— Добре, больче овый не пойду, — послушно ответил мальчоночка, понимая, чё у ентов раз легко отделалси и не получил ожидаему затычину, да принял от Краса скрюченны штанины. — Оно тока… энтот град из озерца выходить токмо раз у год… потомуй больче нам егось не узреть… Сице Гуша балабонил. Борилка замолчал, смолкли и робята, да встревожено перьглянулись меж собой, и Крас тут же слегка кашлянув, вжесь прочищая горло, вопросил:
— Тадысь… ежели ты ходють овый не бушь… може мы старшим балякать не будем о том, чавось со тобой ночью причинилось? Ты як?
— Я — за! — обрадовано и поспешно сказал мальчик и просиял, смекнув, шо Крас зная як выругають Орла за сон на дозоре, усеми силами старалси выгородить друга из неприятностей, судя по сему, оттогось и нырял у озеро… и абие шёл на мировую с Борилой.
— Ну, раз ты— за! — продолжил калякать Крас и вулыбнулси в ответ отроку. — Ты тадыличи скажи Гуше, абы вон помалкивал.
— Агась, — довольным голосом откликнулси малец. Вон тут же поднял с песка скомкану рубаху и поспешил к костру, идеже в полымя подбрасывал ветви пужливо поглядывающий на робят Гуша. Борилка почти, шо побежал к жарко выбрасывающему увыспрь пламени костра, занеже вон дюже продрог, а тело его покрылось крупными булдырями, величаемыми гусиной кожей. Ужось достигнув костра он оглянулси и посотрел назадь, да узрел як Крас по-доброму похлопал соратника по плечу, и чаво-то тяхонечко пробачил, верно успокаивая, а опосля принялси сымать с собя мокру одёжу. Борила вставши в шаге от костерка, распространяющего тепло вкруг собе, да скорёхонько распрямив свои вещи, пристроил их на бревно, лежащие недалече, шоб вони быстрей просохли. А засим вуселси на усё ащё расстеленный охабень, вукрылси им, и тады тока обратилси к уже ноли обсохшему шишуге, протянувшему к огню свои волосаты ладошки и продолжающему жатьси к главе Быляты:
— Гуша… ты чё? Не боись… вони бить не будуть… Ты главно, ни кому не сказывая, куды мы ночью хаживали… а то… а то…, — мальчоночка обозрел почивающих воинов, и, кивнув на негромко посвистывающего во сне Сома, лёжащего за соседним костром, добавил, — а то дядька Сом вельми гневатьси будеть. Гуша тута же повернул голову, и, вызарилси на Сома да перьдёрнул плечьми, а усё потому, шо воин и шишуга никак не могли найти обчего языка, да постоянно переругивались. Оно як Сому оченно не нравилась свычка Гуши шамать сыру пищу, при энтом выхватывая её прямо из воздуха своим длиннющим и склизким языком, роняючи по пути полёта лялизки густу слюну. Оттогось воин не раз сёрдито стращал шишугу, шо отсечёть ему евойную лялизку, если тот ащё раз при нём за итьбой, чавой-то выловить из небес. И Гуша испужанно позекав глазьми на Сома, согласно кивнул своей большенькой головёшкой, по-видимому, подумкав, шо ежели воин, оный до зела любить мальца, узнаеть аки его шишуга бросил у зачурованном граде, спасаючи собственну жизть, то отсекания лялизки, коим егось и стращали, не избежать. Мальчик ублаготворённый согласием шишуги, абие придвинувшись ближее к костру, улёгси на бок. Утро ищё тока… тока зачиналось, серость ужесь покидала лес и озеро, звёзды потухли, и кругла луна поблекла да тяперича была не