Рад, что мое предложение обсудить внешний вид наших женщин и девушек вас заинтересовало. Удивляет только, что вы решили, будто я оправдываю изнасилования и неприличные приставания – и в мыслях того не было. Нет таким действиям оправдания. А вот проблема, между прочим, остается. Не столько для меня – скорее для тех, кто путает улицу со стриптизом (ну или снова начнет путать, как только зима кончится). Женщина, условно одетая или раскрашенная как клоун, женщина, которая таким образом рассчитывает на знакомства на улице, в метро или баре, не только рискует нарваться на пьяного идиота, но уж точно не найдет себе в спутники жизни мужчину, имеющего хотя бы зачатки разума и самоуважения. Найдет, может быть, трезвого идиота, но разве его она по-настоящему ищет?
Во все времена, у всех народов женщина уважалась и выбиралась в спутницы жизни, если отличалась скромностью и если мужчины знали ее чуть посерьезнее, чем во время встречи на улице или в питейном заведении. Развязный внешний вид и развязное поведение – прямая дорога к несчастью. К пустым «любвям на один раз». К краткосрочным бракам, за которыми тут же следуют крысиные разводы. К сломанным судьбам детей. К одиночеству и безумию. К жизненной катастрофе.
Во все времена, у всех народов внешний вид человека не считался на сто процентов частным вопросом. Как женщины ведут себя в публичных местах, в институте, на работе – не только их «личное дело». Кстати, мужчин это не в меньшей мере касается. Тип, одетый посреди большого города в шорты и майку, в треники и тапочки, точно так же не достоин уважения. Только жалости – если он бомж, например.
Неплохо, что сейчас компании, вузы, школы вводят у себя дресс-коды. Хорошо бы и общероссийский дресс-код придумать (на стрип-бары и публичные дома, так уж и быть, можно его не распространять). Думаю, доживем мы и до тех времен, когда из приличного места неприлично одетую особу или того самого типа в трениках будут выводить. Ну, или уважающие себя люди будут в таком месте откланиваться и удаляться. Думаете – утопия? Да нет, скоро придется привыкать.
Очень странным образом меняются представления о культурном центре. Еще в позднесоветское время музей, театр, выставочный или концертный зал, а иногда даже цирк или стадион воспринимались как «храмы культуры». Очень многое там было немыслимо – как на сцене или арене, так и в зрительном зале либо на трибуне. Постепенно очаги масскульта превратились в места, где скорее едят и пьют, чем «потребляют» искусство. Ночные клубы – даже самые «целомудренные» и «серьезные» – тоже внесли свой вклад в понижение планки поведения людей в культурной сфере.
Дальше – больше. Сегодня «культура» в виде киноконцертных залов и клубов встраивается в торгово-развлекательные центры, которые становятся центральными объектами новых микрорайонов, а то и целых городов. Одна знакомая семья жаловалась, что растущий в ней четырехлетний ребенок, уже два года как играющий с iPad’ом и первые слова сказавший по-английски, кричит и протестует, если его ведут в зоопарк или на детскую площадку. Успокаивается только в большом магазине – он рвется именно туда. Рассказал об этой истории одной западной интеллектуалке из достославного рода Аньелли. Ее приговор был коротким: «Это провал родителей». Согласен. Но родители просто отдали ребенка на откуп массовой рыночной «культуре», а та и привела его в свой главный храм.
Интересно, доживем ли мы до того, что и собственно храмы, в том числе православные, расположатся в торгово-развлекательных центрах? И будут подстраивать время службы, а затем и ее «тематику» под запросы покупателей и под часы открытия-закрытия магазинов и ресторанов? А потом введут рекламу в богослужение?
Ходила в 90-е годы по поповскому сословию такая хохма. Выходит диакон на амвон, говорит:
– Во́нмем!
– Рекламныя паузы чтение, – продолжает священник из алтаря. – Акции МММ повышаются в цене всегда, ныне и присно и во веки веков.
– МММу нашему многая лета! – продолжает хор.
Можете смеяться, можете плакать или даже злиться, но масскульт и «рыночное мышление» куда хочешь доберутся. Особенно в последние времена.
Урок на будущее
Культура сегодня – это сфера задач. Для страны, для народа, для Церкви. Она ни в коем случае не должна убаюкивать, расслаблять, обходить стороной самые горячие, неудобные, «политические» темы – как и нравственные, вечные, ставящие вопрос о посмертной судьбе человека. Признаки настоящего творчества – обнаженный нерв и открытость к Небу. Культура – не для дохода, не для «стабильности», не для душевности, не для потребительской жвачки. Она – для самоопределения человека и народа по отношению к Богу, истории, другим нациям и другим людям. Она должна отражать ту правду, которая не меняется. И об этом всем надо помнить не только на уровне внутреннего чувства, но и на уровне культурной политики государства.
