До поры до времени Мария не знала, что муж ведет двойную жизнь. Просто думала, что он очень занятый человек.
«Когда меня привлекли к нелегальной разведывательной работе, я обратился за помощью к старому приятелю. Гришка не сочувствовал ни белым, ни красным, любил работать, хорошо одеваться и ухаживать за женщинами. Но и Россию любил тоже, и мое предложение принял хоть и без удовольствия, но всерьез… Выполнял задания без особого рвения, но всегда честно и совершенно незаинтересованно: он не нуждался ни в советском паспорте, ни в советских деньгах».[161]
Григорий Георгиев по окончании института получил работу в фирме, торговавшей электрическим счетным оборудованием. И в эмигрантской среде оставался вне подозрений. Он «выполнил несколько нелегальных поручений по разработке отдельных лиц из эмиграции».[162]
От одного из своих источников – сына высокопоставленного чиновника из МИД – Быстролетов узнал о существовании в Праге секретных курсов подготовки к шпионской работе в СССР. Вместе с Георгиевым он взял под наблюдение квартиру, где проходили занятия, и в подходящий момент провел там обыск. Удалось сфотографировать документы с именами, адресами и даже отпечатками пальцев учащихся и выпускников. Упоминания о дерзкой операции буквально разбросаны по книгам и рукописям Быстролетова. Курсы якобы организовал бывший царский генерал, который в армиях Деникина и Врангеля натаскивал бело-гвардейцев, отправлявшихся в большевистские тылы. На занятиях обучали разговорной лексике, манерам и бытовым привычкам, устоявшимся в разных слоях советского общества. Услугами генерала пользовалась даже английская разведка. Лишь в «Рукописи Ганса» названа его подлинная фамилия – Иностранцев. И во всех вариантах этой истории факты плотно перемешаны с вымыслом[163].
Михаил Иностранцев – начштаба дивизии и командир бригады на германском фронте, а в белой Сибири генерал для поручений в ставке Колчака – руководил в Праге кружком по изучению истории мировой войны, учрежденным в сентябре 1927 года при Русском народном университете. Поначалу его слушателями числились 76 офицеров, позднее – уже 220. Все они состояли в Русском общевоинском союзе.
В этом кружке у советской разведки имелся свой человек. Михаил Бойко некоторое время был секретарем Союза студентов-граждан РСФСР и входил в правление нового, объединенного союза. А после 1924 года кардинально сменил роль. Чрезвычайно упорный, энергичный, решительный и волевой человек, он, по словам Быстролетова, выполнял поручения Гольста и помогал в нелегальной работе Штерну. В частности, сумел наладить контакт с представителем английской разведки в Праге. Каким образом сумел «перекраситься» человек, читавший лекции в политшколе и участвовавший в драке с белоэмигрантами в Народном доме, остается только гадать. Однако его прошлое никуда не делось – Бойко начинал у белых вольноопределяющимся, эвакуировался из Крыма в унтер-офицерском звании, и в Галлиполи числился при штабе 1-й пехотной дивизии. С одобрения советской резидентуры Бойко успешно внедрился в РОВС и «в дальнейшем работал в РОВСе».[164]
Борьба с этой организацией, объединившей значимые силы по всему миру, являлась одной из главных задач ИНО – особенно острой после того, как выяснилась ее нацеленность на проведение диверсий и террористических актов в Советском Союзе. Некоторых агентов РОВС удавалось задерживать в приграничных районах. Однако одна из групп добралась до Ленинграда, забросала бомбами партклуб и скрылась. В июле 1928 года ИНО стало известно, что генерал Кутепов, возглавивший РОВС после смерти Врангеля, «ведет горячую вербовку добровольных агентов, готовых выехать в СССР для террористической работы». По свидетельству офицера-белоэмигранта, центром разведывательной деятельности РОВС была Прага:
«[Эта работа] руководилась и осуществлялась капитаном Павлом Трофимовым… Школы разведывательной службы в полном смысле этого слова я не знал. Мог лишь быть инструктаж с людьми, уже бывшими в пределах СССР и в пограничных государствах. Инструктаж заключался в знакомстве с обычаями и нравами, речью, наиболее употребимыми словами, подбором соответствующей одежды, в умении держать себя во всех слоях населения, необходимых приемах для сбора сведений и заведения знакомства».[165]
Не на след ли этих курсов удалось выйти Быстролетову? Руководители РОВС могли выбрать для инструктажей квартиру Иностранцева как надежнейшего высшего офицера (в последние месяцы у Колчака он служил в должности генерал-квартирмейстера, то есть отвечал за военную разведку). Трудно судить, насколько добытая информация помогла постепенно свести на «нет» активность Боевой организации Кутепова. Свой вклад внесли все европейские резидентуры ИНО. Наиболее весомая информация о русской военной эмиграции поступала из Парижа и Берлина. Но из столицы Чехословакии тоже приходили важные агентурные сведения.
