— Чё енто? — прошептал Борила, не сводя взволнованного взора с движущегося света.
— Ужотко оченно ражее… кабы то не Лихо було, — также тихонько ответствовал Былята и враз поднявшись на ноги, выправившись, отряхнул ладони о штаны. Мальчоночка оглянулси, обозревая полянку и болота позадь неё, и увидал таки ж светящиеся огни и справа, и слева, словом со всех сторон. Желтовату ж тропку не стало видно и вовсе, она продолжала мерцать лишь на границе с полянкой. Чёрна пелена витала окрестъ странников, шибко наступая со стороны трясины и кажись опускаясь с небес. У окошке, шо поместилси слева от полянки, вельми тихо забулькала водица, махонькие пузырики вырвались на поверхность и чуть слышно разом лопнули. И тады вода у окошке раздалась надвое да из неё наружу на небольшом сучковатом пенёчке, обвитом водорослями, выплыл дух. Он был небольшого росту, с зелёной немножечко морщинистой кожей, да увесь перьплетённый зелёными водорослями, тиной, ряской и утыканный свёрху длинными, чёрными, склизкими пиявками, шевелящими своими тельцами то управо… то улево. Дух был дюже схож с дедушкой Болотником, правителем топких земель, оттого вон казал такой же выпученный распухший от воды живот, слегка одутловатое лико и нос. Маненькие мутно-зелёные глаза, выглядывали с под густых бровей, таких точно то был мох, растущий повсюду у болотах. Окладиста бородушка да вусы, долгие достигающие евойных ног, были из водорослей, с топорщившимися на них у разных направлениях малешенькими листками и веточками. Набухшие щеки и губы, чуток выпученные уперёдь, являли перекатывающуюся у них водицу. Ну! глянешь на духа и абие помыслишь, шо пред тобой дедко Болотник. Да токась то был не Болотник— занеже у эвонтого духа не находилось на главе положенных рогов, гутарящих о нём аки о повелителе болотных земель, не было у него и рыбьего хвоста отличающего ево аки одного из водяных жителей. Взамест хвоста и ног у ентого духа поместились большущие лягушачьи лапы. Вони… у те лягушачьи лапы были и на месте рук, и воканчивались длинющими пальцами наподобие человечьих. Обок духа, выплывая с под дна окошка на поверхность водицы, кружили, пуская здоровенны пузыри, у те самые боляхные лягушки, от каковых по усей вероятности и получил он лапы, длинные змеи и усякие разные гады, таки неприятны на вид животины кои прислуживають водным жителям. И не токмо они … те гады, служать духам из воинства Велеса, но и сякой прескверной нежити. А посему и плавали рядышком с духом гады: змеи, лягушки, чрепы (воны своими крепкими полосками, шо прикрывали их тела со двух сторон, были дюже похожи на черепки, осколки), пиявки да длинны таки рыбины. Дух выплыв на гладь воды на пенёчке, крепко вцепившись лапами у длинну щепу торчащую с одного евойного боку, по-первому вгляделси у приближающиеся жёлты огни. Засим повертав главой посотрел направо, да налево, зыркая глазьми у плотное марево, окутавшее не тока болота, но и подаренную Кострубонькой тропу. А миг спустя дух вставил два пальца правой руки у свой большой с тонкими зелёными губами роть да раскатисто свистнул. И немедля из темноты, кудысь вулетел тот звук, послышалси ответный, резкий, высокий посвист. И тады дух, а енто был не кто иной як Ичетик— житель из роду водяных, являющийся наиглавнейшим помочником и посланником дедушек Водяного и Болотника, обращаясь к вудивлённо уставившимся на него путникам, молвил:
— Чичаса я вашу полянку на пянёчке обскачу… сице гутарить очерчю, знать, рубеж земель владыки Болотника… а вы токмо стойте смирно.
