Хорошо также, что отсутствовал Херман, это, может быть, было даже важнее, чем отсутствие Эрреры, потому что к нему многие прислушались бы. Он был разумен, расчетлив, не привык действовать под воздействием эмоций и, разумеется, не склонен к тому, чтобы принимать вызывающие решения.
Но их обоих здесь не было.
Николас увел разговор от окончательно так и не решенной ими проблемы ответственности как таковой и ловко переключил всеобщее внимание на следствие – на вопрос о сумме возмещения. Однако никто, кроме него, этого не понял. Миллиард поразил воображение присяжных и заставил думать о деньгах, а не о том, действительно ли компания виновна в смерти Вуда.
И Николас был твердо намерен не дать им отвлечься от денег.
– Это лишь предупреждение, – сказал Николас. – Но важно, чтобы табачные короли испугались.
Он быстро подмигнул вошедшему как раз на этой реплике Джерри.
– На такую большую сумму я не могу согласиться, – подхватил тот с привычной интонацией торговца автомобилями, и это сработало. – Это… это, знаете ли, чересчур. Я, конечно, согласен, что надо потребовать возмещения, но, черт возьми, такая сумма – чистое безумие.
– Ничего не чересчур, – возразил Николас. – У компании на счету восемьсот миллионов долларов. Но она же – что твой монетный двор. Все табачные компании фактически печатают собственные деньги.
Итак, Джерри стал восьмым. Забившись в угол, Лонни грыз ногти.
Девятой оказалась Пуделиха.
– Нет, это все-таки чересчур, и я на это не пойду, – сказала она. – Может, на меньшее я и соглашусь, но на миллиард – нет.
– Ну так сколько? – спросила Рикки.
Пятьсот миллионов? Сто миллионов? Они и цифры-то такие не могли выговорить.
– Не знаю, – сказала наконец Сильвия. – А вы как думаете?
– Мне нравится идея заставить этих ребят повисеть в петле, – ответила Рикки. – Мы должны напугать их, и не надо робеть.
– Значит, миллиард? – спросила Сильвия.
– Да, я могу за это проголосовать.
– Я тоже, – с готовностью подхватил Шайн, чувствуя себя состоятельным человеком уже потому, что принимал участие в обсуждении подобных сумм.
Наступила долгая пауза, в тишине слышалось лишь, как Лонни грызет ногти.
Наконец Николас сказал:
– Кто не готов голосовать за то, чтобы вообще возмещать какой бы то ни было ущерб?
Сейвелл поднял руку, Лонни проигнорировал вопрос, ему и не требовалось отвечать на него.
– Десять против двух, – доложил Николас и записал цифры. – Таким образом, жюри решило вопрос об ответственности как таковой. Переходим к вопросу о размере возмещения. Согласны ли десять человек, проголосовавших за, с тем, что материальные потери, связанные со смертью Вуда, составляют два миллиона долларов?
Сейвелл отбросил стул, на котором сидел, и вышел из комнаты. Лонни налил себе чашку кофе и сел у окна спиной ко всем, но прислушивался к каждому слову.
«Два миллиона» – по сравнению с тем, что обсуждалось только что, это звучало так, словно речь шла о разменной мелочи. Все десятеро согласились. Николас вписал решение в бланк протокола, утвержденный судьей Харкином.
– Согласны ли все десять присяжных, что моральный ущерб в принципе должен быть возмещен, независимо от конкретной суммы? – Он медленно обошел стол, получив от каждого ответ «да». Миссис Глэдис Кард колебалась. Она могла изменить свое мнение, но это уже не важно. Требовалось лишь девять голосов.
– Хорошо. Теперь перейдем к размеру возмещения. Есть идеи?
– У меня есть, – сказал Джерри. – Пусть каждый напишет на бумажке свое предложение, свернет бумажку так, чтобы никто не узнал, какую сумму он предлагает, а потом мы сложим все вместе и поделим на десять. Таким образом получим среднюю цифру.
– Она будет обязательной? – спросил Николас.
– Нет. Но это позволит нам понять, из чего исходить.
Идея тайного голосования оказалась привлекательной, и все быстро написали на клочках бумаги свои цифры.
Николас, медленно разворачивая бумажку за бумажкой, называл цифры Милли, а та их записывала. Миллиард, миллион, пятьдесят миллионов, десять миллионов, миллиард, миллион, пять миллионов, пятьсот миллионов, миллиард, два миллиона.
Милли произвела подсчеты.
– Общая сумма составляет три миллиарда пятьсот шестьдесят девять миллионов. Делим на десять, получаем среднюю цифру – триста пятьдесят шесть миллионов девятьсот тысяч, – сообщила она.
Еще несколько секунд она возилась с нулями. Лонни вскочил и подошел к столу.
– Вы все сошли с ума, – сказал он достаточно громко, чтобы быть услышанным, и, хлопнув дверью, вышел.
– Нет, я не могу! – воскликнула явно потрясенная миссис Глэдис Кард. – Я живу на пенсию, понимаете? Это хорошая пенсия, но осознать такие цифры мне не под силу.