желтовато-серебристой, а бело-прозрачной, сквозистой, як кожа тех летаглов, которых зрел отрок этой ночью в сказочном граде. Борила прижалси к тёплой оземи, от каковой шёл дух живого существа, живой Богини Мать Сыра Земля и сомкнул очи. Жарковатое пламя согревало кожу лица и кажись, ласково оглаживало по растрепавшимся, намокшим волосам, желаючи точно скорее обсушить, да обогреть. И тады почему-то переворошилси мальчоночке царёк летаглов Шаркун, его великолепны светящиеся бледно-голубоватым светом чертоги, изумительные по красоте округлы палаты с далёким, чёрным, сводом потолка, вусыпанным маненькими Бероскими Васильками, мощное каменно стуло с ослоном да подлокотниками, на кыем вон сидывал. И точно вдругорядь узрел Борюша его чёрно-пепельные лишайниковые волосы, укрывающие главу, щеки да подбородок, густы и достигающие груди, его кривой нос и потянутое улево лицо. И опосля прерывисто и весьма тихо вздохнувши сице, шоб не разбудить почивающих путников, родненьких беросов, таких ж як и он простых людей… горестно подумал о том, шо оказываитси смертны не токась люди, звери, птицы, травы и дерева… но и духи… и Асуры… И, по-видимому, смертен и сам Бел Свет, такой дивно распрекрасный…. И отчаго ж тады энтов Шаркун, сын самого Бога Провея захотел жить вечно… пошёл в услужение ЧерноБоже и предал Добро и Свет… И верно страшным будять тот хаос, кутирьма, конец Света, кадысь явиться тако зло, кое сможеть пробудить летаглов… И верно страшным будять то времечко, кадысь летаглы, возглавляемые Шаркуном, расправять свои мешковаты крылья да взмоють у поднебесья неся на остриях своих могутных топоров смерть… Мальчик судорожно вздохнул и почувствовал, аки по спине пробежал озноб, вызванный не холодом, а страхом от вздуманных мыслей. И почемуй-то у тот же морг припомнил лицо свово отца Воила. Такое смугловатое, чистое, со смеющимися зелёными очами, и вулыбчивыми губами, обильно поросшее светло-пошеничными густыми, длинными вусами и брадой… Человека… Бероса оный николи ни чё, ни боялси будучи усегда смелым и храбрым сыном, мужем, отцом и дедом. И вроде як сызнова услыхал Борюша грубоватый, низкий глас его…
Его— Воила, родимого родителя, отца! Кажись сызнова ощутил на своих волосах его крепку, точно кованну руку приглаживающую их непослушность, а засим уловил он духом своим вольным пришедшие волной далёкие… далёкие вспоминанья… И у той волне, учуял, душонькой своей чистой, преданье внегда сказанное ему отцом. И то преданье, та байка была про ярого, великого Асура ветров СтриБога, который у начале миротворения выпорхнул из дыхания самого Рода, родителя сего сущего. Оттогось вон и повелитель ветров, и сам будто дыхание, каковое носить по Бел Свету звуки, запахи, мысли, слова и продолжение неповторимости жизти. Могёть СтриБог силой могутной своей перьнесть из дальних мест живительны облака напитанные дождём, и спасти теми водами поля, луга, леса от засухи.
Могёть силой могутной своей прогнать с небушка тучи тёмны, властны и освободить воз Асура Ра, для сугрева оземи. Бываеть СтриБог и сёрдитым, и тадысь насылаеть вон на землюшку ветровороты вздымающие пыль столбом, веялицы да бураны закидывающие Бел Свет снегами.
