нужно бы крепко помнить церковным деятелям всех грядущих времен, которые не обещают быть более легкими, чем прошедшие. Да, Церковь и власть не должны быть врагами, если обе делают добрые дела, не забывают о Небе и о Божиих очах, которые видят все и всех. Но надеяться Церковь должна только на Господа и на народ – а он ее поддержит и защитит, даже если она наставляет людей строго и ревностно, но не изменяет Божией правде и не живет человеческим расчетом. Не надеется на князей.
Сильные мира сего
Гайдар
Первый премьер «новой» России наверняка со временем получит «несиюминутную» оценку истории. Пока же в обществе доминирует – и долго будет доминировать – негативное его восприятие. Егор Тимурович прекрасно понимал, как к нему относятся. И очень переживал. Последний раз я встретился с ним в 2009 году, за несколько недель до его кончины – летели одним самолетом в Вену, я подошел, предложил посидеть в Гринцинге, историческом квартале виноградников на окраине города. Договорились. Экс-премьер опоздал на полчаса, отказался от вина – главной гринцингской достопримечательности, – и мы повели неспешный разговор. Запланировали серию интеллектуальных посиделок на темы прошлого и будущего России. Выглядел главный реформатор девяностых очень плохо. Груз нравственной ответственности и всенародной нелюбви остался на нем до конца. Этот груз, думаю, и сократил его земные дни.
Впрочем, само наличие внутренней нравственной проблемы говорит о том, что это был честный и искренний человек – в отличие от массы более удачливых членов его правительства, которые, до сих пор находясь «на плаву» в России или на Западе, продолжают презрительно говорить о народе, за счет которого разбогатели и который, по большому счету, лишили достояния, накопленного веками или просто данного Богом.
Гайдар был искренним рыночным фундаменталистом. Он верил: достаточно разрушить советскую экономическую систему, убить нежизнеспособные предприятия, а жизнеспособным дать эффективного частного собственника – и «невидимая рука» закрутит экономику, а затем политическую жизнь. Сторонники Егора Тимуровича вовсю сыпали обещаниями, что народ через несколько лет будет жить, как на Западе. При этом первое «постперестроечное» правительство, при всех его ошибках, смогло избежать тотального коллапса экономики, а такая опасность несколько раз становилась реальной.
Не учли тогда только одного: нельзя строить процветание на несправедливости. И обмануть людей было невозможно – они знали, что под видом «ваучерной приватизации» узкая группа людей присвоила то, что принадлежало Богу и народу, обнищавшему к середине девяностых.
Убежден: автор реформ понимал свои ошибки. Знал и о неприятии своих преобразований миллионами людей. Не случайно приходил к митрополиту Кириллу, другим церковным иерархам и пастырям – говорил с ними не только о России, но и о христианских ценностях. С ним приходили и интеллектуалы из его команды – Владимир Мау, Федор Шелов-Коведяев. Оба сейчас активны в церковно-общественном пространстве.
Зюганов
Из многих моментов общения с лидером КПРФ навсегда запомнил один: в первой половине 90-х годов мы приехали на какую-то посвященную России конференцию в Париже и оказались лишь двумя представителями условных «консерваторов» среди пары десятков московских бизнесменов, профессоров, журналистов и политиков, приехавших доказывать Западу, что наша страна для него «своя» и что она навсегда отказывается от «неправильных» исторических путей. Французы были в шоке, увидев, как главный коммунист и молодой священник выступают почти в одном ключе, оппонируя «ручной» прозападной тусовке.
Свободное время тогда, в доинтернетную эпоху, еще было, и мы с Геннадием Андреевичем пару раз прогулялись по городу, заглянув и в пару баров. Передо мной открылся простой, прямой русский человек. Никакого духа «мировой революции» в стиле Ленина или Троцкого в нем и близко нет. Он прежде всего патриот – патриот не только нынешней России, но и Советского Союза, опыт которого очень ценит. Одна из его книг называется «Святая Русь и кощеево царство» – в ней говорится об опасности внешних влияний, убивающих душу страны.
