Сомнения иногда посещали Быстролетова во снах. Как-то раз привиделся морской берег, свинцовые тучи и волны, с протяжным гулом разбивавшиеся о скалы.
«Она сидела в седле прямо и гордо, ветер крутил золотые кудри, темные глаза пристально глядели вдаль…
– Всем своим существом я чувствую влечение к вам и в то же время понимаю, что вы – враг. Художник, моряк, медик, юрист, прожигатель жизни и бродяга – казалось бы, какая одаренная натура! Но если бы вы были тем, чем кажетесь! С болью я чувствую, что это – маски. Когда вы снимаете одну, под ней неизменно обнаруживается другая. Настоящего человеческого лица не видно. Кто же вы, граф Переньи? Знаете ли вы это сами?.. Я давно наблюдаю за вами. И всегда вижу за выражением любого чувства на вашем лице только настороженность и холодное внимание. Ваши глаза выдают вас, граф, – они настоящие. В них нет ни добра, ни зла, потому что вы стоите по ту сторону морали… Горячий мир чувств, та жизнь, ради которой существуют другие люди и ради которой единственно стоит жить, пройдет мимо вас. Пока они кажутся вам смешными: все эти человеческие увлечения, порывы, страдания, ошибки, любовь. Но однажды вы поймете свою нищету и захотите стать таким, как все. Тогда вы сорвете с себя все маски, все-все, и убедитесь, что под ними ничего нет…»[277]
Товарищ Артем ответил:
«Прошу вас набраться терпения и побыть на этой работе еще месяца полтора-два… Я вынужден, несмотря на понимание того, что могу вам причинить несколько неприятных секунд, заявить, что эти мысли полного упадничества совершенно недостойны нашего работника, вне зависимости от того, в каких бы тяжелых условиях и с какими бы нервами он ни находился на работе… Бросьте уныние и оставшимися двумя месяцами не пачкайте всю вашу большую многолетнюю работу в прошлом».[278]
Пожалуй, самая глубокая тайна агента Ганса – вовлеченность в борьбу со Львом Троцким.
Лидер большевистской революции с момента изгнания из СССР доставлял огромное беспокойство Сталину. Пуб-личные московские процессы второй половины 1930-х проводились не только ради чистки партийных рядов, но и с целью опорочить Троцкого в глазах сторонников по Международной коммунистической лиге. Его сын Лев Седов – издатель «Бюллетеня оппозиции» – с 1935 года был «под колпаком» ИНО НКВД, планировалось даже его похищение. Слежку за Седовым вели агенты Сергея Эфрона[279]. По свидетельству Залмана Кауфмана, сидевшего вместе с Быстролетовым в Озерлаге, тот упоминал об участии в убийстве сына Троцкого[280]. Лев Седов публично заявлял, что обладает отличным здоровьем, не склонен к депрессии и в случае внезапного ухода из жизни виновников следует искать в лагере сталинистов. В феврале 1938 года он скончался после удаления аппендицита в частной парижской клинике. Троцкий не сомневался, что гибель сына – дело рук агентов Сталина. Однако это было не более чем совпадением. Когда начальник ИНО Сергей Шпигельглас оказался в тюрьме НКВД, то на допросах уверял – спецгруппа внешней разведки, сумевшая внедрить своего человека в окружение Седова и похитить архив Троцкого, не имела отношения к этой смерти.[281]
Связь Быстролетов-Троцкий можно было бы принять за фантазию, если бы не еще одно странное свидетельство. В 1965 году Дмитрий Александрович показал часть своих мемуарных сочинений заведующей отделом рукописей Государственной библиотеки им. Ленина Сарре Житомирской. Как историка, ее
«…более всего взволновало описание роли, отведенной автору в подготовке убийства Троцкого. Оно показывало, какой широкой и многовариантной была эта операция. Легко представить себе, как меня тогда потрясло прочитанное. Ведь мы еще ничего не знали, кроме самого факта убийства и имени Рамона Меркадера, а об организации убийства советскими спецслужбами могли только догадываться».[282]
Но в уцелевших экземплярах рукописей Быстролетова о покушении на Троцкого нет ни слова. Как известно, смерть настигла основателя IV Интернационала в 1940 году в Мексике. И всё же… Подготовка покушения начиналась, когда Троцкий еще не покинул Европу, а резидент Ганс не был уволен из ИНО. Возможно, исчезнувшее «описание роли» – тот самый случай, когда нет дыма без огня?
