— И от евонтово дуновения немедля оторвались от оземи, взлетели выспрь усе духи… И долзе тама вони кружили, може боясь впасть на землю, а може просто не могли… Обаче усё ж, малёхо попозжа, попадали, да повдарялись телами, руками, ногами и понятно дело головами о землю матушку, понабили собе сяких там шишек да булдырей, а таче вскочили на свои кривиньки ножки и хромаючи повбёгли, попрятались да схоронилися… И с тех самых пор они ужо паче не состоять у воинстве Велеса, он их отнуда выгнал, и повелел величать по-новому, у честь того демона… каковой и вобманул их… у честь Нежити… Прозвались вони нежитью… А вот с Лихом дело було так…
Оно эвонто Лихо не улетело от дуновения, поелику сильно было, да ухватилось за коренья дерева… Велес кады первой раз дунул, духи разлетелись… он глядь, а там во кореньях ктой-то трепещится да вулетать не жёлаеть… Присмотрелси Асур… о! да то Лихо! у корни руки запустило, держитьси… Засмеялси Велес, обхватил руками мощными ствол дерева, да як вырветь из оземи, прямо с кореньями, да вцепившимися у те корявы отростки Лихом. Поднял Бог то дерево, и глянул своим светлым взором на предателя-глупца, а тот глазищами зыритси, веками хлопаеть… вже не рад, шо демону бряхливому поверил, супротив Велеса пошёл. А Асур долзе думу не думкал, размахнулси тем деревом, да сице прямо с Лихом и запустил их обоих у дали неблизкие, лесны чащобы, абы значить николиже вяще не хотелось пакостить… Лихо долго лётело, усё продолжая сжимать руками корешки, пужаясь их выпустить, а кадысь напоследях приземлилось, то водна из веточек, того самого дерева, може разобидевшись, глаз то предателю и выколола, шоб не повадно було, супротив Велеса духов настраивать… Осе посему Лихо и одноглазое. Живеть воно у чащобах, гущах непроходимых, иноредь на болотах, а встреча с ним ни чё доброго не принесёть… Занеже злобна та нежить могёть ураз ногу аль руку оторвать.
— Сице оно выходь, — мгновенно закалякал вопрошая Борилка, стоило лишь Быляте смолкнуть. — Лобасты вжесь тоже предатели як и Лихо, оттогось злобны они и нежитью зовутся?
— Ага, оттогось, — согласно кивнул старшина воинов, подтверждая слова мальчика.
— Оно балабонить-то пользительно, да ужось надобно и пожущерить, — посмеиваясь, молвил Сом, который за время длинной байки рассказанной Былятой, наудил рыбу, таких некрупных окуньков, да сварганил в установленных над кострами котелках похлебку. — А пожущерить вже можно. Ступай Былята, коль ты страшишьси Борюшу искупатьси пустить, сообща с ним и пущай он хоть умоитси, а мы ж с Любином сымаем с огня котелки да взявши ложки приступаем хлёбать, — Сом опустил у закрепленный над костром, на самодельной деревянной подставке, схожей с козлами, котелок ложку. Да миг спустя осторожно набрав у неё итьбы, поднёс к губам край ложки подул тяхонечко и тут же отхлебнул горячей похлёбки, — вох! — отметил он. — Добрый наварчик! Второй раз Сому ужотко не пришлось гутарить, потомуй как не тока Борилка, но и други воины, каковые продолжали ащё кемарить аль просто слухать Быляту, у то же мгновение пробудились, повскакивали со своих лежанок и повбежали умыватьси. Ну, а опосля умывания, путники подостав свои деревянны, с расписными ручками да боками, ложки, усевшись вкруг котелков, принялись хлебать наварчик из рыбки, закусывая ржаным хлебцем. Борила насытилси первым, судя по сему, оттогось, шо дюже был голодным и чаще других вопускал ложку у котелок. Запихнув остатки хлебца у роть и направивши туды ж жидку похлёбочку, он облизал ложку, осмотрел её округло-удлиненную рукоять, затейливо украшенну усякими чудными, цветочными узорами и унезапно почувствовал на собе чей-то пристальный взгляд такой… каким на него день назадь взирала Берегиня, стараясь пробудить. Мальчик поспешно развернулси, у сторону того вперенного в него взгляда, и обозрел заросли куги, сам брег реки несущий свои кипучи воды. И показалось ему, шо там у глубине зелёной, высокой рогозы не ярко сверкнули чьи-то зелёны глаза… Сверкнули, вызарились на отрока и абие потухли, а морг спустя долетело оттудава раскатистое плюх и плямк.