С тех пор мы с Зюгановым встречались практически раз в несколько месяцев – в Думе, в Кремле, на разных конференциях и приемах. И точно так же, как десятки лет назад в Париже, мы почти всегда выступали с одной позиции, хотя и принадлежали к совершенно разным мировоззренческим группам – разным настолько, что в течение ХХ века они были разделены большой кровью и страшной враждой, причем не только в России, но и в половине мира. Наша история за 70 лет «переплавила» основную часть коммунистов, и большинство их стало не разрушать страну ради революционных целей, а служить ее сохранению и созиданию. «Левые» стали психологически похожи на «правых».
Споры с коммунистами, конечно, были – некоторые из них выступали и выступают против возвращения Церкви отнятого у нее имущества, против строительства новых храмов. Среди «левых» патриотов попадались организованные неоязычники. Геннадий Андреевич всегда умел по-доброму распутывать подобные проблемы. Среди ключевых депутатов от КПРФ всегда были верующие люди. Что произойдет, когда главными на «левом» фланге станут новые люди, – сказать очень непросто. Боюсь, что диалог Церкви с коммунистами станет гораздо менее легким.
Жириновский
С Владимиром Вольфовичем, тогда относительно молодым и внешне радикальным политиком, я впервые столкнулся в самом конце восьмидесятых в Доме культуры имени Русакова: он проводил свое мероприятие, молодые христиане – свое. Мы пели песни и неспешно беседовали, Жириновский и его сторонники возбужденно кричали – и происходило это все в соседних комнатах. Естественно, христианская интеллигенция – в подлинном смысле «либерально-демократическая» – приходила в ужас и, как водится, стращала сама себя призраками Германии 30-х годов. Впрочем, после пары мимолетных разговоров с лидером нарождавшейся ЛДПР я понял, что это точно не воплощение опасной глупости и уж совершенно точно не будущий диктатор.
Жириновский – человек расчетливый, умный, умеющий владеть собой и аудиторией, знающий, какие лозунги и краткие идеологемы востребованы в обществе в тот или иной момент истории. Он назвал себя «либеральным демократом», когда данное направление общественной жизни было востребовано после советской бюрократической душноты. Он начал ругать «демократические» реформы, когда это стало популярно. Он стал идентифицировать себя с интересами русского народа, когда тот почувствовал себя ущемленным. Одним из первых в постсоветской России, привыкшей к сухим брежневским докладам и длинным горбачевским рассуждениям, Жириновский стал прибегать к ярким, запоминающимся, эмоционально окрашенным высказываниям, которые тут же разлетались на цитаты, анекдоты, критические окрики – последние только усиливали известность начинающего политика.
Убеждения – или скорее интуитивные умопостроения – у Жириновского часто менялись. Оставалось одно – умение ответить ожиданиям многих людей. А значит – остаться «на плаву». Другого такого политического долгожителя в России нет – даже Зюганов реально пришел на федеральную общественную сцену позже.
Мне приходилось выступать на нескольких съездах ЛДПР, особенно в период ее «угрожающего», по мнению либеральных интеллигентов, расцвета – когда залы были заполнены крепкими «соколами» в униформе. Почти всегда удавалось сказать что-то критическое, но партийцы критику выслушивали. Лидер часто говорил о поддержке Православия, хотя его религиозность видится мне поверхностной до номинальности. Представители ЛДПР в Госдуме почти всегда поддерживали Церковь, хотя и не отваживались спорить с Администрацией Президента, когда наши позиции с ней расходились. Подчас разными были у нас позиции и с самим Жириновским, особенно в случае безнравственных поступков с его стороны.
Протоиерей Всеволод Чаплин выразил надежду на покаяние лидера ЛДПР Владимира Жириновского, который оскорбил журналисток в Госдуме и позволил себе публичное богохульство. «Владимир Вольфович неглупый человек. Надеюсь, он поймет, что поступил неверно и по отношению к имени Божию, и к общепринятым нравственным нормам», – сказал отец Всеволод порталу «Интерфакс». Не вполне понимая, что вызвало «такое негодование господина Жириновского», священник предположил, что, «может быть, оно и не было абсолютно беспричинным, как это иногда бывает». «Но в любом случае такие приступы гнева, тем более когда во гневе имя Божие кощунственно соединяется с призывами кого-то изнасиловать, это, конечно, вещь, недостойная христианина, и нуждается в покаянии», – заключил он.
