Впрочем, обычно преступление – это и грех. И не случайно Церковь духовно помогает заключенным в тюрьмах – она видит в них грешников, оступившихся и нередко кающихся. А вот что делать, когда грех преступлением не является? Соглашаться ли с тем, что государство в рамках закона считает его допустимым, а иногда даже поощряемым? В этой книжке уже немало говорилось об аборте. Для государства это обычная «медицинская» манипуляция, для Церкви – убийство. Для кого-то осквернение храма – «акт творческого самовыражения», для кого-то – совершенно нетерпимый поступок, ради предотвращения которого можно и жизнь положить. Или пропаганда разврата в школе – кто-то назовет ее прогрессивной, кто-то – преступной. Конечно, есть грехи, которые законом никак не ограничишь – и потому спорным является применяемый иногда церковными чиновниками термин «легализация греха». Попробуй запрети, например, мысленное богохульство. Или нечистый взгляд на женщину. Или даже спор с Богом: если человек не оскверняет святыню, он волен быть активно неверующим, волен задавать Творцу любые вопросы, даже «резкие».
Однако многие общественные явления все же лежат на стыке нравственности и закона. Верующие люди могут и должны призывать государство делать право более моральным, сокращать разрыв между нормой закона и нормой этической, нормой религиозной. Этот разрыв придуман не нами – он привнесен извне на черных крыльях антимонархических и антицерковных революций, ведомых тайными обществами. И сегодня на нем настаивают исторические недруги России – внешние и внутренние. Нашей цивилизации этот разрыв совершенно чужд. Более того, даже так называемая «личная» жизнь – супружеские измены, блуд, брошенные дети, конфликты мужа и жены – всегда в нашей традиции становились совместной заботой Церкви, государства, законотворцев.
Хорошо, что у нас есть сильные православные индивидуумы, ощущающие себя в качестве верующих людей в той или иной сфере жизни общества. Чего у нас пока мало – это скоординированного влияния православных христиан на все те сферы жизни общества и государства, в которых они трудятся. А такое влияние как раз и может осуществляться через координацию усилий. Мы должны ощущать себя Церковью, действующей в мире. Мы должны ощущать себя сообществом людей, которые вместе – именно вместе, соборно, а не поодиночке – влияют на творческие процессы, на экономику, на государственное управление, на все сферы жизни, в которых мы трудимся. И не нужно бояться ставить перед собой именно такую задачу: если мы – большинство в своей собственной стране, в своих собственных странах – а здесь присутствуют представители Белоруссии, Украины, Молдовы, – то мы имеем полное право на то, чтобы наши нравственные принципы, наше видение настоящего и будущего были определяющими в тех сферах жизни общества и государства, в которых мы трудимся. А для этого нужно уметь формулировать свои цели. Для этого нужно уметь вырабатывать механизмы, которые позволяли бы христианам, в первую очередь мирянам, ставить перед собой христианские смысловые задачи во всех сферах жизни народа и страны.
Когда в 2000 году были приняты только что приведенные формулировки Основ социальной концепции, опасность в них разглядели лишь самые проницательные оппоненты нравственного и религиозного влияния на право. Другие пренебрежительно бросали: «Поговорят – и все». Основания для этого были – многие церковные документы, самые грозные и решительные, за последние годы ни к чему не привели, не были конкретизированы и забылись. Однако я старался и до сих пор стараюсь сделать все, чтобы с оценкой Церковью законотворческого процесса так не получилось.
Как человек, несший ответственность за участие Церкви в обсуждении законопроектов, я поднимал в диалоге с Госдумой и исполнительной властью десятки тем, включая ограничение абортов, защиту людей от электронного контроля, право родителей на воспитание детей, нравственные рамки творчества и свободы слова, возвращение русского фактора в национальную политику, кризис социальной справедливости, развитие международного права и, конечно же, свободу совести и религиозной жизни. Делалось немало конкретных предложений. Когда-то власти слушали, когда-то нет. Противодействие шло в основном из либеральной части экономического блока правительства, от спонсируемых Западом религиозных и общественных структур и от «осторожных людей» в Администрации Президента. Среди депутатов поддержка была почти полной – в Думе шестого созыва даже действовала межфракционная депутатская группа по защите христианских ценностей.
Напряженность начала нарастать в момент, когда христианское влияние на принимаемые законы набрало «критическую массу» – похоже, катализатором послужило предложение Патриарха Кирилла вывести аборты из системы обязательного медицинского страхования. Большинство депутатов однозначно бы поддержало его. Это бы, в свою очередь, открыло дорогу к поддержке других мер, направленных на устрожение нравов, – и как раз такое развитие событий многих, думаю, испугало. Свобода грешить для части нашего правящего слоя остается главной свободой. Именно поэтому так тяжело идет возвращение нравственности в законодательство.