Токась гневится СтриБог нечасточко, то светлый Асур, и беросы испокон веку почитають его за силу и старшинство у роду Ясуней— Богов. Ведь и само имячко евойно значить — старший Бог творящий единство… Да и сице оно и було засегда, вже аки Род упервый сиг своей жизни вздохнувши… выдохнул его— первого Асура рьяного, бушующего СтриБога. И поелику вон у начале начал вкупе со Сварогом и его сынами победил Чернобоже, творя то самое единение сил Добра и Света. Гутарят беросы, шо Стрибог— это седовласый старец, у него долги густы волосы, седая, длинная, вихрастая борода и усищи. Тёмное одеяние, ово ли серое, ово ли бурое, вукрываеть дюжее тело, а у кремнястых руках держит СтриБог прямые стрелы-ветры с острыми наконечниками и посылаеть их у Бел Свет… И тады ж по землице— матушке пролетает лёгкий ветерок, колышет вон травы, да веточки, былинки, да волосы. Ну, а коли наберёть у полну грудь ярый Асур воздуха да дунеть, выйдеть из того дыхания мощный, порывистый ветер, взметнёть он кверху листву и малешенькие веточки, пригнёть травы к оземи, сломит ветви, а ежели пожёлаеть и цельны дерева. Супруга СтриБога то златокудрая, раскрасавица Немиза. И ужотко она доброго нраву, и николиже не сёрдится. Немиза посылаеть людям у помощь токмо теплые аль прохладные потоки ветров, як кады каки нужно, она жалеить дерева и травы, и оглаживаить их своей божественной рукой и вони ласковенько лобызают её у белу длань. Много у СтриБога и Немизы сынков да внуков, таких же мощных и буйных як и отец, трепетных и нежных як матушка. Старшим из сынов значитси Бог Зимнего ветра, кружалок да метелей, Позвизд, он сёрдитый и порывистый Асур, не вставай на его стёжке засыпить снегом, свалить с ног, да ащё и посмеётьси, вже так гневлив. Бог Провей то, шо Осенним ветром кличуть, вон суховатый и резкий, но редко сердится, любить пролётеть над чернолесьем да ураз тряхануть дерева, абы вукрыть оземь чудной, яркой, разноцветной полстиной.
Подага — Асур весеннего ветра неожиданный, да веселый тот Бог, он и мелкой капелью осыплеть человека, и закидаеть лепестками цветущих деревов, а опосля ласковенько проведеть тёплой рукой по волосам. Ну, а самый добрый из Асуров, похожий и обликом, и нравом на Немизу— Догода, Бог Летнего ветра, тёплый и лёгкий, он приносить прохладу жарким летним деньком. Имеютси сынки и помладше у СтриБога: Сиверко, Югъный, Западъный, Всточный, те, шо прилетають с разных сторон Бел Света; Полуденик и Полуночник те, шо резвятси, роятся днём або ночью. А ужось внуков СтриБога и вовсе не перьчесть, занеже у кажном леску, пожне, елани притаилси слабый иль порывистый ветерок, играющий листвой, колыхающий травами и злаками, смеющийся али постанывающий. И яриться, горячиться, ходить по Бел Свету сам СтриБог, его супруга Немиза, да их детки и внучатки, оттогось и слышится беросам громка песня, мелодия вызываемая игрой на кугикле, домре, варгане али бубнах, слышатся трели птиц, рык зверей, чудится запах цветущей липы, али сухостоя трав, печёного хлеба да парного молочка.
Глава тринадцатая. Посланник Ярилы
Бореньку разбудил тихий говор, и сразу послухалось ему, шо ктой-то с кем-то балабонит. Токась мгновение спустя, отрок смог разобрать, шо те двое меже кем йдёть разговор, не просто гутарят або беседует, а вздорять. Мальчоночка ано не открывши ащё очи, вулыбнулси, зане распознал, шо у то сызнова ссорились Сом и Гуша, и первый при энтом бранилси, а второй боронилси.
— Ведь скока тя просить можно Гуша, — гневливо произнёс воин. — Ну, кормыхайси ты далече от мене, особлива кады я итьбу готовлю, оно як мне эвонту слюну не приятно вощущать на своих волосах, аль зреть аки она тонеть у нашей похлёбке.
— А чё… чё… я виновать, шо над тобой усё влимичко клужать бабошки и стликозы… клужать… палять… точно чим ты их зазываишь, — ответил обидчивым голоском Гуша и зычно плямкнул.