Глава девятая. Дар дедки Лугового
Обещанную Берегиней речку Ковыльку увидали лишь на закате, Асур Ра покинув небесны пределы вже оставил для путников розовую полосу тускло освещающую Бел Свет, и тадысь наконец-то кони достигли неширокого мостка, без перил и на вид довольно шаткого, обаче на деле оказавшимси крепким. По мостку перьбрались на тот брег, для надёжи, усё ж спешившись и проведя лошадей по деревянному настилу у поводу. Ковылька на самом деле была широкой рекой, може то Берегиня и не ведала, века проживая на бережине лесного озерка, а ейное течение яростно и кипуче тянуло свои воды. Правый брег реки, откуда и перьправлялись путники, резко обрывалси бором и лугом, а левый край Ковыльки буйно порос зелёными зарослями куги. Сойдя с мостка, по совету Берегини, расположились от ездовой полосы слева, тока, и, вуспев, покуда не настала ночна тьма, срубить рогозы, освободив проход к бережине речки, да напитьси воды. И як тока Щеко и Сом развили костры, из коротко нарубленных ветвей деревов, шо во множестве хоронились у зарослях рогозы, Борилка положив на оземь срезанных стволов куги, улегси почевать. Ночь ужось набирала свои права, вона утопила во тьме и саму речку, и ковыльну пожню, шо расстилалась, упереди путников, и зачурованный лес, и елань, оставшиеся позади них. Утром отрок пробудилси самым первым, вытянувшись, вон раскинул у разны стороны руки, распрямил спину и ноги, да поднявшись с лежанки на которой вутдыхал, уселси и огляделси. Посторонь трех костерков, у каковых весело плясало рыже-рдяное пламя, поедающее ветви деревов, спали воины, лишь овый Ратмир не потчевал, а находилси на дозоре, следя за огневищем и вухраняючи сон соратников.
— Чавось ты? — тихонько поспрашал он мальца.
— По нужде, — также тихо ответил Борилка, и неторопливо поднялси, абы не шуметь и не помешать отдыху воинов.
— Далёко не ходь, — заметил обеспокоенным голосом Ратмир, и пошевелил концом загнутой ветви, сжимаемой у руке угли костра. — И у кугу не лезь.
— А куды ж тадыкась? — перьспросил мальчоночка и бросив взгляд на лежащие упереди луга, густо поросшие ковылём, удивлённо пожал плечьми.
— Ну, пройди малёхо по елани, — указуя в ковыльню пожню рукой, молвил Ратмир. — Сице, шоб я тя зрел, а то мало ль чавось… Шишуги, отяпы… и вже кто ведаеть чё встретитьси у энтой просторной, ковыльной полстине. Мальчик, продолжая глядеть на ковыльну полстину, як выразилси Ратмир, послушно кивнул, и, медленно пошёл у те безбрежны серебристы луга. Пройдя саму малость, аки и велел воин, вон остановилси и залюбовалси той изумительной красой, шо стелилась пред ним, убегая удаль… Намного… намного уперёдь, насколько хватало его взора, подымались ковыля. Они росли вельми близёхонько друг к дружке, соприкасаясь своими тонкими стебельками, а их кудреваты волоски колыхались у предрассветной тишине. Казалось то Бог Летнего ветра Догода, перьбирал те кудерьки, расчёсывая их гребышком, заплетая у тонки косицы. Бледно-розоватое сияние Асура Ра, посылало на те серебристы волоски махунечкие искорки, оные словно звёзды у ночном небесном куполе, поблескивали в завитушках ковыля. Нежный аромат сухих трав, напомнил отроку летний сенокос у родненькой деревеньке, и сей же миг тяжёлой волной накатила на душеньку Борилы тоска, вспомнилися братцы, матушка, сестрицы, и вон, самый маленький у их семье Младушка.
— Вох…., — надсадно дохнул из собя малец.
— Ужотко оно точнёхонько вох!.. — вуслыхал Борилка чей-то скрыпучий голосок, и подскочив на месте, як можно скурей суетливо заснуровал гашник вставленный под отвёрнутую и пришитую кромку на поясе штанов, у то ж времечко беспокойно озираясь, а голосок усё продолжал гутарить, — чавось…чавось таращишься… глазьми выпучил… Пришёл тутось, нанавозничал, да зыркаешь… зыркаешь… узреть не могёшь. Мальчик вопустил главу и глянул под ноги, да абие увидал у полушаге от собе, махонького мужичка, вже точно с людской локоток росту, слегка корявенького, с бело-прозрачной кожей, горбатой спинкой, да тощенькими, хлипкими ручками и ножками. На голове у мужичка, занамест волос, находились колосья ковыля, они ж кудлатыми завитками заменяли ему браду и длинны вусы. Глаза василькового цвету ярко светились да гневливо поглядывали на Борилку казась с под косматых бровей. Мясистый, сморщенный нос кривовато топорщилси на лице, а малый ротик и востры ушки, поместившиеся на макушке, утопали у ковыле. Мужичок был одет у долгу до пят льняну, серу рубашонку, по полотну холста кыей мелькали, иногды вспыхивающие огненным светом, такусенькие малюсенькие крапинки, да подпоясан тонюсеньким стебельком полыни. Ноги его были не обуты, и их белизна да прозрачность поражала мальчонки очи и чуток ажно ослепляла. И усё энту красоту дополнял свитый из ковыля, полыни и солянки венок, кудысь были вплятены цветы васильков, лютиков, белоцвета и материнки, напяленный на округлу голову мужичка. «Луговой…, — подумал про себя Борила, — дух каковой вухраняеть луговину от бёд и пожаров». А вслух, поспешно молвил, не забыв при ентом поклонитси духу:
— Здрав буде на долги лета, Луговой дедко.