Осенью 1936 года Дмитрию Быстролетову позволили сдать дела. Он оставил в Париже шикарный «фаэтон», на котором объездил пол-Европы. В Берлине впервые за много лет оформил в консульстве визу на свою настоящую фамилию. Еще сутки в пути – и больше не нужно носить никаких масок, постоянно быть настороже, жить в раздвоении личности: одно «я» притворяется, другое контролирует выполнение задачи. Он наконец-то сможет ходить в кинотеатры и музеи не потому, что там удобно назначать явки, и общаться с людьми – просто так…
В те дни, когда Быстролетов ждал разрешения вернуться в Москву, первый человек в партии, вершившей судьбу шестой части мира – а косвенно и всего света, – отдыхал в санатории в Сочи. 25 сентября Сталин отправил телеграмму в Кремль:
«Считаем абсолютно необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост Наркомвнуделом. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока».
На следующий же день назначение было утверждено. Николая Ежова, истово боровшегося за чистоту большевистских рядов и воплощение директив ЦК во главе Комиссии партийного контроля, оставили в прежней должности, наказав ему девять десятых своего времени отдавать НКВД. Член Политбюро Каганович писал Орджоникидзе, лечившемуся в Кисловодске:
«Это замечательное, мудрое решение нашего руководителя назрело и встретило прекрасное отношение в партии и стране. Ягода безусловно оказался слабым для такой роли: быть организатором строительства [дорог и каналов] – это одно, а быть политически зрелым и вскрывать своевременно врагов – это другое… У Ежова, наверняка, дела пойдут хорошо».[283]
И товарищ Ежов оправдал доверие.
Глава шестая«Приговор окончательный…»
Красная площадь была заполнена людьми – вся, от края до края. Москвичи толпились и за Историческим музеем, на Манежной площади до самой улицы Горького. Многие пришли с транспарантами: «Расстрелять бешеных фашистских псов!», «Стереть изменников с лица земли!», «Приговор суда – приговор народа!». Вечер 30 января 1937 года выдался ледяным, но двести тысяч человек терпеливо внимали гневным речам с трибуны мавзолея. Мощные лучи прожекторов разрезали тьму, освещая то красные флаги, то огромный портрет Сталина. Из репродукторов гремело:
«Презренные предатели, руководимые заклятым и злейшим врагом народа Троцким, посягали на великие завоевания нашей родины, хотели залить советскую землю кровью рабочих и крестьян для восстановления власти капиталистов, помещиков и кулаков. Эти жалкие и ничтожные твари, взбесившиеся от ненависти к победившему социализму, пытались осуществить свои разбойничьи планы штыками японских и германских империалистов путем провокации войны… С лютой подлостью, с самым изощренным коварством эти наемные холуи фашизма убивали рабочих и красноармейцев, совершали диверсии в промышленности и крушения на транспорте, организовывали террористические акты против руководителей партии и правительства. Но просчитался подлейший враг. Советское правосудие настигло, разоблачило и раздавило троцкистскую гадину… Еще сильнее сплотим свои ряды вокруг партии Ленина – Сталина, вокруг сталинского Центрального Комитета партии, вокруг вождя коммунизма товарища Сталина, еще выше поднимем революционную бдительность в борьбе с врагами народа… Товарищи, кто за эту резолюцию? Принята единогласно!»
Дмитрий Быстролетов вернулся в страну, где потрясения не закончились. Чем успешнее шло строительство социализма, тем напряженнее велась борьба с внутренними врагами.
Из иностранных газет он знал о «Процессе шестнадцати»: в августе 1936 года перед судом предстали видные большевики из бывшей партийной оппозиции (в том числе соратники Ленина – Зиновьев и Каменев) и несколько коммунистов-эмигрантов из Германии. Почти все они «признались» в подготовке покушений на руководителей ВКП(б) и советского государства. Всех приговорили к высшей мере наказания. Этот «Антисоветский объединенный троцкистско-зиновьевский центр» оказался первым из вскрытых чекистами чудовищных гнойников, затмивших прошлые контрреволюционные заговоры.
В январе 1937 года состоялся процесс над организаторами «Параллельного антисоветского троцкистского центра», многие из которых занимали высшие посты в наркоматах. Обвиняемые публично давали показания о своей преступной деятельности: шпионаже, вредительстве и диверсиях в промышленности и на железных дорогах, подготовке убийств Сталина, Молотова, Кагановича, Ворошилова, Орджоникидзе, Ежова, Жданова – так они «надеялись подорвать» экономическую и военную мощь СССР, «помочь» иностранной агрессии и, в конечном счете, «свергнуть» советскую власть.
Заговорщиков расстреляли, но нити разоблачений потянулись дальше.
4 апреля «Правда» и «Известия» сообщили об аресте прежнего наркома внутренних дел Генриха Ягоды. Фамилии, появлявшиеся в газетах, были лишь верхушкой айсберга. В Москве ордера на аресты выписывались десятками в сутки. Враги находились повсюду.
«Придя на работу, сотрудники каждого учреждения подсчитывали, кто исчез за ночь; заместители занимали кресла начальников, а потом исчезали в свою очередь… В разговорах с женой я только разводил руками: “Откуда у нас столько изменников и шпионов?”»