— Слыхал? — спросил Борила Крас, вельми тихо, страшась потревожить сон путников.
— Агась, — также тихонечко ответствовал мальчоночка и для пущей вубедительности кивнул.
— С самой полночи я эвонти плямк слышу… будто ктой-то… когой-то шамает, — загутарил Крас и взволнованно завертал головой, озирая очами чернолесье залитое серой хмарью.
— Тама на берёзе, вроде як глаза горять, — прошептал малец.
— Иде… Иде горять? — беспокойно поспрашал парень и впилси взором в лицо отрока, озаряемое редрым пламенем костра.
— У там… — указуя рукой, на то дерево, идесь видал горящи очи, пробачил Борила. — Вишь у та сама высокая…, — Крас поспешно проследил глазьми у направление руки мальчика, а тот поясняя, добавил, — повороти главу чуток левее. Крас содеял зане велел мальчишечка и вуставилси у тёмну берёзу.
Вон долзе напрягал зрение, а засим медленно протянул руку, нащупал лежащий осторонь лук, да также медленно достал из открытого туло стрелу. Крас поднял лук, вставил у няго стрелу, и мгновенно вскинув оружие, чуток у выспрь, натянул тетиву и выстрелил. Послухалось тихое жужжание стрелы, негромкое плямк, а после зычное, продолжительное у…у…у… — словно взвыл раненный дикий зверь. И миг спустя лес наполнилси хрустом ломаемых веток, а Борилка увидал аки у ветвях берёзы потухли те самы древесны гнилушки, и чавой-то боляхное, сорвавшись с дерева, полетело униз к матушке землице, да шумно плюхнулось на неё.
— Чё? Чё стряслося? — воскликнул, пробуждаясь Былята. И немедля повскакивали со своих лёжанок и други воины, потомуй как дикий грай зверя, судя по сему, раненного, не прекращалси, а наобороть нарастал.
— Крас когой-то на древе подстрелил, — изрёк Борилка, и, подскочив с охабня, побёг следом за поспешившим к своей добыче сыном Быляты. А Крас, прихвативший свой меч, вже приблизилси к той берёзе, да к дико ревущему зверю, и востановившись, изумленно вытаращилси на того когось подбил своей стрелой. Оно ащё больче изумилси Борилка, подбежавший, в супровождение Быляты к дереву, увидав то, чавось никак не намеревалси зрить. Предрассветна серость немножечко поблекла и красно солнышко позлатило край небосвода оттогось энтого зверя стало хорошось видно. Токась то был никакой ни зверь, а старый Борилкин знакомец шишуга Гуша, и тяперича у надвигающемся утреннем свете можно було основательно разглядеть и его коренасту фигуру, и большую голову. На оной головёшке находились оттопыренные, округло-удлиненные уши, помещающиеся як и у людей в височной части главы, но в отличие от человека покрытые короткой тёмно-бурой шерстью. Нависающий над лицом, безволосый как и усё лико, лоб, смотрелись не привлекательно, да не мнее отталкивающим был, выпирающий уперёдь, подбородок, с лежащей на нём вывороченной, толстой нижней губой. Зелёные очи Гуши будто выкатились из глазниц и вельми сильно округлились сице, шо казалось ищё миг и вони, энти схожие со древесными гнилушками глаза, выскочать оттедась и падут горящими звёздами на оземь… У так сильно очи увеличились оттогось, шо Крас, у предрассветных сумерках плохо разглядев куды и в кого стреляить, попал стрелой прямо у длинный язык шишуги. Да утак неудачно пригвоздил ентот зеленовато-серый язык кончиком ко стволу дерева, у там… высоко, идеже Гуша сидел и воткудова свалилси. А посему разнесчастный шишуга днесь стоял у корнях дерева, на земле матушке, и, задравши кверху голову, широкось разявив роть, громко и призывно подвывал. По егось бледно-буроватой коже лица тёкли двумя ручейками слёзы, выныривающие из очей, а на лбу морщины от испытываемой боли стали вже глубже и корявее. По долгому языку струилась униз, сочившаяся из места прокола, бледно-алая кровь. Энта юшка, неторопливо прокладывала собе путь по поверхности языка, и катила свои кровавы потоки прямо в раскрытый рот шишуги, а поелику страдающему Гуше приходилось сглатывать её, постанывая да инолды давясь.
