— Ты, кто така? — чуть слышно прошептал Борила, страшась спугнуть ту сказочну деву.
— Я дух, — произнесла дева и приоткрыв роть, сверкнула в евойну сторону двумя рядами белоснежных зубов. — Меня зовут Берегиня, русалка которая служит Богини Макоши, Великой Мати, Небесному Закону. Я и сёстры мои, из века в век оберегаем людей от зла, потому и носим мы на груди зачур из сплетённых волос, с образом Богини Судьбы. Оттого и живём мы по берегам рек, озёр, морей, всякого водного источника, ибо приставлены сюда Макошью, чтобы следить за порядком.
Борила неотрывно сотрел у упавое лицо берегини, а як она загутарила про зачур перьвёл взгляд на него, и заметил, шо на крохотку образ Богини у нём ожил, и оченно купавая, седовласая, зрелая годками Макошь встряхнула нитями судеб, волосками девы.
Берегиня смолкла на чуток, содеяла пару шажочков у направление к мальчику да глядючи на него сверху униз, негромким, песенным голоском, продолжила:
— Знак Асура Велеса, что горит на твоей груди, и власть оберегающая, коя мне положена от Богини Макоши, призвали меня, чтобы я оградила тебя и твоих путников от бедушки вам грозящей.
Русалка сызнова замолчала и обернулась назадь, словно вслушиваясь в тишину леса, иде правила предрассветна тьма, а легчайший вятерок, порхающий окрестъ, нежно касаясь головы отрока, трепал его длинны кудри. Еле заметной полосой, на восходе, показалси первый розоватый луч, ащё блёклый, блёклый, одначе, поведавший, шо Бог Ра ужотко направил своих златых волов и воз ко границе небосвода. Берегиня оглядела хвойный бор и озерко, шо покоилось на энтой прогалине, и идеже гладь воды покрылася лёгкой рябью, да перьстав вулыбатьси, понизив глас до шёпотка, скузала:
— Борила…
Мальчоночка, правда, не дав докалякать русалке, перьбил её и удивленно вопросил:
— Берегиня, а отнуду ты знашь як мене кликать?
— Полночи твои путники, искали тебя по лесу, и звали по имечку, — ответила русалка. Она сделала ащё овый шаг уперёдь, присела обок мальчика, да глянув зелёными глазьми у его лицо, добавила, — ну, да мы не о том… Как тебя кликают, теперь знаю не я одна, а и другие… те кто живет в этом лесу, те кто следят за деревами, зверьми и птицами. Борилушка подымайся поживее со хвойной лежанки бери своих путников и уходи из краснолесья. Шишуги уже вылезают из своих жилищ, и собираются вместе, и их очень… очень много, а в руках они сжимают крепкие дубины, которыми могут лихо управляться. Они собираются вместе, чтобы напасть на вас и всех вас.
— Увбить, — взволнованно прошептал мальчик и надсадно задышав, завертал, усё ищё тяжелой от полученных ударов, главой, стараяся углядеть во парящем сумраке сёрдитых шишуг.
— Ну, может и не убить, но уж точнёхонько хорошенько проучить, — пробалякала Берегиня и повела, вздёрнутыми кверху, угловатыми плечьми, отчавось сияние, исходяще от ейной кожи, мгновенно накрыло Борилку, точно стараясь упрятать его от живущего у лесу раздражённогу народца. — Это их лес… их… Здесь не живут лесные духи, лишь шишуги. И живет, правит этот народец, тут много… много веков. Вы же тут нежданные чужаки, а посему лучше вам незамедлительно покинуть этот лес. Выйдя из него, вы ступите на ездовую полосу и в тот же миг будете вне опасности… туда… на дорогу шишуги не смеют заходить. Борила, запомни, как только окажитесь на полосе, то езжайте по ней, не сходя ни в лес, ни в луговину, покуда не минуете неширокую речку Ковыльку… Там за Ковылькой закончатся земли шишуг, вы же перебравшись по мостку через речушку на другой брег, сможете спокойно отдохнуть в камышовых зарослях, где вам ничего угрожать не будет. Но до Ковыльки доедите вы лишь к вечеру, а потому запаситесь водой. И запомни… запомни Борилушка, ни в лес, ни в луговину не заезжайте, следуйте прямёхонько по ездовой полосе, никуда не сворачивая. — Русалка прервала свову речь и уставилась зелёными очами у мальчоночку, безмолвно вопрошая усё ли он уяснил, и кады тот понятливо кивнул, вже паче повелительно молвила, — а теперь подымайся и торопись отрок. Тушите костры, берите воды и спешно уходите.
Берегиня протянула руку к лицу мальчика и ласковенько просияв, провела мягкими подушечками пальцев по коже лба, и абие почудилось тому, вроде як нежно поцеловали его губы родименькой матушки, напутственно отряжаючи у путь. Русалка лягко, аки летний ветерок, шо обдувал кудри отрока, поднялась с корточек, и, распрямив стан, взмахнула руками, будто жёлаючи вспорхнуть. У тот же сиг стопы ног её оторвались от поверхности земли, покрытой мхом, и Берегиня взлетев выспрь, на чуток замерла у там, засим резво перьвернулась уверх ногами сице, шо Борила испуганно охнул… да утак верх ножищами полетела к озерку. Её зелены косы, обвивающие шею да образующие обод зачура, при том ано не шелохнулись словно, были единым целым с кожей аль телом Берегини. Русалка подлетела к глади озерной и резко упала в синеву вод. Раздалось зычное бульк… бульк, сице точно туды прыгнула лягушка, а услед за ней друга, и Берегиня, пройдя сквозе разошедшиеся у разны направления боляхные круги водицы, провалилась у глубины озерка.