Сейчас Владимир Вольфович – не смейтесь – выглядит как мудрец, говорящий хохмами (не забудем, что это слово в переводе с древнееврейского означает мудрость). Уверен: при всей эксцентричности история России запомнит его по-доброму.
Явлинский
«Яблоко» всегда воспринималось в публичном пространстве как партия антиклерикальная и чуть ли не антихристианская. С одной стороны, такую роль ей определили журналисты. С другой стороны, сами партийные активисты подчас выступали то против строительства храмов, то против изучения в школах основ православной культуры.
Впрочем, основатель партии всегда явно испытывал симпатию к религиозно-общественной дискуссии. Мы даже провели – единственный за всю историю отношений Церкви с партиями – системный диалог по ключевым темам. Как всегда в таких случаях, договорились о серии встреч, но первая оказалась и последней – повлияла негативная позиция многих «яблочников» по проектам, предполагавшим усиление общественной роли Православия.
В любом случае Григорий Алексеевич открылся мне как думающий, готовый выслушать любые мнения политик. Никогда не спрашивал, верующий ли он. Но полагаю, что пережитые личные трагедии, как это часто по воле Божией бывает, натолкнули его на размышления о вечности. Наверняка времени для этих размышлений было больше, чем у некоторых других партийных лидеров, оставшихся в центре практической деятельности и замученных «текучкой». Однако Россия немало теряет от того, что Явлинский сегодня почти не участвует в общенациональной дискуссии. Да, преобразовать страну за пятьсот дней было невозможно – да и цель такая вряд ли была правильной. Но «свежий» либеральный взгляд на происходящее сегодня очень нужен – как и «свежий» консервативный.
Сурков
Главный кукловод российской политики 90-х годов и прошлого десятилетия всегда собирал и сегодня собирает множество негативных оценок. Его обвиняют в манипулировании людьми и социальными группами. Все так: начиная с позднеельцинской поры прямой диалог власти с обществом, особенно на площадке СМИ и предвыборных дебатов, был заменен политтехнологиями. Лица, имевшие нулевой авторитет в народе, побеждали на выборах именно благодаря медийно-политическим манипуляциям. Глеб Павловский, Сергей Марков, Марат Гельман и другие операторы предвыборных процессов получали и раздавали огромные средства – посреди нищей страны. И, как многие тогда говорили, над всем этим парила «зловещая тень Суркова».
Начав общение и сотрудничество со всесильным тогда замглавы президентской Администрации, я имел массу предубеждений – упомянутые отрицательные оценки поступали и из кулуаров, и из публичного пространства. Но реальный Сурков оказался гораздо глубже и честнее образа, созданного чиновничьими сплетнями и журналистскими «разоблачениями». Во-первых, это оказался вдумчивый человек, способный реагировать на новые для себя реалии и неожиданные для себя мнения и быстро менять позицию. Во-вторых, он всегда готов был выслушать. В-третьих – и для меня как переговорщика это было главное, – с ним можно было спорить, находить максимально приемлемое решение, иногда неожиданное, и твердо договариваться. Следующей задачей было объяснить итоги договоренностей собственному руководству, убедить его в том, что некоторые вопросы не нужно решать жестко, а на 100 процентов их вообще не решить. Впрочем, при Суркове не было случая, когда по 70–80 процентам позиций не удавалось договориться – что при обсуждении новых законов, что при дискуссиях о формате государственных мероприятий с церковным участием.
На «ближнезарубежном» фронте у Суркова гораздо меньше возможностей. Впрочем, он наверняка на этом «участке» долго не засидится: или вернется к руководству макроуровня, или уйдет в творчество, как однажды уже ушел с видного, но скучного вице-премьерского поста.