— Буду…буду…, — скрипуче пропыхтел дедушка Луговой и вздев свову головёшку кверху, вызарилси своими васильковыми очами на мальца. — Я-то буду здрав… а ты вона неведомо ащё… Припёрси сюды… напакостил тута… тьфу… да и тока… А тяперича здрав буде…
— Ну, идеже я напакостил? — вопросил мальчик и досадливо развел у сторону руки.
— Идеже…идеже… тобе чё носем ткнуть… сице я могу, — усё также недовольно произнёс дух, продолжая сёрдито зыркать на Борилку. — От ноне позову Полудниц, вже они тя мигом по макушке шибануть, да и будяшь ты лежмя лёживать прямёхонько там иде напакостил, у тады усё зараз увидешь… и идеже, и как навозничал.
— Не-а… по макушке мене паче не надоть шибать, — улыбаясь загутарил мальчоночка, поражаясь, у глубине души, отчавось сице усем не нравитси евойная глава. — Ты дедко Луговой, чем бахать мене по голове, поведай, шо то за чудное тако зачурованно место, находитси за речушкой Ковылькой. Да поскажи аки нам у град Люпель добратси.
— Ишь, ты…напакостил тутась… нанавозничал, а днесь поведай яму, покажись, — дедушка Луговой повел своими васильковыми глазьми у леву сторону, пройдясь по рубахе отрока и востановившись на том месте, идеже под холстом горел символ Велеса, докалякал, — знаки на грудь вешають, да думкають, шо оттогось могуть пакостить… — дух на миг прервалси. Он нежданно горестно вздохнул да отведя очи от мальца, устремив взор во луговину, добавил, — по эвонтой ездовой полосе езжайте ко свилки, а там на праву дороженьку вертайте, и вжесь по ней ко самому Люпелю дня в два прибудите…. А про тот зачарованный бор и елань, кои за Ковылькой лёжать спроси у тово уродца, шо за вами увязалси и усю ноченьку… усю ноченьку… тутась пакостил… пакостил и навозничал… прям бёдушка кака… Дедушка Луговой возмущённо покачал головёшкой, и его волосы разом заколыхались, так будто их коснулси нежный порыв ветерка, дух ано не прощаясь двинул свову поступь уперёд, обходя ковыльну полстину пожни по краю. Но сделав усего лишь несколько шажочков, мгновенно обернулси у крохотну рыже-рдяную искорку, и полётел углубь своих владений, пред тем сбросив к ногам Борилки травяно-цветочный веночек. Мальчишечка ащё сувсем немножечко глядел у след порхающей искорки, а кадысь вона потухла, наклонилси и поднял оброненный али дарённый венок Лугового. Да неторопливо развернувшись, поплёлси ко своим путникам, на ходу обдумываючи таки мудрёны слова духа, про какого — то уродца оный: «… усю ноченьку… тутась пакостил… пакостил и навозничал…», — чавось тако имел ввиду дедко было для отрока неясным.
— Ты чё так долзе? — беспокойно спросил Ратмир, кадысь малец подошел к костру и вустановилси подле него.
— Да, сице…, — протянул Боренька, и, опустившись на расстеленны куги, каковые ищё хранили тепло его тела, а може уже были сугреты лучами подымающегося красна солнышка, сел. Да ворочая у руках веночек духа, дополнил, — встретилси мене Луговой дедко… И вон калякал, шоб як поедим по ездовой полосе, свернули на свилке дороги управо, и тады денька за два до Люпеля доберёмси.
— Ня можеть того быть, — приподнимаясь с лежанки и опершись на локоть вмешалси в разговор Гордыня, да мотнув главой согнал со свово лика прядь тёмно-пошеничных волосьев, упавших тудысь. — До Люпеля от Гарок дней пятнадцать езды ня меньче, а мы сего токмо шесть деньков у стёженьке.
— Сице дедко бачил, — пожимая плечьми, пояснил мальчик и присел сторонь Ратмира.
— Неужоль зачурованны места сице стёжку урезали…, — покачивая головой удивлённо молвил Ратмир. И бросив взгляд на веночек у руках мальчишечки, вопросил, — эвонто те чё Луговой дедко приподнёс?
— Агась… к ногам бросил, — подтвердил мальчонка, да вуказательным перстом погладил малюсенькие лепестки белоцвета, и широкось просиял.
— Ты ево береги, зане таковой вяночек чудной силой обладаеть, — принялси балякать Ратмир, и, подняв с оземи толсту сучковату ветвь с покорёженной корой перьломил её надвое да подкинул у костер. — Гутарять, шо вон могёть любое пламя, любой пожар остановить… стоит токась его у полымя бросить.
— Да? — недоверчиво перьспросил Борилка и пристально всмотревшись в веночек узрел як по евойным жёлтовато-зеленым, тонким стебелькам двигаясь у разных направлениях, не ярко перемигивались, крошечны искорки серебристого цвету.
— Так-таки и есть… — подтвердил слова брата малоразговорчивый Гордыня. — Я тоже о том слыхивал.
— У тя глава як… не болить? — оглядывая с ног до головы, сидящего обок себя мальца поинтересовалси Ратмир, и бережно провел широкой ладонью по волосам отрока.
— Не-а… не болить, — ответствовал мальчуган, и задумчиво глянув на заросли куги, да кяпучие воды Ковыльки, до зела захотел искупатьси у той прохладной, чистой реченьке.
— Ну, ежели глава не болить, — молвил Гордыня, и поднявшись со своей лежанки, уселси да потянулси. — То можно тады и у путь отряжатьси… Эй, робяты, нут-ка подыматьси, — обратилси он ко усё ащё почивающим путникам.