– Это реальные цифры, – заметил Николас. – На счету у компании восемьсот миллионов, а в акциях – более миллиарда. Расходы на медицинское обслуживание, непосредственно связанное с лечением курильщиков, составили в прошлом году по стране шесть миллиардов, и эта цифра растет год от года. Прибыль четырех крупнейших табачных компаний за прошлый год равна почти шестнадцати миллиардам. И эта цифра тоже имеет тенденцию к росту. Вы полагаете, что наш приговор чрезмерен? Что ж, эти ребята лишь посмеются над каким-нибудь пятимиллионным вердиктом. Они и пальцем не пошевельнут, чтобы что-нибудь изменить, будут делать все, как прежде. Так же подлавливать своей рекламой детей. Так же лгать конгрессу. Все останется по-старому, если мы их не остановим.
Рикки, опершись на локти, наклонилась вперед и через стол посмотрела на миссис Кард.
– Если вы не можете, тогда выйдите и присоединитесь к тем двоим.
– Не надо меня поддевать.
– Я вас не поддеваю. Такое решение требует мужества, понимаете? Николас прав. Если мы не дадим им пощечину и не поставим на колени, ничего не изменится. Это люди без совести.
Миссис Глэдис Кард нервничала и тряслась, казалось, она вот-вот упадет в обморок.
– Прошу прощения. Я хотела бы помочь, но просто не могу.
– Все в порядке, миссис Кард, – попытался успокоить ее Николас. Бедная дама обезумела и нуждалась в дружеской поддержке. Все будет в порядке, если удастся сохранить девять голосов. Нельзя расслабляться, он не может позволить себе потерять ни одного голоса.
Наступила тишина, все ждали, присоединится ли к ним миссис Кард или отколется. Она глубоко вздохнула, подняла голову и нашла силы взять себя в руки.
– Можно мне задать вопрос? – спросила Энджел, глядя на Николаса, словно теперь он был единственным источником мудрости.
– Разумеется, – ответил тот, пожимая плечами.
– Что произойдет с табачными компаниями, если мы вынесем тот суровый вердикт, о котором говорили?
– С юридической, экономической или политической точек зрения?
– Со всех.
Он ненадолго задумался и с готовностью ответил:
– Для начала в их рядах начнется паника. Пойдут круги. Исполнительная власть этих компаний забеспокоится: что последует дальше? Они залягут на дно и станут ждать, обрушатся ли на них новые иски. Им придется пересмотреть свою рекламную политику. Они не обанкротятся, по крайней мере в ближайшем будущем, потому что у них слишком много денег, даже обратятся в конгресс с требованием принять специальные законы, но, полагаю, Вашингтон будет становиться все менее и менее благосклонным к ним. Короче, Энджел, эта отрасль индустрии уже никогда не станет снова такой, какой была до сих пор, если мы сделаем то, что должны сделать.
– Будем надеяться, что когда-нибудь сигареты запретят вовсе, – добавила Рикки.
– Или так, или компании ослабеют в финансовом плане настолько, что не смогут поддерживать производство, – заключил Николас.
– А что будет с нами? – спросила Энджел. – Я имею в виду, не грозит ли нам опасность? Вы ведь сказали, что эти люди следили за нами еще до начала процесса.
– Нет, мы будем в безопасности, – успокоил ее Николас. – Они ничего не могут нам сделать. Как я уже говорил, через неделю они и имен-то наших не вспомнят. Но приговор будут помнить все.
Филип Сейвелл вернулся и сел на место.
– Ну, Робин Гуды, что решили? – спросил он.
Николас пропустил его издевку мимо ушей.
– Итак, если мы хотим сегодня уйти домой, нужно определить сумму возмещения ущерба, – сказал он.
– Я думала, мы уже решили, – удивилась Рикки.
– У нас есть хотя бы девять голосов? – спросил председатель.
– Можно ли поинтересоваться, за какую сумму они должны будут проголосовать? – насмешливо спросил Сейвелл.
– Триста пятьдесят миллионов с небольшим, – ответила Рикки.
– Ах вот оно что! Старая теория перераспределения собственности. Странно, ребята, вы не похожи на кружок марксистов.
– Есть идея, – сказал Джерри. – Давайте округлим сумму до четырехсот миллионов, это как раз половина их наличности. Глядишь, не разорятся – придется, правда, подтянуть потуже пояса, добавить никотинчику в сигаретки, поймать в сети еще немного ребятишек, и – оп-ля! – через пару лет они вернут все свои денежки.
– Так здесь происходит аукцион? – спросил Сейвелл, никто ему не ответил.
– Давайте так и сделаем, – согласилась Рикки.
– Посчитаем голоса, – предложил Николас, и девять рук поднялись вверх. Он персонально опросил каждого из восьмерых, согласен ли тот с вердиктом, требующим возмещения материального ущерба в размере двух миллионов долларов и морального – в размере четырехсот миллионов, и занес имена в протокол. Все сказали «да». Он заполнил остальные графы и попросил каждого расписаться.
После долгого отсутствия вернулся Лонни.
Николас обратился к нему:
– Мы вынесли вердикт, Лонни.
– Что вы говорите? Какая неожиданность! И сколько же отвалили?
– Четыреста два миллиона, – сказал Сейвелл. – Плюс-минус несколько миллионов.
Лонни перевел взгляд с Сейвелла на Николаса.
– Шутите? – произнес он едва слышно.
– Ничуть, – подтвердил Николас. – Это правда. И у нас девять голосов. Хотите присоединиться?