Володин
Став преемником Суркова на посту ответственного за внутреннюю политику и, по расхожему определению некоторых СМИ, реальным «хозяином» Кремля, Вячеслав Викторович, судя по всему, решил, что ему открылся путь на самый верх. К нынешней позиции он шел, оставляя за собой немало брошенных и преданных партнеров и покровителей – что в Саратове, что в Думе. Недругов у него немало, искренних друзей – дай Бог, если единицы. Любимый конек «Славы-бис» – довольно примитивная игра на человеческих страхах и амбициях. Для этого используются угрозы снятия с какой-либо должности или обещания должностей, а по мелочи – награды, вхождение (невхождение) в разные советы и приглашение (неприглашение) на различные тусовки. При помощи всего этого абсолютным большинством нашего политического класса можно управлять – как и религиозного, кстати. Самое неприятное для Володина – когда ему перестают повиноваться хотя бы в мелочах. За этим сразу следует попытка «забанить» – очень мелочная и упрямая. Знаю это по себе и по многим коллегам из Общественной палаты.
Очень много сил прилагается для того, чтобы на мероприятиях с участием Президента не прозвучало ни одного действительно независимого голоса, не было ни одного несогласованного выступления. Да, главу государства к вопросам и выступлениям надо готовить. Но сейчас, похоже, «банят» прежде всего тех, кто может нажаловаться Путину на Володина.
Нынешний архитектор внутренней политики, бесспорно, уступает по уровню интеллекта и мастерства своим предшественникам – он может работать только с подчиненными, а не со средой, оказывающей качественное сопротивление, волевое и интеллектуально емкое. Это, как можно предположить, вызывает серьезные комплексы. Один радиожурналист рассказывал мне: околовластные интриганы разогнали всю редакцию после того, как он заявил в эфире, что Сурков умнее Володина.
Я не исключаю, что в моей судьбе сыграли определенную роль некоторые светские силы. Я не стесняюсь, например, критиковать господина Володина, заместителя руководителя Администрации Президента. Я считаю, что Володин и «володинщина» – это опаснейшие для России вещи. Известно, что у этого господина есть президентские амбиции, не дай Господь, этот человек дорвется до верховной власти. Это человек, который не в состоянии ответить на серьезные нравственные обвинения в свой адрес – Интернет ими полон, мы знаем, но ответы мы не получаем. Я когда-то сказал, будучи в своей прежней должности, 10 октября на пресс-конференции в «Интерфаксе», что у нас есть опасные для страны представители гей-сообщества в культуре, СМИ и в органах власти. Вскоре после этого вышла статья в «Известиях», 18 ноября, где говорилось о том, что какие-то агенты Госдепа планируют озвучивать в прессе имена господина Володина и господина Грефа в связи с какими-то гей-скандалами. Никто из агентов Госдепа не выступил – я себя агентом Госдепа не считаю и не являюсь им, но почему-то вдруг такая статья появляется. То есть кто-то очень хотел обезопасить свое имя попытками обвинения возможных критиков в связях с Госдепом. На обвинения нравственного плана ответить можно тремя путями. Можно сказать: это неправда. Можно сказать: это правда, я считаю это правильным для себя, и на этом буду стоять, и совершу так называемый каминг-аут. А можно ответить третьим образом, я думаю, такой ответ был бы лучше всего: да, что-то в жизни было, я отказался от этого, я стал другим, я раскаялся. Вот если такой ответ прозвучал бы от кого-то из упомянутых господ, ну слава Богу было бы.
Во время переговоров с Администрацией за последние два-три года – что по линии Церкви, что по линии Общественной палаты – коллеги давали понять, что володинские указания не обсуждаются ни в каких аспектах. Попытка не соглашаться с самим Володиным, несмотря на его широкую улыбку, приводила не к диалогу, а к интриге. Что ж – на это я всегда отвечал максимально прямо, называя проблему открыто и во всеуслышание. Например, это касалось критики строительства «общегражданской» идентичности в ущерб русской и православной. Или вопроса о смене элит.
Ближайшие коллеги Вячеслава Викторовича по Саратову и Думе говорили мне, что его амбиции безразмерны и простираются до первого поста в государстве. Не дай-то Бог. Впрочем, у меня есть стойкое предчувствие, что эта политическая карьера кончится нехорошо.
Коновалов
Среди членов российского правительства сейчас много по-настоящему верующих людей – исповедующихся, причащающихся, хорошо знающих богословие и богослужение, разбирающихся в нюансах церковной жизни, Все разговоры о «чиновниках-подсвечниках» (журналистский термин, выдаваемый за народный), не знающих, как перекреститься, следовало бы оставить в 90-х годах.