Однако возвращать ее надо – и сегодня, вопреки «зарегулированности» нормотворчества, это лучше всего можно сделать через прямое гражданское действие. Политикам и особенно чиновникам не надо давать расслабляться – нужно встречать их с плакатами, обсуждать их решения в Интернете и в звонках на радио, ставить все неудобные вопросы перед выборами. Именно так и только так можно заставить их слушать народ, а не западных спонсоров и не шептунов со Старой площади.
Высшее, ценностное измерение права неотделимо от вопроса о самостоятельности страны в принятии законов и решений. Главная опасность для свободного выражения народной воли через нормотворчество прячется сейчас не в Думе и даже не на Старой площади – в тех кабинетах, где «варится» международное право. Россия в 90-е годы совершила принципиальную ошибку, войдя в Совет Европы без критической оценки норм, принятых там без ее участия, во многом вопреки ее исторической традиции и даже специально для того, чтобы противодействовать ее влиянию – тогда в форме СССР – на другие европейские страны. Между прочим, в начале девяностых в Совет Европы вступал целый мир, целая цивилизация – восточно-христианская, со своими нравственными, политическими, религиозными, правовыми установками. Россия должна была хотя бы попытаться объединить ее страны, чтобы не молча принимать то, что было решено без нас, а потребовать пересмотра всего комплекса документов Совета, включая его идейные основы. Надо было исключить или изменить все неприемлемое для православной культуры – в частности, приоритет личных интересов над народными и игнорирование христианской основы Европы, основы, по сути, самоочевидной. Точно такой же подход, кстати, необходим при вступлении новых православных стран в Европейский союз. Не Брюссель должен ставить условия Белграду, Киеву или Кишиневу – все должно быть наоборот.
Да, мы за сильную власть. <…> Да, мы выступаем за единство народа и власти, равно как за единство народа, Церкви и других традиционных религиозных общин. Таков наш православный идеал, такие мы, таков русский, российский образ жизни. Мы не идем на поводу у тех, кто пытается представить мир и прогресс как нечто, основанное якобы на неизбежном и якобы конструктивном конфликте между властью и народом и между разными религиозными общинами, разными этносами, разными экономическими акторами. <…>
Но это не значит, что народ должен всегда быть ведомым, всегда должен просто исполнять указания сверху и тем более выполнять волю никем не избранных и никому не подотчетных так называемых элит – информационных, экспертных, экономических, политических и иных. Народ должен обрести свой голос во всех процессах, происходящих в стране. Все преобразования, совершаемые без воли народа, без понимания со стороны народа, без советования с ним, – нравственно нелегитимны. И это нужно ясно сказать. Политика, совершаемая без понимания народа и без согласия с народом, – нравственно нелегитимна. И об этом нужно сказать всем, кто пытается сделать народ счастливым без народа, всем, кто хотел бы строить без участия народа политику, экономику, культуру и так далее. <…>
Я много раз говорил, что Россию не нужно заставлять жить по чужим правилам, по которым мы всегда будем заведомо проигравшими. У нас есть свои правила – и для себя, и для мира, – и нужно стараться их придерживаться. Ведь именно живя по этим правилам, живя по нашему народному духу, мы всегда побеждали, и наилучшим образом реализовывались силы нашего народа. Поэтому политика в области образования, СМИ, культуры, социальная политика, состояние нравственности должны быть сферой постоянного гражданского размышления и гражданского действия. Нужно вернуть народу решающее слово в жизни страны.
Сейчас обсуждаются политические преобразования – некоторые называют их политической реформой. Я убежден, что эта реформа должна обеспечить представительство во власти людей, реально живущих в регионах и принадлежащих к самым различным слоям нашего общества, будь то народная интеллигенция, казачество, крестьянство, рабочие, воинство, молодежь, пенсионеры. Как обеспечить такое представительство, покажет политическая практика, но предлагать механизмы обеспечения такого представительства нужно.
Необходима поддержка русского народа, поддержка различных форм его самоорганизации, его культуры, его цивилизационного развития. Другим народам, вместе с поддержкой их самобытности, нужно дать мощные стимулы к участию в глобальной миссии русского народа. А такая миссия у него есть, и мы знаем прекрасные примеры того, как к этой миссии присоединялись народы с разными верами, разными культурами, но с общей убежденностью в том, что у России есть свое историческое предназначение.