человек, осознавший историчность процессов, через которые его прогнала судьба. Он не озлобился из-за несправедливости и жестокости по отношению к нему определенных инстанций и людей, хотя остро переживал это. С гордостью и удовлетворением вспоминал он полные опасности трудные годы работы в подполье. Повествуя о них, он полагал, что ничего особенного не делал, работал, как все. Для меня же было ясно, что это незаурядный, выдающийся разведчик, которому сопутствовал успех, так как он жил своим делом, и в нем выработался своеобразный инстинкт, обеспечивавший ему удачу и кажущееся везение в самых острых ситуациях».[396]
Полковник Соколов несколько обманулся: его собеседник отнюдь не «осознал историчность» – просто он прекрасно понимал, с кем, как и о чем говорить. В рукописи книги «Трудный путь в бессмертие» оказались такие строки:
«Никакие гитлеровцы не могли бы так расправиться с советской разведкой, как это накануне войны сделал Сталин: как и армию, он ее обезглавил и обескровил. Беззаветно преданные бойцы и патриоты были уничтожены без всякой вины… Самоотверженный труд и геройство наших разведчиков оказались ненужными. А сознание ненужности и обманутости хуже смерти… Ночами я просыпаюсь от жгучего горя и стыда и думаю – зачем же мы вынесли столько мук и сами совершили столько преступлений? Тогда мы успокаивали себя мыслью о жертве Родине: это было сомнительное по моральному уровню объяснение, но оно поддерживало силы и помогало идти в бой. И вот теперь мы узнали, что добытые своей и чужой кровью документы шли в корзину… Прекрасные и высокие чувства самопожертвования потрачены не ради Родины, а для выгоды политических прохвостов и мошенников, и такие искренние и хорошие люди погибли за ничто, оказались выброшенными в мусорный ящик…»[397]
Быстролетов страстно хотел хоть как-нибудь рассказать: мы были, сражались, делали всё, что могли.
«Устраняя точные данные, цифры и имена, я обокрал самого себя, но что поделаешь – может, хоть в таком оскоплённом виде мой материал увидит свет».
Интервью не пропустили. Но у Дмитрия Александровича получилось сделать кино. В том же году, когда Татьяна Лиознова приступила к съемкам сериала «Семнадцать мгновений весны», он передал в КГБ на согласование сценарий фильма «Человек в штатском». Одобрение было получено. За режиссуру взялся Василий Журавлев, прославившийся своей киноверсией «Пятнадцатилетнего капитана». «Я завален работой, вплоть до эскизов туалетов для дам. Устаю до полусмерти», – делился Быстролетов впечатлениями с Кольцовым.
Премьера фильма состоялась в октябре 1973 года. Афиши сообщали, что картина посвящается «чекистам тридцатых годов, внесшим большой вклад в дело борьбы за мир, против войны и фашизма». Главную роль разведчика Сергея, он же граф Переньи, играл неотразимый Юозас Будрайтис. За последующий год «Человек в штатском» собрал хорошую кассу – было продано свыше 26 млн билетов (для сравнения: суперхит «Невероятные приключения итальянцев в России» посмотрели 49 млн человек). Однако кинокритики морщились и отмечали надуманность и неестественность в поведении персонажей и сюжетных линиях. В «Советском экране» картину даже обозвали «клюквой» и воплощением кризиса жанра. На телеэкранах только что прогремел сериал Лиозновой, в сравнении с ним «Человек в штатском» и вправду выглядел бледновато – несмотря на то, что Семенов выдумал историю Штирлица, а Быстролетов опирался на личный опыт. Он и сам был не рад результату – называл его «куцым во всех отношениях» (хотя и радовался тому, что снялся в кино – в эпизодической роли ректора пражского университета).
«Деду фильм не понравился, – вспоминал Сергей Милашов. – Режиссер не показал главного: разведка – столкновение интеллектов, накал страстей, которые выражают глаза на невозмутимом лице разведчика».[398]
Одновременно с созданием фильма Быстролетов сочинял приключенческую повесть «Para Bellum» – она появилась в журнале «Наш современник» весной 1974 года. Начало было весьма завлекательным:
«Туристы, выходя из чистенького здания центрального амстердамского вокзала, обычно прежде всего пересекают улицу и направляются к одному из баров, длинным рядом выстроившихся лицом к вокзалу, – их манят яркие рекламные картины, изображающие смуглых креолок, которые были бы похожи на испанских мадонн, если бы не отсутствие одежды – у одних частичное, у других полное… Но один из пассажиров не поспешил вслед за всеми под зазывные вывески… Поставив небольшой и, по-видимому, легкий чемодан возле ног, он закурил сигарету и с удовольствием окинул взглядом улицу».
В последующих главах рассказывалось о блестящих операциях советских разведчиков в предвоенной Германии, Голландии, Швейцарии.