— От… эт да! — вымолвил Сеслав, осматривая подвешенного за язык к стволу дерева шишугу. Гуша, тем времечком, узрев обступивших его со всех сторон воинов, перьстал выть и ано стонать, да закатив свои очи сызнова у глазницы, оробевший, расстерянно вуставилси в лицо Борилки, и кажись постаралси ощеритьси, малёхо разгладив на лбу глубоки борозды морщин.
— Энто Гуша, — улыбаясь в ответь, пробалякал Борила, и ободряюще кивнул тому.
— Тот самый, каковой тя по главе дубиной бил? — густым голосом вопросил Орёл и кинул у сторону шишуги сёрдитый взгляд. Гуша поймав тот взгляд, сей же морг тяхонечко заскулил, точно маненький обиженный аль побитый щенок. Вон сызнова выкатил уперёдь, увеличившиеся у несколько раз, глаза, да затрясси, вроде як его бил озноб, не тока усем телом, но даже и расстянутым свёрху до низу языком. Оттово юшка евойна заплюхала и стала разлетатьси у разны стороны, попадая на светлы рубахи воинов.
— Агась тот самый, — пояснил мальчик, подтверждая догадку Орла.
— А чё вон тут делаить? — не мнее хмуро поинтересовалси Щеко да вотступил назадь, шоб кровь шишуги не попадала на него.
— Хрях…лялизка… хрях…лялизка, — с трудом ворочая подвешенным языком и раскрывая ещё ширше роть, проговорил Гуша да издал како-то громкое кряхт… словно пытаясь чавой-то сглотнуть.
— Чё…чё…? — перьспросили воины шишугу не понимая о чём тот гутарить, и шагнули к няму ближее. От ентого движения разобиженный Гуша подпрыгнул на месте, да вцепившись своими загнутыми, крепкими когтьми у кору ствола попыталси взобратьси на берёзу. Но то ему почемуй-то не удалось, и вон резко съехал униз, при том зеленовата понёва, прикрывающая евойны бёдра, задралась кверху, обнажив на миг покрытые шерстью ноги, и таку же волосату сраку.
— Энто вон про язык балабонить, — скузал Борилка, луче других путников понимающий чудну молвь шишуги. Малец приблизилси ко стволу, большой у обхвате, берёзы и обошёл её по кругу, разглядываючи нижни ветви. А маленько вопосля выбрав одну из них, остановилси да оттолкнувшись ножищами от землице стремительно подпрыгнув выспрь и обхватил толсту ветвь руками. Но ветвь не выдержав, як оказалось не малово веса отрока, абие захрустев, обломилася, и Борилка без задержу свалилси на оземь, приземлившись на спину. Он тут же резко вскочил на ноги, да принялси отряхиватьси от листвы и кусочков почвы, прильнувшей ко холсту штанин, да вубъясняя свои действия воззрившимся на него воинам, молвил:
— Надобно евойный язык освобудить…
— Ну-кась я подсажу тобе, — откликнулси Сом, вже паче жалостливо оглядывающий шишугу изнывающего от крови и вытекающих из уголков рта, да улетающих к низу рыже-алых слюней. Сом подошёл к мальчоночке и обхвативши евойный стан приподнял сице высоко, чё Борилка смог ухватитьси руками за ветку потолще, да подтянувшись, взабратьси на неё.
— Сторожко, — негромко отметил снизу Былята, встревоженным голосом. — У берёзы ветки до зела тонки да хрупки… неровен миг вулетишь к долу.