— Так энто…, — взволнованно вскликнул Былата, увидав як дух ухватившись обеими лягушачьими лапами за щепу, слегка подал её на себя. — Там наши робяты… вони по тропочке ушли дэк до сих пор ня вернулися.
— Тутось… тутось они, — неторопливо ответил Ичетик. — Щас подбредут… нешто не слыхали свиста ихняго. Эванта я с ними вже у тогось окошка сговорилси, идеже вони мордастого Упыря Тавторку топили. Охошко! — удруг резво выкрикнул дух. И без задержу дернул на собя щепу, приподымая пянечек, утак, шо тот прямо-таки выскочил из водицы, и на чуток словно завис у воздухе. Опосля пенёк крутанулси управо… улево ужесь стряхивая с себя тину да водоросли, оные цеплялись за его донышко, а с Ичетика меже тем у водицу посыпались крупны, чёрны пиявки. Гады, шо плавали округ пенька ураз, лишь тот подлетел выспрь, подались у разны стороны, явственно понимая коль тот опуститси на преждне место сице тут же придавить и их. А пенёк не малый у ширшине, да высоте, и впрямь полётел униз, зычно вдарившись о водну гладь своим дном, вызвав ентим приземлением высоки струи воды да утопнув почитай до серёдки. Обаче Ичетик будто бравый всадник потянул за щепу пень на собе и кадысь тот всплыл наверх, мощно крикнул: «Охошко! Охошко! Беги скурей пенёшко! Круг ты водный очерти, Нас от нежити спаси!» И пенёшко, вняв словам духа, без промедлению, ринулси уперёдь, выпуская с под себя огромны шумно лопающиеся пузыри. Да отрезая энтову саму полянку, на коей расположились на ночь путники, и вобразуя осторонь её мшистых брегов широку водну гладь. Пень объезжал полянку по кругу, потомуй как замкнутое коло издревле считалось оберегающим, от усякой нежити, знаком. На полянке усе встали, и даже улёгшиеся на покой Щеко и Ратмир пробудились, поднялись и взволнованно наблюдали за духом. Токмо водин Гуша продолжал дрыхнуть, пуская слюни и сладко посапывая… може он лишь просто притворялси, а може и упрямь был сице спокоен.
Кадысь пенёчек приблизилси к тому месту, идеже чуть заметно всё ащё сияла тропка Кострубоньки, то путники узрели як прямо из тьмы, покрывающей усё окрестъ них выскочив, скоренько запрыгнули на полянку, запыхавшиеся Крас, Орёл и Сеслав. И не мешкая пень, с правящим на нём Ичетиком, проскользив по тропке отрезал полянку от неё, вуставив на ентом месте широку полосу водицы.
Глава восемнадцатая. Воинство Лихо
Борилка беспокойно завертал главой, обозревая болотны земли со усех сторон и увидал як у те самы жёлтые огни, оные несла нежить, вже стали приблежатьси усё шибче. Ихнее изрядное мелькание усяк миг нарастало и кажись, превращалось у каку-то сплошную жёлто-белую полосу, чем-то схожую с той какову очерчивал околот полянки и стоящих на ней странников Ичетик. Обаче пень Ичетика ужо дочертил коло и сомкнул эвонти края, оставив окрестъ полянки водный путь. И токмо пенёчек сомкнул охранный рубеж, аки из глубин водицы увысь вырвалси и плавно перьтёк на водну гладь голубоватый свет. Вон сей морг разделилси надвое и направил своё, едва созерцаемое, движение управо да улево по воде, торопливо побежав навстречу друг дружке, словно жёлаючи живеее соединиться во едино. Прошло немножко времечка и эвонти два потока соприкоснулись, сошлись вкупе и тутась же окутали сверху полотно воды голубым свечением, таковым цветом вжесь то у жарким, днём липень месяца, глядел на тебя, поражая очи своей чистотой и лепотой, далёкий небесный свод. Ищё мгновение и по ентому голубому сверканию поплыли у разны стороны густы белы воблака, вроде вышедшие из самого тогось