«Летом 1928 года произошла следующая история. В посольство явился какой-то молодой человек, отрекомендовавшийся атташе одного из итальянских посольств в Европе. Он был принят секретарем посольства Гельфандом, которому заявил, что сильно нуждается в деньгах и поэтому готов продать шифр, украденный им в итальянском посольстве. Гельфанд немедленно сообщил об этом визите Яновичу. После совещания с Яновичем итальянцу было сказано, что предварительно, до решения вопроса о покупке шифра, посол Довгалевский должен видеть перешифровальные таблицы и словарь шифра. Атташе принес требуемые таблицы и словарь в посольство. Его оставили ждать в приемной, между тем как жена Яновича в продолжении полутора часов сфотографировала и таблицы, и все страницы словаря. После этого итальянцу было отвечено, якобы от имени посла, что посольство не занимается покупкой шифров. Шифр достался Яновичу бесплатно».[221]
Дмитрий Быстролетов увидел книгу Беседовского, когда из Англии, кружным путем, по срочному вызову приехал в Москву на Лубянку. Начальство показало ему «На путях к термидору» с карандашной пометкой «Возобновить» на полях конкретной страницы:
«Писал Сталин. Это приказ. Сегодня ночью уезжайте обратно за рубеж, найдите этого человека и возобновите получение от него всех материалов!»
Виновник переполоха в то время спокойно трудился в центральном аппарате ОГПУ на должности помощника начальника Оперативного отдела. Кадровый чекист Захар Волович в Париже маскировался под делопроизводителя генкосульства СССР с фамилией Янович. Полученная от него ориентировка уместилась в пару строк. Продавец шифров – невысокий загорелый брюнет, был одет в серый клетчатый костюм. Особая примета – красноватый нос.
Задание на первом этапе требовало не находчивости авантюриста и проворства фехтовальщика, а упорства следопыта и проницательности детектива. Быстролетов поручил Пепику и Эрике объехать все европейские столицы, где есть итальянские посольства, и под видом уличных фотографов заснять входящих или выходящих чиновников небольшого роста. Сам он направился в Рим, подежурил у здания МИД. Бесполезно. Тем временем из Москвы пришли уточнения: визитер держался развязно, что не свойственно профессиональному дипломату, его загар был золотистым, а цвет носа объяснялся, скорее всего, не пристрастием к вину, а солнечным ожогом. Быстролетова озарило: это же горный загар, характерный Швейцарии! Торговец секретами – несомненно, лишь посредник – либо живет, либо часто бывает здесь. И подстерегать его нужно в Женеве, где вокруг штаб-квартиры Лиги Наций вьются агенты всех европейских разведок.
Быстролетов обнаружил свою цель, когда та расположилась выпить виски в гостиничном баре. Подбираться к ней следовало осторожно и ни в коем случае не напоминать о парижской встрече: «Носик» раскусил хитрость Яновича и ушел оскорбленным, посчитав, что его нагло обокрали.
После прощупывания объекта Быстролетов прикинулся японским агентом в Европе. Советские разведчики часто прибегали к такому трюку, дабы не отпугнуть потенциального информатора (у тех, что «за деньги», могли быть предубеждения относительно контактов с большевиками) и заодно замести следы. Знакомство состоялось. «Носик» оказался отставным офицером швейцарской армии Джованни де Ри, родом из итальянского кантона и с важными связями в Риме. Официально зарабатывал на жизнь как представитель «General Motors» в Швейцарии, Италии и на Балканах. Он продолжал приторговывать дипломатическими секретами, не опасаясь провала, – его покровитель и поставщик информации после выхода мемуаров Беседовского сделал так, что предателя «нашли» в берлинском посольстве.[222]
Как только получение материалов от де Ри наладилось, Быстролетов передал связь Берману. Параллельно вести два источника, в Великобритании и Швейцарии, у него возможности не было. В Женеве агенту Гансу и так хватало забот – здесь он курировал агента Купера, и связь с Арно требовалось поддерживать предельно чутко. Ведь Беседовский проговорился еще и о том, как однажды в парижское полпредство «явился какой-то англичанин, предложивший продать шифр, служивший для связей между английским министерством иностранных дел и Индией». Однако британская контрразведка не заметила это откровение, хотя в MI5 обратили внимание на бегство дипломата и с помощью SIS собрали досье на Яновича как сотрудника[223] ОГПУ.[224] Благодаря ее упущениям Быстролетов сумел не только успешно использовать Олдхэма, но и после его гибели возобновить английскую линию.
