Жизнь имеет разные скорости и разные состояния. Но наше телевидение демонстрирует только одну скорость – бешеную, и людей – либо самодовольно-«преуспевающих», либо погруженных в страдания и скандалы. Нет «медленной» музыки, нет долгих планов, нет спокойных рассуждений. Вообще кому-либо, даже президенту, трудно добиться возможности сказать что-то серьезное и спокойное с телеэкрана. В итоге все мы постепенно привыкаем говорить и думать скороговоркой, жить в ритме рэпа или рекламного ролика.
Впрочем, надеюсь, что диктат крупных каналов скоро сойдет на нет. Сегодняшняя техника больше не требует дорогих средств вещания. На Западе, а теперь уже и в России появляется возможность выбирать из десятков телеканалов. Скоро их будут сотни. Человек сможет смотреть то, что ему нравится. А когда качественный и дешевый сигнал пойдет через Интернет, свои телепрограммы сможет создавать практически любой, кто имеет компьютер и камеру. Причем смотреть их можно будет в любое время, безо всякого расписания. Хочешь – включил любимый фильм, хочешь – концерт или запись вечерней молитвы. Конечно, крупные телекомпании всегда будут иметь преимущество качества – у них больше денег, людей, аппаратуры. Но возникнет и конкуренция содержания. Самая дорогая развлекательная программа не сможет вытеснить правдивое и умное слово.
Однако все это произойдет, если скорость формирования «политкорректного тоталитаризма» не перегонит скорость развития техники. И опять же – многоканальное телевидение не сблизит, а еще больше разделит людей.
Кстати, говорить на эфирах мне с самого начала было непросто. С моим дефектом речи приходится выстраивать каждую фразу задолго до произнесения – чтобы избегать сочетания звуков, которые я с трудом могу выговорить. Часто еще и не хватает дыхания – например, в день радиопрограмм я стараюсь ограничивать себя в еде, чтобы полный желудок не давил на диафрагму. Да и голос у меня тихий и глухой – без микрофона не могу «прокричать» десять метров пространства. Первое мое публичное выступление – доклад о Патриархе Никоне в недавно здесь помянутом Доме Телешова в 1988 году – было совершеннейшим провалом. Да и потом – как и до сих пор – я не мог без остановки говорить дольше 10–15 минут. После этого нужно отдышаться. Пройдя быстрым шагом метров сто, я практически вообще ничего не могу произнести. К тому же в принципе больше люблю изъясняться письменно.
Как на этом фоне из меня сделали медийного «говоруна», не могу понять до сих пор. Единственная причина, наверное, в том, что я старался отвечать на все вопросы, даже глупые, невежливые и провокационные и не отвергал почти никаких приглашений, даже явно отдающих «подставой». Не общался только с теми журналистами, которых уличал во лжи и хамстве – причем и этих сперва долго терпел и предупреждал. Не давал интервью представителям тоталитарных сект и совсем уж «желтым», полупорнографическим изданиям. А так – для меня никогда не было и нет разницы между СМИ «федеральным» или районным, российским или зарубежным, православным, исламским или атеистическим. Вообще нормой Церкви в общении со СМИ должны быть открытость и отказ от «ранжирования» собеседников. Недаром и апостол Петр учит нас: «Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением» (1 Петр. 3, 15). Церковь – не только на «официальном» уровне, но и на уровне прихода, монастыря, мирянской организации – не должна превращаться в no comment office. Ведь она – не спецслужба, не посольство и не коммерческая компания. Кстати, и стилистика, и тон этих учреждений ей не должны быть свойственны.
Между прочим, о стилистике и тоне. До сих пор церковное присутствие в СМИ очень часто отождествляется с неспешным, длинным разговором – вроде проповеди или исповеди. И с такой же культурой – спокойной, тихой и успокаивающей. Но не случайно сценарист Юрий Арабов как-то сказал: «Развлечения и релаксация к культуре никакого отношения не имеют. То, что нам подсовывают для лучезарной улыбки, это суррогат и спекуляция». В нынешнее время жарких споров, медийной ругани, политических истерик и переизбытка информации неспешный разговор иногда нужен – как и неспешная музыка, медленное чтение… Они действительно нужны, но иногда, а не всегда. Отождествлять «православную» культуру и «православный» медийный разговор только с «медленным» форматом – значит ориентироваться только на пожилых людей или в лучшем случае на тех граждан среднего возраста, которые подустали от работы. Еще, может быть, на «ботаническую» молодежь, особенно на девушек. Однако концентрацией на «медленном-спокойном» мы скорее разочаровываем активную часть народа, особенно молодежь.
В своих выступлениях – и письменных, и устных – я всегда старался говорить кратко, емко, с вызовом безбожной части общества и той части православных, которая комфортно чувствует себя в узком мирке и не желает видеть происходящего вокруг. Пытался и пытаюсь делать конкретные предложения о том, что нужно изменить в Церкви, обществе, государстве, мире. Кому-то это нравится, кому-то нет – включая сильных мира сего, «ботаническую» православную интеллигенцию и часть духовенства (не столько консерваторов, сколько завистников). В любом случае убежден: говорить сегодня надо прямо и конкретно, не уходя ни от каких вопросов.
