люстями, да возвращалось у свои воды выпуская при нырянии огромные, шумно лопающиеся пузыри, распространяющие оченно неприятный кисло— затхлый запах.
Глава шестнадцатая. Караконджулы
Внегда напоследях Асур Ра озарил небушко своим светом да чистотой и Хмыри недовольно, зычно выпустив из вод те самые дурманющие воздух неприятным ароматом пузыри, обидчиво чавой-то прокричали, словно прокаркали вороны, странники радостными возгласами и поднятыми кверху мечами приветствовали спасительное красно солнышко. Первым из воды вылез Крас, он направил свой зачурованный меч на окошко супротив ихняго, и прошёлси по тропке, а засим по кочке, из каковой выползали Хмыри, и идеже видать было жилище нежити. Но Хмыри не подавали виду, шо вони здесь… затаившись унутри болотных вод они не смели выходить наружу, страшась света Бога Ра. И тадыличи и Борилка, и воины, и Гуша, словно прилепленный к Быляте и проспавший на евойных руках остаток ночи, покинули окошко. Сом и Ратмир помогли выбраться из водицы Любину, который был не токась до зела бледен, но и вжесь будто схуднул после ночного боя. Путники пройдясь по кочкам и тропке собрали уцелевшие в пылу битвы котомки, правда у которых сувсем отсутствовала снедь, судя по сему, её утащили Хмыри. Спасся после ночного нападения и котелок… токмо водин, он лёжал на пологой кочке, недалече от спасительного окошка… другой же бесследно кудый-то пропал. У Любина и Сома были сломаны древко лука, а у Щеко и Орла пропали туло со стрелами. Одёжа усех путников была дюже порванной, особлива рубахи, обаче досталось и штанам… Токась приводить собя у порядок было некогды, усем жаждалось скорей покинуть пределы земель Хмырей, и потому не мешкая направились у дальнейший путь. Любин был весьма слаб, он громко кашлял и тяжелёхонько перьставлял ноги, усяк раз покачиваясь, а поелику шёл опираясь на крепки плечи Сома, закинув тудысь руку. Мокра одёжа неприятно облепляла тела путников и хотясь из сапог, як и положено, воду выляли, но вона стекая с рубах и штанов, сызнова наполняла собой обувку, даря усё большие досадные вощущения. Идущий следом за Былятой Борилка ищё вельми долго стучал зубами и тряся усем телом, от таковой сырости и утренней прохлады. Ему дюже хотелось поспать, одначе понимая, шо надобно быстрее покинуть владения Хмырей, он боролси со сном и шагал бодрее, абы не вутстовать от старшины воинов. Шедший позадь Борюши Гуша, будучи недовольным, шо пришлось покинуть объятья Быляты, идеже було так спокойно, по первому кургузилси… Ужесь он тоже был мокрым, мечтающим ищё поспать да и верно пожвакать. Но жаркое, в липень месяце, красно солнышко прытко выкатившись на небесну твердь, озлащая такие казавшиеся ночью жутки болотны земли, принесло тепло и свет. Воно быстро обсушило шерсть на Гуше, а пролетающих мимо мошек да жуков было стока, шо плямканье за спиной Борилки не умолкало долзе. Кадыличи оно стихло шишуга ураз повеселел, перьстал скулить, и довольно подпрыгивая усё пыталси налететь на торопливо шагающего мальчика, тыкаясь у него своей слегка вопущенной головёшкой. Владения Хмырей покинули лишь пополудню, узрев по краю окошек с водицей справа и слева от тропки невысокие валы, густо поросшие зелёными мхами, болотной одурью да кривенькими, низенькими берёзками. Прямёхонько за эвонтим валом на обширных кочкарах росла та самая пушица. Энто были словно нарочно посаженные тонкие, зелёные растеньица своими серебристыми, пушисто— удлинёнными пуховками приветственно помахивающие странникам.
— Гляди-ка цвятёть, — указывая на пушицу, молвил Сеслав, обращаясь к Быляте.