— О!.. слыхали! — отрываясь от еды и подняв кверху ложку, воскликнул Былята у тем возгласом и движение призывая соратников ко вниманию. — От точно тако… я усю ночь и слыхивал.
— Там у зарослях вроде як очи бляснули, — чуть слышно произнёс мальчоночка и указуя рукой, направил её у то место, иде тока видал зырканье глаз. — У то верно Лобаста була.
— Ну, нас туто-ва больно много, — успокоительно вставил Сеслав, и, поднявшись на ноги, оглядел заросли куги. — И Лобасту нам неможно боятьси… Пущай эвонто она нас боитьси, а то мы её ураз скрутим и спросим отчавось вона Велеса предать решила…, — воин на чуток смолк, и, смахнув с рыжих волосьев бороды хлебны крошки, добавил, — а вот ехать нам похож пора… Стёжка наша больна дальняя… Так осе вы дохлёбывайте по-скорому и айда по коням… Борюша, а ты коль поил, пойдем умыватьси, да кубыню захвати водички у дороженьку наберём. Малец послушно вскочил на ноги, вуспев прихватить кубыню, шо лежала сторонь котомки, и двинул свову поступь следом за воином. Они неторопливо подошли к реченьке и присев на корточки подле краюшка бережины, с удовольствием стали умыватьси прохладной, отдающей тиной, водицей. Засим Борилка помыл ложку, набрал у кубыню воды и повернув голову налево осмотрел заросли рогозы, напрягаючи зрение, и вжелая разглядеть того ктось полыхал очами, но ни в кугах, ни на самой поверхности ярых вод речки никогось не було видно… обаче як и слышно. Ускорости странники пожамкав, затушили костры, и, усевшись на своих коней, покинули речку Ковыльку, потрусив по ездовой полосе, которая днесь пролёгала скрезь пожню, поросшу низкорослыми травами уперемежку с ковылем распустившим серебристы кудерьки. Сама же дорога у эвонтом краю, была похожа на нешироку тропку, по оной уже редко кто хаживал, а ищё реже трюхал. Ковыль у ентих местах был густым, и, несмотря на то, шо вжесь зачилси второй летний месяц липень, у та злакова трава цвела вовсю.
Его плоские стебельки от ветру, посылаемому развесёлым Догодой, наклонялись. Тонки кудреваты волоски колыхались и кажись махали на прощание путникам вжелая доброго пути… а може то желал доброго пути сам Бог Догода, али сёрдитый дедко Луговой, кто ж знаеть… Эвонтов прекрасный край, насыщенный поразительным трепещущем ковылем, был наполнен не мнее чудным ароматом у коем перьмешивалси сладчайший запах мёда и сухих трав, не умерших, а лишь заснувших, сберёгших свову неповториму пахучесть. Без сумнения сохранилась в ентой пожне зачурованность леса шишуг и луговины отяп, оттогось и ковыль не утратил свой цвет. Отрывающиеся же от колоска семена, подлетая ввысь на своих, ровно паутинках, перистых волосках на сиг зависали над колышущемся полем, а засим унезапно стремительно взмывали ащё вышее, и, направляяся удаль покидали родню, продолжаючи извечный ход жизти. Ковыльна пожня супровождала путников до вечёру, а посем резко закончившись, перьшла у поросшу зелёными травами елань. И як токмо ковыль иссяк ездова полоса, по которой ехали путники, подвела их к перекрёстку двух дорог. Одна из стёжек, была ездовитая и хранила на своей пыльной поверхности множество следов, не токась оставленных копытами лошадей, но и колёсами сноповозок, вона вела управо, а друга, мнее торная, шибко вертала улево. Странники, помня наказ дедушки Лугового, выбрав праву дорогу, направились по ней, одначе она вмале свернула во зелёны дубравы, иде росли низки деревца лоха с серебристыми, словно покрытыми волосками листьями, прикрывающими масеньки душисты, жёлтоватые изнутри, и сероватенькие снаружи цветки. А направленные уперёдь востры колючки, усыпающие веточки, защищали столь драгоценны у будущем плоды. Под лохом пряталися, с короткими