Костлявые с помятыми головами Мерики вступившиеся за Хохликов, также без какой-нить жалости топили, пинали Шишков, и те будучи малогу росточку, в ответ лишь обхватывали, оплетая ручонками ноги большенькой нежити, так называемой мёртвой хваткой, да утаскивали тех за собой в окошки с водой. Лихо же занятые стаскивание со своих волосьев пиявок, по-началу ано не видали, чавось происходить с их воинством. А кадысь напоследях, сице и не избавившись от гадов, они узрели энту драчливу мешанину, и смекнули, шо пособники чё то не поделили между собой, абие торопливо похватав, оброненные на мхи, жерди, принялись наносить их вубратными, заострёнными концами колки удары у тела нежити, пытаясь привесть тех уразумение. Но кудый там, ден можно разогнать аль привесть у чувства енту дремучу нежить, разгорячённую обидой, злобой да болью. Ужесь они и не слыхивали увещеваний своих предводителей, не вощущали ударов ихних жердей. Черти, судя по сему, мечтали лишь об одном… отмстить энтим вредным соперникам, да пошибче, посильней наподдать аль вутопить.
— Тык…тык…тык их! — радостно науськивал Ичетик, и евойный низкий глас перьходил у громкий грай. Дух, перьпрыгивая с облачка на воблако, подзадоривал дерущуюся нежить и насылал на них новых, мгновенно вырастающих пиявок. Ужотко сувсем було непонятным отчего энти чёрные, склизкие гады так быстро растут у длину, едва долетая до нежити. Обаче ащё паче непонятным становилось у то, почему вони удлиняютси и толстеють сидючи сверху на чертях. Ведь як понимали странники, не могёть пиявка сосать кровь с нежити, занеже у той юшки и не було отродясь. Одначе гады чёй-то явно высасывали из чертей, и от эвонтого деяния росли у длину, ширшину, наливаясь и вовсе густой чорнотой, с синеватым отливом. Борилка и воины, кыи вопустив мечи, глядели на разгоревшиеся беснования нежити, чуть слышно посмеиваясь. Ищё б не смеятьси, при виде таких уморительных действ каки осуществляли черти: тягая и мотыляя друг дружку за сяки части тел, прыгая по вупавшим, отрывая руки, ноги, хвосты иль наросты. Особлива потешно зрелись у те самы пиявки, превращающиеся, прям на глазах, у толстые, длинны столбики, токась подвижные, которые клонили нежить управо аль улево, валили с ног, а несчастных Шишков и ваще сглатывали. И коли, сперва, пиявки поглощали водни носы у масеньких чертей то постепенно перьползая, да раскрывая широко свои рты, втягивали головы, плечи Шишков, а посем и полностью туловище, оставляя наружи, лишь, слегка, выглядывающие, словно без пяток стопы. У такие здоровенны столбики Мерики и Хитники, оных пиявкам не удавалось проглатывать, сталкивали у водицу, и тагдысь гады резво выплёвывали из собе ту малешенькую нежить, дюже широченно разеваючи уста. Шишки, вылетая из ртов пиявок, суетливо махали ручищами, и ножищами, и вельми противно корча морды, устремлялись у болотны просторы, зычно плюхаясь идей-то далече о водицу и замирали, судя по сему, также ак и Упыри, опосля разумно улепётывая прочь от той свары. Обаче оттавось неистовства, у каковое вошли черти, зане вони есть смутители, и, живя у Бел Свете, служать усяким злобным силам: демонам, дасуням, являясь ихнями помощниками…стала нежить обращатьси у зверей. Верно намереваясь, у тем самым, посбрасывать с собе пиявок, а може лишь засим, абы непременно одолеть соперников, али просто ужось ничагошеньки не соображаючи. По первому овый из Мериков превратилси у собаку, таку чернющую, с долгими ногами, короткой шерстью да стоячими, высокими ушами. Мерик враз впал на корачки, и тряхнул своим телом, и абие евойны ноги и руки удлинились, обернулись у лапы, туловище ж наопак будто скукожилось… Да сице оно убавилось, шо мигом усе наросты торчащие на головёшке попадали на оземь, сама ж вона ащё сильней вытянулась уперёдь, и вроде як поровнела. Неприятно кривоватое лико, стало казать морду с огромной пастью, которая раскрывшись, явила два ряда белых, мощных зубов, да ярко-красный язык. И сие мгновеньеце у тот Мерик— собачина вцепилси зубищами у пузо Хитника, кый разгорячённый тем, шо топил ножищей в водице взрослого Хохлика, без задержу отпустил свову жертву и пронзительно завизжал. Заметив у то превращение, стоящий недалече и колотящий кулаками, другой Хитник, в спину иного Мерика, вскрикнул до зела обидчиво и сёрдито. Вон бойко впал на мхи, крутнулси округ себя, стряхнув с тела ряску и тину и обратилси у чёрну свинью. Ужось не в вепря дикого, мощного да ярого, а у толсту, иль правильней гутарить, жирну свиняку. С выпученной впредь чёрной мордой оканчивающейся коловидным пятачком, с жёсткой, короткой шёрсткой, висячим почитай до долу пузякой, четырьмя ножищами стопы, коих заканчивались копытами. Резво заострившиеся уши образовали на кончиках длинные мочалы волосни. И даже сзади у свиньи вырос хвост, вон подалси уначале вверх долгой плёткой, а посем свернулси у колечко. И тот же сиг Хитник— свинья напал на Мерика-собаку, намереваясь ово ль своим пятаком, ово ли лбом, на оном находилось несколько крупных выростов, чем-то напоминающих клыки диких кабанов, но ужесь точно не доросших до положенного росточку, подпихнуть енту собачатину у сраку… идесь почемуй-то у Мерика не вырос хвост.