Нынешний министр юстиции стал одним из первых глубоко верующих государевых мужей такого ранга. Он человек не только очень благочестивый, но и пишущий на церковные темы. Второе высшее образование Коновалов получил в Свято-Тихоновском православном гуманитарном университете, защитив там очень добротную работу о западном христианстве. Еще будучи полпредом Президента в Приволжском округе, он мог прочесть за богослужением Псалтирь по-церковнославянски, мог и позвонить в колокола. О вере Александр Владимирович публично почти не говорит, однако недруги Православия всё прекрасно понимают и распространяют о религиозности министра сплетни и слухи, вплоть до рассказов о его «тайном монашестве».
Бюрократическая работа высшего уровня не мешает этому человеку много читать и размышлять. Я, кругом замученный делами, всегда восторгался тем, как человек на министерской должности может сидеть в кабинете с прикрытыми шторами и спокойно говорить о церковной жизни. Разговор, кстати, всегда был глубокий и доброжелательный.
А вот говорить с Александром Владимировичем о «практической» стороне законодательства о религии подчас было непросто – и именно в силу того, что министр хорошо знает церковную жизнь и имеет о ней свои представления. Я быстро понял смысл того, что мне поведал один наблюдательный нижегородский священник, знакомый с Коноваловым по годам его работы полпредом. «Для него Церковь в Риме, а не Рим в Церкви», – было сказано тогда. В некоторых проектах законов и решений, с которыми я тогда спорил, явно прослеживалось стремление поставить церковные дела под «светский контроль» – прежде всего со стороны чиновников. Делались попытки «посчитать» церковные финансы, получить доступ к кадровой политике.
Все это ложится в логику стремления мирян усилить свою роль в церковном управлении. Такие настроения есть в среде многих богословски образованных православных людей – например, в том же Свято-Тихоновском университете, где некогда учился министр. Происходящее сегодня в Церкви определенно говорит: эти люди не так уж и неправы. Отдавать церковные дела только духовенству, а тем более только архиереям нельзя. Впрочем, передавать всю власть чиновникам тоже не стоит.
Брычева
Есть один случай, когда я хотел бы похвалить государственного деятеля безо всяких оговорок – буквально признаться в любви. Начальница Государственно-правового управления Президента Лариса Брычева – фигура непубличная, но известная многим. Учреждение с пугающей аббревиатурой ГПУ обладает немалой властью. Помогая главе государства в исполнении функций гаранта Конституции, оно оценивает проекты правовых актов на предмет соответствия основному закону. Дума, правительство, министерства выстраиваются в очередь за согласованием текстов.
Лариса Игоревна – юрист высшей пробы, человек предельно честный и смелый. Не боится спорить и с премьером, и с лидерами думских фракций. Думаю, что и с Президентом, хотя сам свидетелем этому не был. При этом со всемогущей чиновницей вполне можно поговорить о нуждах простых людей, верующих и неверующих, – и она будет действовать в их пользу. Напоследок отвесив вежливый, но очень едкий «комплимент» тем, кто наступает на их права и интересы, – особенно в угоду «рыночному фундаментализму».
Путин
Почти все упомянутые выше политики и чиновники – люди путинской эпохи. Эпохи затянувшегося перепутья. Сам Президент – человек со сложившейся системой жизненных установок, однако ему вряд ли свойственны сформировавшиеся политические убеждения, а тем более проработанное мировоззрение. Ему присущи твердая верность лучшим советским традициям, понимание справедливости, правильности того или иного решения. Но в данном случае работают не идеи, а чувства, в том числе родившиеся в питерских дворах, спортивных секциях, КГБ СССР. Думаю, отложилось в сознании и очарование Западом, и неприятие советской партийной бюрократии.
Путин формировался не как политик. Специфика его работы в советских спецслужбах учила скорее быть незаметным – что для «потенциального противника», что для «объекта разработки», что для широкой публики, что для собственного начальства. Человек его тренинга должен был сохранять готовность к прямому конфликту, но по возможности избегать его. Должен был уметь уходить в беседе от раскрытия своих настоящих намерений. И – увы – качества, полезные для разведчика, не всегда помогают государственному лидеру. На этом посту иногда очень важно первым пойти в открытый бой с неигрушечным противником, даже если этого делать очень не хочется. И крайне важно уметь сказать правду – даже неудобную, – чтобы за тобой пошли.