— Оно и сице ясно, чё не без ведома духов тако чудо случаитси, — ответил Былята, ни на миг не прекращающий итить и внимательно обозревающий просторы няшей, — Этось верно и есть край владений Хмырей, — воин на миг смолкл, вроде як чавой-то обдумывая, а опосля добавил, будто спросил, — занятно иное… У чьих тяперича мы владениях шагаем. Без всяких сумлений… то были чьи-то владения, воно як поменяли они и сам цвет, и сам вид. Мхи туто-ва были сплошь тёмно-зелёного цвета, а усе болотны земли казали густо заплетённые травы. На поверхности энтих травяных полстин виднелись огромные бочаги однородно и плотно поросшие осокой, касатиком, трилистником водяным и белокрыльником. Обаче стоило Гуше прыгнуть на таку бочагу, аки абие травы расступились и шишуга провалилси у водыку, да начал тонуть. Вон громко и призывно закричал, а бросившиеся к няму на выручку Былята и Сеслав, с огромным трудом сумели вытянуть егось на торенку, и то благодаря вырубленным на валу тонким стволам берёзы, за которую тот ухватилси. Вылезши на торенку, отдышавшийся Гуша, поведал, перьмешивая стоны, визг и бероские слова, шо ктой-то, в энтом окошке водицы, схватил евось за ноги, да пыталси вутянуть на дно.
— У то верно тобе почудилось, — высвобождая ноги шишуги от полусгнивших трав, произнёс Сеслав. — Вишь ноги твои усе во желдах да кореньях… Вони тобя на дно и тянули… занеже не вскую на енти бочкары плюхатьси, да ручищами и ножищами по ним шлёпать. Шагая по новым владениям нежити частенько встречали деревца ольхи и берёзы, а посему смогли вырубить кажному хоть и искривлённые, но долгие жерди. В открытых водных окошках встретили кормящихся уток-лысух и лесных барашков. Удалось даже подстрелить четырех утей, токась достать их оказалось сложнее, потому у те окошки пришлось нырнуть Бориле, оно як Гуша напрочь отказалси извлекать дичь из водицы, сославшись на то, шо евось ужо пыталси ктой-то сшамать. В воздухе у большом колике порхали здоровенные слепни, серые жалящие мухи и мелкие мокрецы вони пришли на смену ночным комарам да мошкам и безжалостно впивались у кожу странников, норовя напитьси их юшки. Сеслав як и все отмахивающийся от энтого гнуса, оченно перьживал, шо не довгадалси у лесном крае нарвать корень-травы, отвар из каковой отпугивал таких, без разбору и вжалости, жалящих ворогов. У болотных землях помимо звуков которые издавали птицы, обитающие у водных окошках, попеременно слыхалси раскатисто— продолжительный ы-кающий возглас, у то, судя по сему, жители ентих владений зрев путников извещали друг дружку о их перьдвижение. К концу дня уставшие да изголодавшиеся странники, долго выбирающие место ночлега, наконец нашли невысоку полянку-вал уходящую удаль, на оной росли низкие берёзки. Срубив те берёзки короткими топорами, нарочно взятыми у дальну стёжку, да натаскав осоки и мха, развели два костерка. Расположившись сторонь них, ко всеобчему облегчению посымали с собя сапоги, да суконки, кыи у пути так и не просохли.