Собака увидав, шо свинья на негось нападаеть, отпустив животь Хитника, торопливо развернулси и принялси разбиратьси со свином, намеренно хватая его за долгие мочалы волос на ушах, за пятак, и ано за колечко хвоста, при вэнтом оббегая его сбоку. Токмо стоило Хитнику и Мерику перьвоплотитьси у животину, як не медля и востальны черти стали принимать облик зверей: кота, волка, зайца, белки. Ктой-то необдуманно обернулси мышью и лягушкой, а некие и вовсе стали рыбами, беспомощно запрыгав на мху да махонисто отверзая роть и пуча глаза, може задыхаючись, а може просто мечтаючи скорей достигнуть водицы. Одначе у те черти, шо были повумней, а то в основном Хохлики, упав в болотный мох, каковой испускал из себе слегка зримое желтовато мерцание, оставленное от тех животин али растений, уроненных в него нежитью…поняв, шо у эвонтой сече им Хитников не водолеть, обернулись у сорок. Старшие Хохлики у большеньких сорок, младшенькие у меньшеньких, да поднявшись увысь, спешно махаючи крылами, да длинными хвостами, будто прощаясь ими, отбыли у ночну темень. Шишки к тому времечку тоже как-то исчезли, оно толи их пиявки усех с месту битвы повыплёвывали… толь они сами вуползли. Лишь Хитники и Мерики продолжали грызть друг дружку. Откусывая цельны куски плоти, и точно их сглатывая. Оттогось зайцы, белки и сяка паче мелка животина невдолзе лишившись хвостов, ушей и лап также решила покинуть место побоища и еле слышно повизгивая да попискивая, случаясь ухватывая у те самы потерянны части тел, скрылась, вже словно канув у небытиё, растворясь у мгле ночи. Ваще-то на поле брани стоял страшный гам, раздавалися тама не токась вопли боли и злобы, но препротивные на слух рычание собак, похрюкиванье свиней, стрёкот невудачливых сорок попавших под лапы ворогов. Немного погодя Лихо, также як Хохлики, Шишоки и Упыри покинули у те земли, потомуй як отуманенные злобой собаки и свиньи стали ужо хватать своих предводителей за ноги, руки, грызя их жерди.
Рассерженные Лихо, погрозив кулачищами Ичетику, и вубещав непременно ему отмстить, стали то ж разбегатьси. Два из них, тот, каковой был самым могутным и другой, шо понижее, да с ликом паче зеленоватым, убёгли углубины болот… тудысь, откедова пришли путники. А два других, отбиваючись от собак длинными жердями, правду молвить, вже без человечьих черепов, оные во время свары были утеряны и возникшей сутолке растоптаны, вдавлены у мхи, направились у разны сторонки, продолжая вострым концом тыкать у тела кусающих их подручников. И вмале на месте волосяницы остались тока самы крепки и клыкасты: собаки да свиньи. У те ащё немножечко грызлись меже собой, стараясь вцепитьси зубищами у шею аль пятак. А слившись у единый ком, мало чем вотличающийся от снежного кома, у ентой мешанине вертались по оземи, катались да клацкали зубищами. И толь хорошо, ежели удавалось им скатитьси у водицу, кыя размачивала ком, и вохлаждала безумны головы нежити. Обаче многажды вони были подвергнуты нападению како злобного свина, и, получая мощный вудар у центр комочка, крепким лбом, мигом расцеплялись и болезненно визжа, ускакивали у болотны земли, покрытые ночной темнотой. При том свинья выбираючи водного из них, и не всегдась то была собака— Мерик, иноредь и Хитник-свин, продолжаючи гнать уперёдь усяк раз догоняючи злобно нападала на сородича аль ворога. Последними поле брани покинули Хитники, те которые обернулись рыбами, толстыми с висячими пузами, чем-то смахивающими на рыбину сома. Кадысь очередну собаку угнала удаль повизгивающая свинья, врезающаяся лбом у безхвостую сраку Мерика, из водицы на бережину выскочили те самы рыбины. Они, вулегшись на мху, стали поводить у разны сторонки своими кудластыми хвостами и топорща блёклы глаза, кажись начали приглядыватьси, а може и принюхиватьси. Но стоило Ичетику швырнуть у них жменьку пиявок, а тем приземлитьси на их покатые, влажные и покрытые сверху не чешуёй, а чёрной шёрсткой, туловища, як Хитники немедля крутанулись с бока на бок. У тот же морг у них пропал хвост и на евойном месте выросли две коротки ножищи, от тела тады ж отделились две руки и уперлись у мох, удлинившись, отросли увыспрь уши, да плюхнувшись к долу повисло огромное, ужесь будто мешок, пузо. Хитники стремительно вскочили на свои ножки да побёгли уперёдь, як оказалось, слегка, прихрамывая на левы ноги. У то, по-видимому, хромание осталось у них опосля неудачного падения, вызванного серчанием да сдуванием свершённым Асуром Велесом. Негромкое повизгивание, поскрипывание и лай раздавались ещё како-то времечко спустя, но исподволь и енти звуки стихли. И у болотных землях осталси раздаватьси лишь довольный смех странников, кваканье лягушек Ичетика, да евойны радостные, подуськивающие окрики. Дух до последнего продолжал прыгать по белым воблачкам, плывущим у голубой водной глади болота, да выкидывать у сторону ворогов пиявок, судя по всему, торжествуя, шо смог сице ладненько проучить злобну нежить, сподручников Лихо, впрочем, аки и самих Лихов.