В тех же номерах «Нашего современника» печатался роман о золотоискателях – «Территория» молодого писателя Олега Куваева. «Территорию» многократно переиздавали в СССР, перевели на 15 иностранных языков. О «Para Bellum» же вскоре позабыли. Ценности ей могло придать хотя бы поверхностное раскрытие биографии автора, о котором читатели совсем ничего не знали.
Фильм «Мертвый сезон», вышедший на экраны страны в 1968 году, начинался с краткого комментария полковника Абеля – советские зрители впервые увидели, как выглядит настоящий разведчик-нелегал.
«Я выступаю в роли, необычной для себя, – объяснял Рудольф Иванович, – потому что люди моей профессии привыкли больше слушать и меньше говорить. Но тема этой картины волнует меня и моих товарищей, и поэтому я думаю, что это оправдывает некоторое отступление от наших правил».
Абель предупредил, что место действия в фильме не названо, имена и фамилии героев изменены, но основа сюжета – подлинная:
«…как подлинна та борьба, которую мы ведем – мы, люди, которые стремятся предотвращать войны».
После успешной премьеры «Мертвый сезон» вошел в число востребованных лент советского кинопроката и телеэфира. «Человека в штатском» же быстро позабыли. Повесть «Para Bellum» была переиздана лишь один раз – в 1979 году, стараниями Анны Михайловны Быстролетовой, да и то в сборнике.
Органы госбезопасности оказывали Дмитрию Александровичу знаки внимания: предложили персональную пенсию, от которой он отказался (о пенсии он просил после реабилитации, а теперь и без того вполне хорошо зарабатывал); наградили юбилейным знаком «50 лет ВЧК-КГБ». Приглашали помочь разобраться с кое-какими довоенными резидентурными документами ИНО. По словам Милашова, заместитель председателя КГБ СССР Семен Цвигун «неоднократно обращался к деду с просьбой проконсультировать “своих” авторов или высказать мнение о произведениях на тему разведки». В октябре 1968 года Быстролетов «согласно полученным указаниям» (так в рукописи) подготовил отчет о своей службе в ИНО. Руководство внешней разведки чтило традицию фиксировать опыт мастеров старой школы: их приглашали выступать перед курсантами, просили оставлять воспоминания – в свободной форме.
«С работой в разведке и с ИНО связаны лучшие годы моей жизни, – написал Быстролетов. – Я горжусь ими, и от теперешних работников КГБ слышал слова: “Мы хотели бы быть такими, как вы. Вы – пример для нас”. Я имею право гордиться сделанным».[399]
Эти воспоминания на Лубянке хранили под грифом «Особо секретный фонд» и использовали на свое усмотрение. Полковник Николай Пекельник, курировавший съемки «Человека в штатском», заимствовал из отчета сюжетную линию, действующих лиц и некоторые факты для повести «Капля крови» (сборник «Чекисты рассказывают», издан в 1983 году). Быстролетова он переименовал в Павла Доброхотова, Бориса Базарова – в Виктора Тихонова, Эрнеста Олдхэма – в Эдуарда Пелхема, и в завуалированном виде поведал об операции проникновения в шифровальную службу Foreign Office. Упомянул даже о текстильной фирме-прикрытии. Публикация осталась незамеченной за границей, и до 1990-х специалисты по истории шпионажа, как и аналитики MI5, оставались в неведении, каким образом советская разведка получила доступ к секретной информации британского МИД.
Внеочередная репетиция парада на Красной площади нарочно была проведена ночью – чтобы заслонить проходившую там эпохальную перемену.
На следующий день, 1 ноября 1961 года в газетах появились скупые строчки:
«Во исполнение постановления XXII съезда КПСС гроб с телом И.В.Сталина перенесен из Мавзолея Владимира Ильича Ленина к Кремлевской стене».
Съезд одобрил предложение первого секретаря Ленинградского обкома Спиридонова единодушно. Никогда прежде с высоких трибун не говорили так откровенно о культе личности. И сам Хрущев, и многие делегаты в своих выступлениях приводили факты произвола и беззакония, творившегося по указанию или с ведома Сталина – чудовищного истребления советских людей, и государственных деятелей, и простых граждан без суда и следствия по лживым, наскоро сфабрикованным обвинениям.
После XXII съезда бывший фронтовик и лагерник Александр Солженицын передал машинописный экземпляр своей повести «Щ-854. Один день одного зэка» в редакцию «Нового мира». Согласовывали ее долго, переименовали в «Один день Ивана Денисовича», печатали – с личного одобрения Хрущева. 18 ноября 1962 года 97 000 экземпляров журнала развезли по киоскам и разослали подписчикам по всей стране. Издание с «Одним днем» стремительно исчезло с прилавков, и редакция допечатала еще 25 000. В январе 1963 года повесть вышла в «Роман-газете» 700-тысячным тиражом, а летом – еще и отдельной книгой. Константин Симонов, писатель с высочайшим авторитетом, отозвался о ней с исключительной похвалой:
«Тема повести связана с такой страшной и кровоточащей раной, что по-настоящему поднять ее мог […] лишь художник, безгранично любящий людей своей Советской страны и верящий в их нравственную силу».