ветоньками кустарнички, со зелёного цвета листвой. Лес был дюже редким и лох, маненько опосля, сменилси кустистыми деревами боярки, сплошь унизанными зелёными ягодами, твердыми и горькими на вкус, да кустами черемухи. У энтом гае ноли не було видать высоких деревов, лишь идей-то у глубине леса инолды мелькало молодо деревцо осокори с серебристо-зелёными листами. Внегда красно солнышко ужотко клонилось на покой, путники решили устраиватьси на ночлег, потомуй как за усё то времечко, шо проехали от речки Ковыльки, да по евонтой зелёной рощице ни узрели, ни одного родничка аль речушечки. Токась нонче путники не втак взморились от жаркого летнего солнца, оно аки белы, пухлы на вроде подух, воблака, пригнанные без сумления Догодой, весь денёк вукрывали Асура Ра, абы он не больно пёк людей. Поев оставшиеся припасы, уместились на покой, а с утра токмо златы волы Ра казали свои могучи головы на грани неба и оземи продолжили стёжку, оно як у кубынях водицы оставалось немножечко. До полудня местность не менялась и была уся та ж… лох, боярка, черёмуха да идей-то удали деревца осокори. Но с полудня усё чаще стал появлятьси осокорь и то были не млады дерева, а высоки и со густой кроной крепыши, взрослые и умудрённые прожитыми годами.
Вскоре на смену осокорю пришёл вяще плотно заселённый лес, идеже росли уперемежку клён с коловидной, густой кроной да липы с сизыми наизнанке листками, вже распустившимся желтоватым, источающим нежнейший аромат, цветом. Сторонь оного, изумительного цвету суетливо жужжа лётали бчёлы, шмели, порхали у большом колике разноцветны аль чёрно-красны, бело-буры бабочки, усяки паче махунечкие мошки, прозрачно-голубые стрекозы да зелёные жуки. По мере продвижения по ездовой полосе у зелёной ниве стали появлятьси с тонкими прядями ветвей, свисающих донизу, вётлы, а после унезапно встали ивы… Те самы, шо растуть у поймах рек, их курчава болотного цвету листва помахивая путникам звала ко себе, вещая своим довольным и живым видом, иде протекаить речушенька. Утомлённые жаждой путники, да и кони, ужось оченно обрадовались эвонтой тихой, струящей свои прозрачны воды, реченьке, и торопливо спешившись, наскоро напились. Засим напоили вусталу животину, и, набрав у кубыни воды, малёхо передыхнув да вкусив еды, тронулись у дороженьку. Оно ж ак вестимо было, шо вмале должон показатьси и сам град Люпель, каковый по словам Лугового лёжал у двух дяньках пути от Ковыльки. Люпель появилси к вечёру энтого денька нежданно, словно мигом вырос с под оземи. До него путники вуспели миновать полесье липовых и кленовых деревов, да дубняки идеже росли уже паче могучие дубы и буки, а меже них иноредь хоронились берёзовы рощицы. Сам же град вокружали массивы чернолесья, а находилси вон на брегу широкой, полноводной реки Ныман. Люпель был большущим градом, обнесенным двойной стяной частокола, да и ров с мостом раза у два превышали тот чё видывал Борилка у Гарках. Попав унутрь града чрез мощны деревянны ворота, странники подивились статью и порядком существующем у нём. Избёнки и хузяйственны постройки расположилися тама строго у ряд, дворы были обнесены плетёнными из веток ивы и вётлы оградами, дороги ровнёхонько устланы лесом, и вроде як ано возвышались над остальной частью оземи примыкающей к ним. Ваявода Люпеля Черняв, был подстать свому имячку со смуглой кожей, коренастый, чернокудрый, со густой чёрнявой бородой и вусами, губастый, да с непомерно большими ладонями, о таких беросы ащё гутарят широкорукий. Вон огладывал нанова прибывших смурным, недовольным взглядом и будто посмеивалси у свои густы усы сказу Былята и Сеслава, но услух ничавось не говаривал. Ваявода предоставил