Это еще раз показал мой опыт на радио. Возник он, между прочим, из «медленных» разговоров. В середине прошлого десятилетия я в очередной раз выступал на «Радонеже» – очень неспешном радиоканале, который слушают в основном православные люди. В эфир по телефону может выйти практически любой – звонки фильтруют минимально. Иногда, правда, этим пользуются. Не раз бывало так. Звонит старушка умильным голосом, говорит:
– А можно я батюшку спрошу про фильм «Евангелие от Иуды»?
– Ой, конечно, очень хорошо, сейчас выведем вас в эфир.
– Батюшка, вот, фильм-то был… «Евангелие от Иуды». А кто Иуда? Кураев иуда. Жид, масон, еретик, анна-а-а-а-фема!
На месте Кураева, кстати, мог оказаться и любой другой известный священнослужитель, в том числе я сам. Впрочем, такие инциденты лишь оживляли эфир, но ненадолго. Но на фоне ток-шоу и ристалищ на «Эхе Москвы», в которых я нередко участвовал, формат пастырских бесед на «Радонеже» был для меня своего рода отдушиной. И во время одного из этих эфиров подумалось: не предложить ли такие беседы светскому радио, организовав что-то вроде исповеди по телефону?
Вскоре мы придумали – вместе с известным медиаменеджером Александром Школьником – программу «Время доверия», которая начала выходить поздним вечером на «Русской службе новостей». Сначала я был в эфире один, потом начал приглашать в гости психологов, музыкантов, поэтов, писателей, священников. Сам подбирал из своей фонотеки музыку – от классики до рока. Звонки принимал самостоятельно, никакой фильтрации не было. Обсуждали и личные проблемы звонивших, и общественные. Про «политику», как ни странно, почти не спрашивали, хотя канал был вполне политическим. Вели себя слушатели очень вежливо. Провокатор был только один. Звонил и сразу начинал кричать:
– Страна гибнет из-за абортов! А вы не требуете запрета! Гады, мерзавцы – и ты, и патриарх твой, и Путин!
Дальше шел поток нецензурной брани, перемежавшийся угрозами. Причем человек использовал программу, которая генерировала случайные телефонные номера. Вот такие у нас есть борцы за нравственность…
Да, конечно, есть люди, которые пишут в Интернете гадости, в том числе употребляя матерные выражения. Есть люди, которые в газетах на эти матерные выражения ссылаются. Для этих людей все, что делает Церковь, а также все, что делает государство, а тем более все, что делают Церковь и государство вместе, видится чем-то особенно противоположным представлениям этих людей о том, как должна жить Россия. Наверное, по мнению этих людей, узкий круг критически мыслящей интеллигенции лучше всех «знает, как надо», и именно его невостребованность властью, а отчасти и Церковью тоже, является главной проблемой для России. На самом деле мы хорошо знаем, что вечно критикующая все, что делается властью и Церковью, часть интеллигенции никогда не могла в истории России сделать что-либо, если вдруг ей доставалась власть. И об этом нужно всегда помнить. Мы не должны отвечать на каждое критическое замечание этих людей, они в основном тешатся тем, что выясняют друг с другом, кто более эффектно критикнул Церковь или власть. Церковь, государство и народ должны знать, что думают критически настроенные умы, и учитывать ту критику, которая помогает сделать дело лучше. Но мы никогда не позволим – ни критикам, ни тем более нашим недругам – сделать то, к чему иногда призывают некоторые блогеры и некоторые газетчики – исчезнуть, бездействовать, предоставить свободную площадку тем, кто хотел бы без конца экспериментировать на России. Вот этого никогда не будет. Церковь и государство, Церковь и народ, государство и народ вместе должны созидать жизнь нашей страны, созидать ее в правде, любви, добре, красоте, и для этого использовать как повседневный труд, так и вдохновляющие и объединяющие праздники.
Очень скоро программа стала длиться… всю ночь. С двенадцати ночи до шести утра. Я вел ее два часа – иногда один, иногда с гостем. Потом по два часа у микрофона были мои коллеги – Александр Люлька, Дмитрий Пахомов, другие. Один раз, вскоре после Пасхи, я попробовал испытать себя на прочность и просидел в эфире все шесть часов. Ни малейшей проблемы с дефектом речи не было – реплики звонящих и гостей, музыкальные паузы и новости позволяли отдышаться и дальше говорить вполне бойко. Звонили люди и в три, и в пять утра – иногда, правда, одни и те же. Программа просуществовала несколько лет, при разных начальниках канала. «Выжил» меня только Сергей Доренко – написал, что слушают такой формат одни старушки и «экзоты».