— И ваще…, — добавил грубовато Сеслав. — И чавось ты Борила на берёзу полез, высвобождать… Он тя по главе дубиной колотил, а ты яму помогашь… он ентого не заслуживаеть. Обаче мальчик може и хотел пояснить Сеславу, отчагось полез выручать Гушу, да не стал, занеже под ним, прав был Былята, ветви берёзы не просто гнулись, а ащё и тихонько, но вельми не приятно для слуха, кряхтели и скрипели, жёлая разломитьси. Борила медленно перьбиралси с ветку на ветку, стараясь ступить на вяще широку, и опиршись о неё подошвами босых стоп (уже як на ночь вон снял сапоги и суконки, шоб ноги могли отдохнуть), неторопливо выпрямлялси, вставая у полный рость, одной рукой обнимая ствол дерева. Напоследях вон достиг того места идеже у ствол был вогнан язык Гуши. Отрок протянул праву руку, и, ухватив за древко стрелу, резко дёрнул её у сторону, высвобождая лялизку шишуги. И токмо наконечник стрелы покинул язык, аки тот оторвавшись от коры берёзы полетел, таковой распластанный, униз, громко плюхаясь с ветки на ветку, иноколи повисаючи на них, но сице… лишь на чуть-чуть. Ащё пара веток… раздалси последний, зычный плямк и лялизка вочутилась у распахнутом рту шишуги. И як тока вона оказалась на положенном ей месте, уста Гуши сомкнулися, нижня губа укрыла, точно одеяло, приплюснутый нос, схоронив под собой и верхнюю губу. Борилка тады же тронулси слазить униз, на тяжело качающихся ветвях, постанывающих и жаждущих обломиться. Вскоре вон благополучно достигнув нижних ветвей дерева, присел на одной из них, оная протяжно взвыла. Ухватившись за неё руками, Борил спрыгнул к долу, на миг зависнув у воздухе. Засим он разжал пальцы и вочутилси на землице стоя на ногах… бойче покачнулси… и уже он на землице сидя на сраке. Щеко торопливо протянул к отроку руку и помог тому поднятьси. Шишуга высвобожденный из полона пужливо зыркал, вдругорядь ставшими маханьками, глазками на воинов и вжимаясь спиной в ствол дерева, по-видимому, ожидал того морга кадысь его будуть дубиной по головёшке огревать. Потому, на всяк случай, Гуша, вывертав свову нижню губу, подхалимно вулыбалси, заглядывал усем путникам в очи, а особлива Быляте и зачем-то тряс головой сице, шо казалси каким-то дюже хворым.
— Ты, чаво тут делаишь? — вопросил обращаясь к шишуге Былята.
— Его кличуть Гуша, — изрёк Борилка, оправляя книзу задравшуюся рубаху.
— Агашь… агашь… Гуша, — поспешно закивав, подтвердил шишуга, не прекращая вулыбатьси. — Гуша пошёл ш вами… там шишугушки Гушу ни лубять… шимьи нит… Гуша овыя… овыя… плачить…плачить…
— О… — протянул Борила вслухиваясь в говорок шишуги. — А ты Гуша я аки гляжу луче балабонить стал с последней нашей встречи.
— Агашь…агашь…Гуша башковит… умный така Гуша, — довольным гласом подтвердил слова отрока шишуга. — У Гуши когти длинны… Гуша быштло бигаить, халашо кушаить… ой! неть, не то… Ловить халашо иду будить…шишки…ягодки… можить лыбу…заяша… Гуша вам плигодитши билити, билити такого холошенького шишугу, ни пожалийти.
— Ты ж Гуша калякал мене, шо мясо не шамаешь, — хмыкая, произнёс Борилка и огладил рукой затылок иде усё доколь находилась широка, рубленна рана вже затянувшаяся плотной коркой болячки.