Поскидывали грязны штаны, да порванны рубахи, благо тёмно-зелёны мхи покрывающие вал были сухими, и прынялись стирать, сушить да чинить одёжу, единожды с тем готовя трапезу. Любин уморённый дороженькой сразу улёгси вотдыхать, вон несмотря на то, шо Сом да Ратмир почитай несли евось на своих плечах, ащё больше схуднул за стёжку и к концу дня еле перьставлял ноги. Обсушившись, пожамкав да заготовив у ночь осоки, мха, веток и стволов деревьев, оставили на дозоре Былята, Сеслава и Щеко да вулеглись почивать, потомуй як вельми усе желали спать. Борилка уснул первым, да сице крепко, шо кажись и не видывал никаких снов, хотясь до энтой ночи вони… у те самые сны усё времечко ему снились, и у них он зрил матушку, братцев, сестричек, сродников и егось, самого малого у ихняй семье мальчика, Младушку. Обаче те хозяева владений, чрез которые днесь пролегал овринг странников, были ня мнее злобными чем Хмыри, а поелику глубокой ночью, кадысь время перьвалило за полночь, у болотах послышалось страшно рокотанье, гам и шум, оному вторил продолжительный ы-кающий возглас. Борилка абие пробудилси, и резко поднявшись с мха, на каковом почивал, сел да огляделси. Усе воины, окромя Любина, проснулись, вжесь поднялись на ноги и молча обозревали тёмны просторы болотных земель, откудась и долетали у те самые ужасные и гулкие крики. Нынешней ночью небесный купол, на коем жительствовали звёзды и луна, сызнова был кучно покрыт воблаками. Скрезь махие прорехи у них инолды проглядывал какой-то яркий луч аль свет оттогось дальнего светила, но ускоре евось нанова прикрывал тот плотный, словно охабень холст марева. Сом и Щеко перьнесли судорожно вздрагивающего Любина ближее к костру, укрыли свёрху охабнем, а посем взяли у руки длинные березовые шесты, на концах которых укрепили пучки бересты у таким образом превратив их в светоч, абы отбиватьси от нежити коль вона начнёть нападать.
— Борюша, Гуша, сигайте к Любину, — пробачил Былята и тревожно глянул на сидящего на мху мальца, да вобращаясь к соратникам добавил, — собратья вжесь вы колом обступите Любина, став от одного костерка ко другому. Щеко, Сом, Сеслав, Ратмир с водной сторонки, а востальны со иной… шоб вони унутрь не проникли, и хворому да малым не навредили. Гуша и Борила без задержки исполнили вуказанье старшины воинов и повскакивав со своих мест перьбежали к Любину, усевшись посторонь с ним. Воин явно был не в себе, и тихо постанывая, вздрагивал усем телом. Меже тем путники як и велел им Былята выстроились колом от одного костерка ко другому вобразовав околот хворого и малых круг, да выставили уперёдь зажжённые светочи. Токмо Крас занамест светоча держал у руках, свой чуть поблескивающий у ночной тьме голубоватым светом, меч. А гул, шум и рокотанье нарастало, ужотко будто на странников шло како-то боляхное войску неприятеля. Нежданно по болотным землям пролётел порывистый ветерок, оно може то был Асур Полуночник, своей стремительностью вон сорвал с небес кусок у тех самых густых воблаков, и оголил, и небушко, и яркие звёзды каковые немедля осенили своим светом стоящих на полянке-валу странников. И тады ж на Быляту из выси вопустилось чтой-то здоровенное, вже словно восседающее верхом на овце. Воин порывчато присел, а Крас стоящий обок взмахнул мячом и вотрубил головёшку той нежити.
— Караконджулы!.. Караконджулы! — вскликнул Гордыня, и направил светоч у сторону вупавшей нежити, осветив его у тем божественным светом полымя. Караконджул зычно гикнул, хотя вернее гутарить гикнула лишь евось лежаща на мху головёшка, широкось раззявив безобразну щель, заменяющую тому рот. Тело ж нежити соскользнув к долу, приземлилось подле да торопливо протянуло руки навстречу к главе, выкрикивающей у те самые ы-ыканья, и схватив оную принялось водружать её на коротку шею. И покась Караконджул управлялси с головёшкой Борилка смог чётко разглядеть тогось злобного духа. Ужесь ентов Караконджул имел до пояса человечий облик, с главой и оголённой грудью, двумя худыми длинными ручищами. У та гладка кожа, кыя покрывала его, казала рыже-бурый цвет да былась обильно утыкана колючими корзинками дедовника, того самого который ащё величають волчец кудрявый и каковым пуляясь можно отогнать от собя усяку нежить. Энтов дедовник коли прилепитси к злобному духу таче никак не могёть быть оторванным, оно як нежить боитси к няму прикоснутьси оттогось и летаеть ею усеянный. Посему не тока тело, но и весь Караконджул был им усыпан, вернёхонько не раз уже нежить ктой-то дедовником закидывал, отбиваючись от него. На главе злобного духа не было волос, вона также являла гладкость и каку-то влажность, словно недавно Караконджул вылез из водицы. Безволосым было и тело, и руки нежити оканчивающиеся длинными, тонк