блистания. Ичетик спрыгнул со свово пенька, кыей точно межа двух владений, покачивалси на полотне голубого небушка, почитай касаясь, водним своим боком чёрной хмари болот. Дух вскочил прямо на белое, пухлое облако, и, усевшись у егось обширной перьевитости, наново вставил пальца у роть, да легонько свистнул. И немного погодя из голубоватой поверхности вод показали свои вудлинённые аль округлы головёшки усяки разны гады: лягушки, змеюки, чрепы, пиявки и рыбы. Гады, окромя рыб, оные тока выставили свои змееподобные головы наружу, принялись выскакивать из водицы и запрыгивать сверху на облачка, размещаясь округ духа. Внегда увесь эвонтов сброд устроилси на облаках, Борилка чуть слышно — вохнул! Оно як николиже не ведал малец, шо така уймища гадов у болотных водах хорониться. Особлива в избытке явились пиявки, их воказалось тако множество, шо взобравшись на воблака, они плотно залепили своими телами у те, при том окрасив белый цвет на них у чёрный. Лёжучи на облачках пиявки шевелили своими склизкими, чорными телами, и кажись ано, издавали какой-то еле слышимый писк. Полянка, на чуток вроде бы, озарившаяся голубым светом, каковым блистала вода, стоило лишь пиявкам позанимать свои места на у той обширной перьевитости, сызнова посмурела. Токась Борюша и при таком мешанном свете усё равно видал хорошо. Воины, на всяк случай, обступили тело Любина, да вынув из ножен мечи, образовали подле соратника и костра, нещечко вроде коло. Крас ступив ближе к мальчику, вухватил крепко егось за плечо, страшась отпустить оного малость от собе. Отрок меж тем торопливо скинул с собя рубаху, и, явил подступающей нежити знак Велеса, намереваясь, усем своим видом, паче не позволить тем коснутьси воинов. Одначе, помочник дедушки Болотника, Ичетик не зря прочертил у тот дивный водный круг, не зря вон пришёл к ним, жёлая защитить да спасти жизни беросов. Посему кадысь Борилка аки самый глазастый обвёл взором воинство Лихо, и несмотря на ту храбрость, шо жила у его душе вдругорядь тяхонько — вохнул! то дух мгновенно оглянувшись, произнёс обращаясь токмо к мальцу:
— Не боись, отрок! Не пройдёть чрез энто коло нежить!.. А ужотко я-то духоньку свову отведу… ужотко отведу… Проучу немощных тех кузявок аки по землям Болотника шлындрать, да мерекать, шо вони сильней усех. «Вох!»— ищё тише прошептал мальчик, а усё потомуй як, хоть он духу и доверял, обаче видал своими глазоньками у того приближающегося ворога, кый лишь шибче да шибче смыкал жёлто-белый круг. Во главе того большущего воинства шагало Лихо. Коли гутарить правду, то Лихо было не одно, а шагало их сразу, да с разных сторон, ажно! четыре. Выглядели они оченно неприятно, будучи тощими и высокорослыми, вжей можеть слегка понижей чем Кострубонька, но явственно выше Краса и Сома. Энто была нежить мало чем отличимая от людей. Вона имела две ручищи и ножищи, туловище, главу и ано лико, на коем як и положено был рот, нос, щёки… от токмо глаза поместились у него не там иде сидывали у человека, а во лбу. Там же идеже у людей были очи, у Лихо находилась желтовато-бурая кожа, а огромный глаз располагалси справа на лбу, занимая месту ноли до евойной середины. Слева ж во лбу, прикрытая кожей, виднелась неглубокая выемка. У Лихо были долгие почти до стана белые, распущенные волосы, а серое, с вышитым точь-в-точь як у беросов воротом, одеяние доходило до щиколоток. У руках Лихо несло длинную, сучковатую жердь, на конце каковой восседал человеческий череп, у пустых глазницах оного горели жёл