– Можем ли мы теперь поговорить наконец о деньгах? – спросил он с противной улыбочкой.
– Да. Это несложная сделка, Фитч. Вы переводите мне требуемую сумму, а я обеспечиваю вам вердикт.
– Но вы же понимаете, что я не настолько глуп.
Стол был не более трех футов шириной. Они оба нависали над ним, опираясь на локти, так что их лица оказались очень близко друг к другу. Фитч часто использовал свой физический вес, свой злобный взгляд и мерзкую бородку, чтобы запугивать окружающих, особенно средний персонал тех фирм, с которыми работал. Но если Марли и стало страшно, она ничем этого не выдала. Фитч оценил ее самообладание. Она смотрела ему прямо в глаза, не моргая, что было нелегко.
– Получается, что у меня нет никакой гарантии, – продолжил Фитч, – присяжные непредсказуемы. Мы могли бы передать вам деньги…
– Оставьте это, Фитч. Мы с вами оба знаем, что деньги будут выплачены до вынесения вердикта.
– Сколько?
– Десять миллионов.
Фитч издал какой-то невнятный гортанный звук, словно поперхнулся мячиком для гольфа, потом громко откашлялся, подняв плечи и выкатив глаза, при этом его обвисшие подбородки затряслись – казалось, он не поверил собственным ушам.
– Вы шутите! – хриплым голосом воскликнул он, оглядываясь в поисках стакана воды, таблеток – чего-то такого, что помогло бы ему справиться с этим ужасным шоком.
Она наблюдала за представлением спокойно, по-прежнему не моргая и не сводя с Фитча глаз.
– Десять миллионов, Фитч. Такова цена. И никакой торговли.
Он снова закашлялся, лицо у него слегка покраснело. Потом, собравшись, стал думать, что ответить. Фитч и раньше понимал, что речь пойдет о миллионах, и отдавал себе отчет в том, что торговаться глупо: кто же поверит, что его клиент не в состоянии заплатить такой суммы? У нее, вполне вероятно, даже были финансовые отчеты по прибылям каждого члена Большой четверки за последний квартал.
– Сколько денег в Фонде? – спросила она, и Фитч инстинктивно прищурился. Насколько он мог заметить, она до сих пор ни разу не моргнула.
– В чем? – переспросил он. Предполагалось, что о Фонде не знал никто!
– В Фонде, Фитч. Не надо играть со мной в прятки. Я знаю все о вашем фонде для подкупа и хочу, чтобы десять миллионов были переведены с его счета в один из сингапурских банков.
– Не думаю, что смогу это сделать.
– Вы можете сделать все, что захотите, Фитч. Хватит играть со мной. Давайте покончим с этим сейчас же и вернемся к своим делам.
– А что, если мы переведем пять миллионов сейчас, а пять после вердикта?
– И не думайте, Фитч. Десять миллионов. Мне не нравится перспектива гоняться за вами и собирать последний взнос после суда. Что-то подсказывает мне, что придется потратить много времени.
– Когда нужно перевести деньги?
– Когда хотите. Просто я должна убедиться в том, что они поступили, до того, как жюри отправится совещаться. Иначе сделка будет расторгнута.
– И что произойдет в этом случае?
– Одно из двух: или Николас Истер расколет жюри, или сделает так, что оно девятью голосами вынесет вердикт в пользу истицы.
Маска треснула и слетела, две длинные морщины залегли между бровей Фитча, когда он услышал деловое изложение возможных будущих событий. У Фитча не было никаких сомнений относительно того, что способен сделать Николас, так как их не было у Марли. Он медленно потер глаза. Игра окончена. Больше он не станет демонстрировать преувеличенное удивление и притворяться, будто не может поверить в услышанное, что бы ни сказала Марли. Она была хозяйкой положения.
– Договорились, – сказал Фитч. – Мы переведем деньги в соответствии с вашими инструкциями. Однако должен вас предупредить, что на это потребуется время.
– Я знаю о банковских переводах больше вас, Фитч, и точно объясню, как вы должны будете все сделать. Но это позднее.
– Да, мэм.
– Значит, договорились?
– Да, – сказал он, протягивая ей руку через стол. Она медленно пожала ее, и оба улыбнулись, оценив абсурдность ситуации: два мошенника скрепляют рукопожатием соглашение, которое не подвластно никакому суду, поскольку ни один суд никогда о нем не узнает.
Квартира Беверли Монк представляла собой захудалый чердак шестиэтажного здания в Гринвич-Виллидж, в котором располагался товарный склад. Она делила жилье еще с четырьмя голодающими актрисами. Свенсон последовал за ней в кофейню на углу и подождал, пока она, устроившись за столиком у окна с чашкой кофе эспрессо и булочкой, начнет просматривать в газете объявления о приеме на работу. Встав у ее столика спиной к остальным посетителям, он сказал:
– Простите, вы Беверли Монк?
Она подняла голову от газеты и удивленно ответила:
– Да. А вы кто?
– Я друг Клер Климент, – ответил он, быстро опускаясь на стул напротив нее.
– Присаживайтесь, – сказала она. – Что вам нужно? – Она явно нервничала, но кругом было много народу, и она решила, что здесь ей ничто не грозит. К тому же мужчина казался приятным.