И токмо вона исчезла, издав звучно-продолжительный бульк… так чичас же тихо закряхтел за соседним костерком дядька Любин, сберегающий покой своих соотчичей, да бывший у энту ночь на дозоре. Обаче, усё то времечко, шо малец гутарил с духом, сидящий подле огня, свесив свову главу на грудь, и мирно почивавший, по-видимому, сморенный силой Берегине у сон, но тутась вже мгновенно пробудившийся. Любин порывчато вскинул голову уверх, потряс ею, прогоняя, навалившийся на него, сон, а таче упёрси взором в водну гладь озера, иде у месте ухода русалки, ужось кружили водны круги поменьче. Засим вон медленно повернув голову налево, глянул на мальчоночку и едва слышно, абы не побудить соратников, спросил:
— Чавось прилучилося Борила?
— Надоть отседова уходить, — тихонечко ответствовал отрок, и, оторвав взгляд от синих, коловидных ободов трепещущихся на воде, перевёл евось на воина.
— Чё так? — унезапно вопросил Былята лежащий посторонь почитай, шо у ногах мальца, да открывая очи, широкось зевнул.
— А тагось дядька Былята, шо тока зрел я духа Берегиню, — молвил мальчонка, созерцая лесны дали и стараясь углядеть како-нить там движение. — И вона мне гутарила, шо шишуги, те каковые есть жители энтого краснолесья, вельми не любять чужаков усяких. Да сице они их не любять, шо сбираютси напасть на нас, да вдарить дубинами верно по головам… як шибанул мене Гуша, — отрок поднял руку и ощупал поначалу огромный выпуклый бугор на лбу, а опосля такой же большуший шишак на затылке. — И велела Берегиня уходить аки можно шибутней с энтого бору, набравши водицы и затушив костры. Не вуспел Борилка закончить свову молвь, як послышалси пронзительный нарастающий свист, словно ураз засвистели дюже неприятным голосом какие-то птицы, а миг спустя долетел до них далекий слегка различимый хруст веток.
— Шибче, шибче!.. — закричал мальчишечка. — Прытче подымайтись, надоть уходить!.. И не дожидаясь кадыличи растревоженные его гиком воины пробудятси, он подскочил со своей лёжанки, и, схватив небольшой котелок, у котором вчерась грели воду, повбёг к краю озерка, абы зачерпнуть у няё воды. И покуда воины, вскочив со своих мест, иде кочумали ноченькой, у предрассветной серости, спешно, аки и велела Берегиня, собирались. Борил прохладной водицей, из закопчённого котелка, стал тушить костры, разведенны для обугреву, оберегу и приготовление итьбы, кои ночью утак трепетно то Сом, то Любин подкармливали сухими ветвями, а иноредь и сухим мхом.
— Бойчее, бойчее! — торопливо гамил Былята, вслушиваясь у нарастающий гул, будто катившегося чавой-то до зела огромного, да ломающего, крушащего дерева и кусточки. — Крас возьми мово коня, Орёл ты коня Щеко и торопитесь… уходите… Сеслав заграждай Борилушку… Щеко, мы ж покудась собратцы не выйдуть из лесу, будям их прикрывать.
— Неть!..неть!.. — взволнованно воскликнул Борилка, вон ужотко потушил костры, а Любин и Сом засыпали остатки огневища землицей, шо оголил за ночь костерок. — Надоть уходить… туды к ездовой полосе…
Берегиня гутарила там мы будям у надёжности. Мальчоночка схватил поводья, подаваемые ему Сеславом, и дернул на себя порывисто вздрагивающего и тревожно ржущего Крепыша. Да вглядевшись у лесной бор, узрел там бегущих в их направлении, выстроившихся точно у ряд, лобастых шишуг, точь— в— точь похожих на Гушу, размахивающих на ходу у теми самыми здоровенными и крепкими дубинами, которые оставили на голове отрока две боляхные, выпуклые шишки. Шум, хруст ломаемых веток и будто перьломанных надвое огромных стволов, резкий, пронзительный свист нарастали, и путники, вняв доводам дюже глазастого Борилки, схватив под уздцу перепуганных лошадей поспешили вон из лесу. Энто ащё хорошо, шо озерцо находилось недалече от ездовой полосы и малец да воины усё ж успели выскочить из краснолесья на неё, занеже наступающие, позадь бягущих, неприятели, примешивали к хрусту и свисту ищё и рык, плюмканье да хлюпанье, оченно громкое и устращающее. Прерывисто дыша и поглаживая отяжелевшу и разболевшуюся от быстрого бега голову, Боренька прижимаясь ко трепещущему телу Крепыша, пужливо издающему тихое ржание, выскочив на дорогу, первым делом всмотрелси во лесны дали. И на энтов раз не тока вон, но и воины, супровождавши егось, увидали аки не доходя до поросшей травами кромки стёжки, огрождающей лес, остановились на краю хвойного бора шишуги. Поросшие тёмно-бурой шерстью, с выпученными уперёд лбами и подбородками, да вельми некрасиво вывернутыми нижними губами. Шишуги, крепко сжимая у руках мощны дубины, коими дюже сёрдито помахивали у сторону странников, выходить на дорогу, почемуй-то не решались.
— Интересно, — пробачил Борилка да лягохонько поморщилси от острой боли у главе, и поглядев на стоящего подле няго Быляту, вобратилси к няму, — чаво они не выходють на полосу, да не схватють нас туто-ва?
— А чё те Берегиня балякала? — вопросом на вупрос ответствовал Сеслав, як и усе други воины не сводящий взору с кривляющихся ликов шишуг, выворачивающих уперёдь свои безобразны губы, да единожды размахивающих дубинами.