Так, в марте 1927 года ИНО стало известно: генералом Кутеповым «образован в Праге вербовочный комитет… на предмет записи добровольцев в Русский национальный корпус, имеющий выступить против Советского правительства на территории Китая»[166]; вербовкой руководит старший офицер Галлиполийского землячества Трофимов, ему помогают два студента-белоэмигранта.[167] Названное землячество изначально существовало на правах группы в Союзе русских студентов, а в 1926 году стало полноценным отделением Общества галлиполийцев – основы РОВС. Врангель и Кутепов создавали это общество как преемника 1-го армейского корпуса (в первое время после эвакуации разместившегося в лагере у греческого Галлиполи). В документах советской разведки источник в Галлиполийском землячестве не упоминается, но можно не сомневаться, что он был приобретен не без участия Быстролетова. В 1928 году ИНО получил из Праги список руководителей землячества с указанием адресов проживания, список членов Совета Общества галлиполийцев в Париже и кандидатов на перевыборы, сведения о разногласиях в землячестве и многочисленном отделении общества в Югославии (дополнили картину внутренних интриг и конфликтов, расшатывающих военную эмиграцию), сведения о контактах лидеров землячества с чехословацким правительством (показали, что оно скорее по инерции сочувствует белой эмиграции и даже считает заслугой большевиков «сохранение России, что другая власть навряд ли сделала»).[168]
Годы двойной жизни в Чехословакии Дмитрий Быстролетов называл «фантастической сменой лиц и положений, водоворотом неожиданностей и опасностей».
Расставаясь с Лярош, он объяснил, что его отзывают в СССР, и поэтому быть вместе они не смогут.
Два происшествия показали, что ему на самом деле придется насовсем уехать из Праги. Источник на заводе «Škoda» пришел на явку крайне встревоженный: вместо обычного условного письма – сигнала о встрече – он получил конверт с наклейкой, где красовалась пятиконечная звезда. Инженер дал понять, что с этого момента прекращает связь. Как выяснил Быстролетов, сотрудник торгпредства, которого он попросил бросить конверт в ящик где-нибудь в городе, отправил его служебной почтой. Попытка вербовки секретаря Союза промышленников Чехословакии вообще провалилась. Гольст поручил Быстролетову пригласить «пана доктора» в торгпредство и предложить стать информатором советской разведки – у резидента имелись сведения, что чех увяз в долгах и нуждается в деньгах. Секретарь с возмущением отверг взятку – а Быстролетов в результате раскрыл себя.[169]
В ноябре 1929 года Самсонова-Гольста перевели в берлинскую резидентуру ИНО. Быстролетов готовился к отъезду в Москву. Визит бывшего шефа застал его врасплох. Николай Григорьевич предложил Дмитрию новую работу – на этот раз без прикрытия, полностью нелегальную, с чужим паспортом, в условиях, когда, возможно, неоткуда будет ждать помощи.
«Мы с женой не спали всю ночь, – вспоминал Быстролетов. – Она не хотела, уговаривала ехать в Москву. Я соглашался с ней, но, когда явился Гольст, неожиданно для себя сказал: “Да!”».[170]
Косте Юревичу, знавшему, что его друг – не вполне обычный экономист торгпредства (в 1928 году Юревич «переслал два-три письма по спецзаданиям»), Дмитрий сказал, что уезжает в СССР, поскольку получил направление в Институт монополии внешней торговли. При этом в трудовом списке Быстролетова появилась запись о назначении экономистом в Наркомат тяжелой промышленности. А согласно секретному приказу по ОГПУ, он с 1 февраля 1930 года был «принят на должность старшего переводчика» (персональных званий у чекистов еще не существовало).
Но сошел с поезда он задолго до советской границы. 2 апреля пражский резидент ИНО известил Центр:
«Ж/32 по вызову тов. Семена отправлен нами для работы в Берлин. Просим числить его за Берлином».[171]
В Берлин поехала и Мария Шелматова. Лето 1930 года оказалось последним, что они провели вместе как муж и жена. Дмитрий подарил ей чудесное путешествие по морским курортам Франции и Испании: Довиль, Биарриц, Сен-Жан-де-Люз, Сан-Себастьян. Они любовались парусниками, наслаждались соленым ветром. Будущее настораживало, но им казалось – всё по силам, если верить в себя и великую цель…
Резидент не предупредил агента Ганса, что паспорт с чужой фамилией ему придется добывать самому, и документ при этом должен быть подлинным. Зато дал наводку: в вольном городе Данциг генеральным консулом Греции служит Генри Габерт – ушлый и многоопытный еврей из Одессы, у которого при должном подходе можно приобрести паспорт.