При необходимости агент Ганс, он же Андрей, пользовался ресурсами берлинской или парижской резидентур. Так, некоторые технические задания выполнял молодой нелегал Норман Бородин, игравший американца (до 12 лет он действительно жил в Чикаго), который изучает то немецкий, то французский язык для поступления в университет. В одной из записных книжек уже отставного разведчика Бородина сохранился план воспоминаний, начатых «для служебного пользования», но не завершенных. В этих схематических набросках есть несколько любопытных строчек: «Быстролетов (Андрей) и его дела на острове. Жена министра и всё, что было с этим связано». Что подразумевалось под последним – нет никакой возможности разгадать. Но можно понять, зачем в 1934 году Бородин повез из Парижа в Лондон довольно крупную сумму наличных – $14 000, обвязавшись денежными пачками по телу.[225]
От Арно осталось наследство – несколько имен сотрудников шифровального отдела, к которым стоит присмотреться. Для разработки нового источника Быстролетову требовался помощник – сам он появляться в Англии уже не мог. Но не просто исполнитель поручений, а человек с авантюрной жилкой, артистическим талантом и задатками вербовщика. То есть продолжение самого себя. И такой человек как раз оказался рядом.
Генри Кристиан Пик появился в Женеве в октябре 1932 года. Он рисовал пейзажи, портреты, городские сценки – и заодно заводил знакомства среди сотрудников британского дипломатического корпуса. Выпускник Амстердамской академии искусств, Пик отличался хорошим вкусом и оригинальным стилем. Со стороны никто бы и не подумал, что этот голландец, ведущий вполне буржуазный образ жизни, – коммунист.
До войны Пик не интересовался политикой. Кровавая европейская катастрофа и вызванные ею общественные потрясения изменили его взгляды (как и сознание многих современников, увидевших новую надежду в идеях социализма). В 1919 году Генри вместе с другом-журналистом отправился в революционный Будапешт. Венгерская советская республика просуществовала всего четыре месяца, но Пик успел проникнуться духом «освобожденья своею собственной рукой». Спустя три года он вступил в Компартию Голландии. Впрочем, тогда был скорее сочувствующим, чем активистом. На первом плане для Пика оставалась карьера художника – живописца, декоратора, автора разнообразных рекламных постеров. Но он находил время на иллюстрации для партийной газеты и агитационные плакаты, а в 1929 году посетил Советский Союз, чтобы написать несколько статей о стране грандиозных перемен. Проехав от Москвы до Днепрогэса, он настолько впечатлился, что по возвращении договорился с немецким издательством подготовить две книги о жизни в СССР. В новом туре по европейской России и азиатским республикам Генри Пика сопровождал переводчик из Коминтерна. Не удивительно, что иностранный художник с левыми убеждениями попал на заметку ИНО ОГПУ.
В начале 1932 года в гаагской квартире Пика раздался нежданный телефонный звонок. Его давний знакомый по Будапешту, ныне секретарь КПГ Ричард Мануэль попросил о встрече, намекнув, что некий достойный человек хочет с ним откровенно поговорить. Незнакомец, с которым свели Пика, – коренастый мужчина с обветренным лицом, свободно объяснявшийся по-немецки, – назвался Людвигом. Псевдоним этот носил Игнатий Рейсс (Порецкий) – советский резидент в Берлине, создававший свою сеть осведомителей. Людвиг говорил с Пиком о тревожной ситуации в Европе и успехах нацистов в Германии, и предложил включиться в борьбу с угрозой новой войны. Генри без раздумий ответил согласием. Бросать творчество не требовалось – наоборот, Людвиг сказал: «Зарабатывайте деньги, приобретайте связи, но позабудьте о политической деятельности». Правда, направили его не на германский, а на британский участок тайного фронта. В Женеве кураторство над Пиком принял Ганс.
Дмитрий Быстролетов играл определенные роли даже перед своими агентами. Так, Шарлотте Моос, подруге британского связника советской разведки (о нем будет сказано позже), запомнилось, что Джон (под таким именем она знала Быстролетова) происходил из кубанских казаков, служил матросом в царской армии, а потом жил и работал за границей как художник – сначала в Германии, затем во Франции, но немного говорил и по-английски.
Генри Пик полагал, что его куратор был родом с советского Кавказа, имел инженерный опыт, очень хорошо знал не только Англию – здешнюю жизнь и обычаи, но и Америку, и говорил по-английски с американским акцентом.
«Высокий, брюнет, темноглазый, с легкой азиатчиной во внешности, – так он описывал Ганса. – Ребячливое лицо, всегда выглядел улыбающимся».
Быстролетов же в своих донесениях отмечал, что Купер (такой псевдоним присвоили голландцу) – прирожденный актер, играет свою роль естественно, иногда мастерски, находчив в разговоре, инициативен, хорошо разбирается в людях и ориентируется в обстановке.
Завязывать связи для Пика оказалось не слишком сложно: набросаешь скетч или портрет, подаришь собеседнику – и в следующий раз тебя встречают как друга. Художник посещал облюбованный англичанами бар «Bavaria», где сошелся с Расселлом – переводчиком из штаб-квартиры Лиги Наций, и Джеймсом – корреспондентом «Daily Mail». С их помощью он стал завсегдатаем «International Club».