Воля у Путина есть, но не наступательная. Он готов выслушивать самых разных советчиков и даже отдать им на откуп некоторые сферы жизни страны, особенно экономику, но часто медлит с самостоятельными решениями. Он на время увлекается некоторыми идеями, но слишком верит тем, кто шепчет об «опасности» их реализации. Он умеет сказать «нет» Западу, но продолжает, как и все советские люди, во многом воспринимать его как оптимальную модель, веря «фасаду» его экономико-социальной системы. Он сохранил многих людей из обоймы 90-х годов, но не может не понимать, что их интересы часто расходятся с интересами народа.
В пятницу в Москве в рамках съезда «Единой России» состоялось заседание секции «Гражданское общество, партнерство и справедливость», на котором выступил глава синодального Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин, призвавший власть относиться к народу более справедливо. На заседании присутствовал премьер-министр России, который вступил со священником в диалог. «Есть разрыв между элитой и остальной частью народа. Этот разрыв можно преодолеть, и сделать это можно, только дав людям понять, что к ним справедливо относятся», – сказал Всеволод Чаплин, слова которого приводит портал «Интерфакс-Религия». Представитель Церкви назвал особенно отрадным, что единороссы сегодня выдвигают идею социального консерватизма, которая для России может быть «очень и очень полезной».
Он отметил важность «общественного договора», добавив, что, помимо этого, должны быть и ценности, которые он бы назвал вечными, «ценности, которые признаются государством и обществом». Чаплин напомнил, что в свое время Всемирный русский народный собор сформулировал ряд базовых ценностей, и на втором месте после ценности веры стояла ценность справедливости. «Справедливость подзабыта в нашем обществе. Принято считать, что свобода гораздо важнее, и в 90-е годы нужно было больше говорить о свободе, потому что свободы тогда не хватало. Сегодня нужно почаще вспоминать о справедливости», – убежден Всеволод Чаплин.
Он сообщил, что сейчас религиозные общины страны работают над расследованием сложных случаев межнациональных конфликтов или конфликтов бытовых, которые перерастают в межнациональные. Священник указал на то, что отсутствие справедливости – «часто одна из причин опасных ситуаций», которые могут кончиться кровопролитием. В качестве примеров несправедливости он, в частности, привел вытеснение русских с Северного Кавказа, ситуацию, когда в стране не работают социальные лифты, когда люди не принимают экономическую систему, которая сложилась в 1990-х годах.
В свою очередь премьер-министр РФ Владимир Путин, присутствовавший на заседании, согласился с высказыванием Всеволода Чаплина, но при этом заметил: «Вы сказали, что справедливость имеет еще и ярко выраженный социальный смысл. Вопрос такой: всем поровну – это справедливо?» На это Всеволод Чаплин признал, что это несправедливо, и отметил, что родился в СССР и не хочет туда возвращаться. Однако, продолжил он, «связь между нравственностью и законом, между нравственностью и решениями власти – это очень важная связь. Если нет ее, все начинает подвергаться коррозии».
Отношения Президента с Церковью лишены иллюзий – он много знает о теневой стороне ее жизни, – но все-таки основаны на симпатии. Откровенно из чиновного духовенства он не говорит, думаю, ни с кем. Но в практических делах старается помогать.
Путин для России начала XXI века – безусловное благо. Он поднял страну с колен. Он «уперся» там, где отступали все советские и постсоветские вожди от Хрущева до Ельцина – в сфере отношений с США. Он, придя в политику скорее как западник, смог расслышать пожелания народа, «совпасть» с его волей, и именно поэтому не только удержал власть, но и достиг невиданного с середины восьмидесятых уровня стабильной популярности. Что будет дальше – станет ясно, когда мы окажемся в условиях решительного столкновения с Западом. А оно, пожалуй, неизбежно – в покое нас не оставят. Первый этап этого противостояния произошел на Украине. Во втором «половинчатого» решения, скорее всего, не получится.