Медиа
Мои отношения со светскими СМИ начались еще до «перестройки». Еще будучи школьником, я заходил в «Литературную газету» к Юрию Щекочихину – говорили о вере и о социальных проблемах. В начале девяностых я начал публиковать в журнале «Сельская молодежь» проповеди наших иерархов – Патриарха Пимена, митрополита Питирима, архиепископа Кирилла – и свои краткие рассказы о церковных праздниках. Читали почти полтора миллиона людей. Все это происходило «под прикрытием» главного редактора журнала Олега Максимовича Попцова и редактора альманаха «Подвиг» Бориса Александровича Гурнова – эти люди были готовы пробивать бреши в коммунистической издательской политике.
А в самом начале девяностых случайное знакомство с Еленой Хангой привело меня в кабинет Владимира Владимировича Шевелева – тогдашнего секретаря парторганизации «Московских новостей». Шевелев, бывший конфидентом Александра Яковлева, многое мог себе позволить. Будучи сам человеком неверующим, он привечал религиозно мыслящих авторов. Именно с его подачи началась журналистская карьера иеромонаха Марка (Смирнова), диакона Андрея Кураева, Александра Солдатова, Якова Кротова и многих других людей, которые стали писать о религии в «перестроечных» СМИ. Стали выходить в «Московских новостях» и мои тексты, весьма либеральные по тем временам. Появилась одна статья и в «Огоньке». Если сначала я пришел в Церковь через правоконсервативные круги, то на рубеже 80-х и 90-х был скорее под влиянием «либеральной партии» и пришелся ко двору «демократам». Впрочем, году уже к 1993-му я начал серьезно с ними спорить – происходившее в стране практически опровергло правоту прозападного пути, на который мы с единомышленниками когда-то искренне рассчитывали.
Принцип «не навреди» должен вернуться в журналистику. Так же, как и стремление помочь людям, возвысить и воспитать их, сделать общество лучше, а не плестись за низменными страстями, зарабатывая на них деньги, славу и «влиятельность». За нравственной журналистикой – будущее. Если, впрочем, оно у нас есть. Но если есть – значит, не станут больше править бал циничные и лживые мастера ядовитого пера, в том числе и те, кто «спасает» Церковь от верующих и от ее собственного учения. Журналисты, да и общество давно уже начали понимать, что в российских СМИ слишком много негатива. И сейчас на телеэкранах и в газетах постепенно сокращается пространство, наполненное кровью, конфликтом, скандалом, деструкцией. Но этого мало. Нам нужно забыть постсоветский и постперестроечный цинизм, который скептически ухмыляется, когда кто-либо о ком-либо отзывается безусловно хорошо. Мы должны вновь научиться говорить с пафосом и придыханием – о солдате, спасшем детей от террористов, о сельской учительнице, всю жизнь работающей за гроши, о художнике, прославляющем подвиги предков, о бизнесмене, раздающем деньги бедным… Запад своего пафоса не стесняется, как не стесняется и слез под звуки национального гимна. Не нужно стесняться и нам. Люди будут жить гораздо более осмысленно, если по телевизору им скажут: вот этот человек – подвижник и герой. Он на сто процентов достоин подражания. Давайте будем как он!
Как бы то ни было, в «Московские новости» я продолжал заходить – и не только для того, чтобы предложить или обсудить какие-нибудь тексты. Там собиралась потрясающая компания умных людей, с которыми было о чем поговорить за стаканом вина или рюмкой водки. Собирались по-советски – в кабинете у Шевелева. Заходили Лен Карпинский, Александр Кабаков, Дмитрий Казутин, Александр Минеев, те же Кураев и Солдатов… С Шевелевым мы общались практически до его кончины в 2006 году – в последнее время жизни он полностью потерял зрение, не выходил из дома, но по-прежнему с удовольствием пригублял вино, пел Галича под гитару и с некоторой грустью рассуждал о будущем России и Церкви. Сам, кстати, так и остался неверующим.
На стыке советского и постсоветского времени я начал выходить на радио, чуть позже – на телевидение. Никогда специально не стремился ни туда, ни туда, но, если приглашали, приходил. К сожалению, приглашали прежде всего на ток-шоу, где обсуждались околорелигиозные проблемы – например, деятельность сект или наши споры с католиками о корректности их миссионерства в России. Последних, конечно, поддерживал тогдашний либеральный «мейнстрим» в лице ведущих, экспертов, раскрученных деятелей искусства. Как же, все западное было для них лучше по определению! А Православие тогда уже лишили ореола «диссиденства» и полоскали то за «сотрудничество с КГБ», то за общение с Ельциным, то за неосуждение общества «Память»… Тогдашние ток-шоу, правда, были еще «вегетарианскими» – удавалось довольно долго и даже спокойно излагать свою позицию. Сейчас в основном верх берет тот, кто умеет перекричать оппонента и уместить реплику секунд в пять. Иногда, впрочем, краткость не так уж плоха, особенно в эфире.