– Мне нужна информация.
– Это вы звонили мне вчера?
– Да. Я солгал, назвавшись Джеффом Керром. Я не Керр.
– Тогда кто вы?
– Джек Свенсон. Я работаю на группу адвокатов из Вашингтона.
– У Клер неприятности?
– Вовсе нет.
– Тогда что все это значит?
Свенсон быстро изложил легенду о том, что Клер рассматривается в качестве кандидата в присяжные на крупном судебном процессе и что ему поручили разузнать о прошлом некоторых кандидатов. На сей раз была предложена версия дела о загрязнении почвы в Хьюстоне. Речь шла о миллиардах, поэтому присяжных отбирали столь тщательно.
Свенсон и Фитч пошли на риск, исходя из двух обстоятельств. Первое – то, что Беверли с трудом припомнила Керра во время вчерашнего телефонного разговора. Второе – ее утверждение, что она не встречалась с Клер уже четыре года. Разумеется, они рассчитывали, что то и другое – правда.
– Мы платим за информацию, – заметил Свенсон.
– Сколько?
– Тысячу долларов наличными за то, что вы расскажете мне все, что знаете о Клер Климент. – Свенсон быстро достал из кармана пиджака конверт и положил его на стол.
– Но это точно, что у Клер нет неприятностей? – спросила Беверли, уставившись на золотую мину, лежавшую перед ней.
– Абсолютно. Возьмите деньги. Если вы не виделись с ней уже года четыре, а то и пять, чего вам беспокоиться?
Правильное замечание, отметила про себя Беверли. Она сгребла конверт и сунула его в сумочку.
– Рассказывать-то особенно нечего.
– Как долго вы работали вместе?
– Полгода.
– А сколько вы были с ней вообще знакомы?
– Полгода. Я уже работала официанткой в «Маллигане», когда она туда поступила. Мы подружились. А потом я уехала на восток. Когда я жила в Нью-Джерси, я звонила ей пару раз, а потом мы как-то друг о друге забыли.
– Вы знали Джеффа Керра?
– Нет. В то время она с ним не встречалась. Она рассказывала мне о нем потом, когда я уехала из города.
– А другие друзья – мужчины или женщины – у нее были?
– Да, конечно. Только не спрашивайте имен. Я уехала из Лоренса пять или шесть лет тому назад, я и правда точно не помню, когда именно.
– И вы не можете назвать хотя бы нескольких ее друзей?
Беверли пила свой эспрессо, пытаясь припомнить. Это продолжалось несколько минут. А потом она выдала имена трех людей, работавших с Клер. Одного из них уже проверили – безрезультатно. С другим как раз сейчас пытались войти в контакт. Третьего так и не нашли.
– А где Клер училась?
– Где-то на Среднем Западе.
– Вы не помните названия учебного заведения?
– Да нет. Клер никогда не распространялась о своем прошлом. Было такое впечатление, что с ней что-то такое случилось раньше, о чем она не хотела говорить. Я ничего так и не узнала. Думала, может, у нее был неудачный роман или даже замужество, а может, плохая семья, тяжелые детские воспоминания. Но узнать я так ничего и не узнала.
– А с кем-нибудь другим она могла говорить об этом?
– Во всяком случае, мне это неизвестно.
– Вы знаете, где она выросла?
– Она говорила, что без конца переезжала с места на место. Да вообще-то я и не задавала ей много вопросов.
– Но может быть, вы знаете, не происходила ли она откуда-то из окрестностей Канзас-Сити?
– Не знаю.
– А вы уверены, что Клер Климент – ее настоящее имя?
Беверли откинулась на спинку стула и нахмурилась:
– Вы думаете, что на самом деле ее звали по-другому?
– У нас есть основания полагать, что до приезда в Лоренс она носила другое имя. Вы ничего не можете в этой связи припомнить?
– Ничего себе! Я считала, что ее зовут Клер. А зачем ей было менять имя?
– Хотели бы мы это знать. – Свенсон достал из кармана маленький блокнотик и стал просматривать свой список. Допрос Беверли – еще одна оборванная ниточка.
– Вы бывали когда-нибудь у нее в квартире?
– Один или два раза. Мы сами готовили себе ужин и смотрели телевизор. Она не очень любила вечеринки, но пару раз приглашала меня с друзьями.
– В ее квартире вы не заметили ничего необычного?
– Это была очень красивая, современная кооперативная квартира, хорошо обставленная. Совершенно очевидно, что у нее водились деньжата побольше тех, что она зарабатывала в «Маллигане» – там нам платили три монеты в час плюс чаевые.
– Значит, у нее были деньги?
– Да. Гораздо больше, чем у нас. Но, опять же, она была очень скрытная. Клер, знаете, из тех случайных подруг, с которыми просто приятно провести время и которым не задают слишком много вопросов.
Свенсон настойчиво расспрашивал о чем только можно, но ничего не добился. Он поблагодарил ее за помощь, она его – за наличные, и когда он собрался уходить, предложила сделать несколько звонков – явно отрабатывала полученные деньги. Свенсон обрадовался, но предупредил ее, что это небезопасно.
– Да что вы! Я же актриса, для меня это – семечки.
Он оставил ей свою визитку с номером телефона в отеле Билокси, написанным на обороте.