й ручкой раскладывать на мисы кашу, таку ж зелёну и схожу с проросшими зёрнами пошенички, да чудно пахнущую хвоей. И по мере заполнения мис старшина воинов отдавал оные путникам. Борилке у вэнтов раз не свезло, и миса с кашей досталась ему одна на двоих с Гушей. Не взяв ложки, поелику он ей не мог вкушать итьбу, шишуга начал жамкать кашу руками, неприятно сгребая её с мисы пальцами и впихивая у роть. И хотясь сладковата житня была вельми вкусной, но Гуша, оттопыривая губу и обсыпая усё окрестъ слюной вылетающей во время жевания, создавал тако отталкивающее впечатление, шо Борюша морщил губы и выбирал ложкой на мисе лишь те места кудысь не приземлялись останки, выпавшие из шишугинского рта. «Добре усё ж, — подумал про себе малец, ощущая толчки у праву руку, кои осуществлял шишуга стараясь вытолкнуть евойну ложку из мисы. — Шо ложкой вон не исть… и мене досталась отдельная… а то б не хотелось мене дёлить её с утаким прожорливым едоком». Былята раздав усем мисы с житней, при вэнтом упервому наложив Лепею в отдельну, опосля своим длинным с острым лезвием ножом, шо засегда носил на поясе, стал резать хлеб, перьдавая кажному евойный ломоть. И также як и с кашей, первому дал самый большой ломоть хозяину лачуги. Лепей приняв свову долю, довольным взглядом окинул гостей и широкось да по-доброму вулыбнувшись, принялси за итьбу. Ну, а изголодавшие странники вжесь громко стучали деревянными ложками по посуде, быстрёхонько, аки и положено воинам, насыщаясь. Хлеб оказалси на вкус приятным, рассыпчатым, тока як и житня сильно пах хвоей. Лепей пояснил, шо приготовлен он из хвои, которую нарочно выращивають на особом дереве удали от поселения, там же ростють, на наволоках, заливных лугах, и зерно для житня.
— А чавось энто за дивен таковой огнь у вас… зелёный вон и кажись вроде живой, — вопросил, на мгновенье отрываясь от жевания каши, Крас, и вуказал ложкой на огорожу идеже приплясывало полымя.
— Это огонь, — очень тихо вымолвил Лепей, не прекращая ковырять ложкой у мисе, ужось будто разравнивая кашу. — И он… он ты прав— живой. Он питается не древом, как тот огонь, что живёт с вами… а другим веществом похожим на воздух, оным мы дышим, так величаемой воздушной жидкостью… Оттого и цвет у него зелёный, а не рыжий аль рдяный. Ну, да то вам не зачем знать… то тайна друдов, и даже коли бы мне хотелось ее вам поведать, то я не посмею, чтоб вам этим самым не навредить.
— Да… нешто…, — поспешно откликнулси Крас вжесь не чем не желаючи обидеть аль насолить такому гостеприимному хозяин., — Эвонто я сице… просто спросил. Сом и Щеко быстро пожамкав точно як Ратмир с Гордыней, поблагодарили Лепея, а тот кивнув главой на своё ложе, произнёс:
— Уложите своих болящих на него. Я осмотрю их раны да приложу к ним травы, коренья. Лепей за время кушанья съел сувсем чуток хлеба и можеть пару ложек житни, и аки токмо Сом и Гордыня поднялись и принялись помогать соратникам дойти до одра, раздевая и укладывая их тама, сам также встав у полный рость, вышел из-за стола, да обойдя его по кругу, приблизилси к стене лачуги. Он поднял увысь две руки осторожно просунул их сквозе прижату ветвь древа, да немногось топорщавшуюся хвою, и достал оттудась каку-то небольшу плетённу посудину по виду напоминающую бокуру, состоящу из одного дна врезанну у обручи. И немедля, стоило ему её оттедась вынуть, лачуга наполнилась пахучим смолистым запахом леса. У другой руке— коренье Лепей сжимал тонки сушённы стебельки того самого растеньица, шо сице плотно оплетало потолок лачуги и остов ворот пред поселением. Достав лекарство друд, неторопливо ступая по мягкой хвоей у каковой вутопали стопы, двинулси к одру, иде тихо постанывая и занимая почти егось до средины лёжали хворые. И покуда Лепей, усевшись обок с болезными на одер и выставив уперёдь свои двигающиеся пучкообразные корневые ножищи, мазал лико Ратмиру и прикладывал к язвинам те самы стебельки, а таче эвонто самое проделывал с Щеко, Борилка боролси с Гушей за остатки каши на мисе. Оно як шишуга мало тогось, шо пихал цельны ладони житни у роть, но и бессовестным образом отталкивал ложку мальчика кады тот намеревалси набрать кашки. Осе такой шишуга был голодный, а можеть просто жадный. Глядючи на у те толкания, которые усилились особлива кады Лепей покинул стол, усмехнулси не токмо Былята, но и Сеслав. А Крас и Орёл, жамкающие с одной мисы, резво оную опорожнив, протянули её старшине воинов, да указуя на разнесчастного отрока, сын Быляты прогутарил:
— Отец, положь каши Борюше, а то энтов, поедатель усего летающего и ползающего, начавось не вуставил ему. Былята приняв мису, положил на неё житню, и, перьдав ту посудину мальчонке, заметил:
— Эт… точнёхонько… усё я як погляжу схрямдил… да ащё поглянь-ка и толкаитси. Кушай Борюша, а то со таким соратником сувсем исхудаешь… да иттить не смогёшь. Прядётси тадысь содеять носилки, на вродь сноповозки и упрячь во них Гушу, пущай вязёть коль такой жадный. Но Гуша на енти слова почемуй-то решил не отвечать. Вон дюже сильно обрадовалси, шо лишилси соперника покушающегося на его кашку и начал, вжесь вконец по-свински, слизывать её с мисы, загребаючи своей зелёно-серой лялизкой. К столу вярнулися Сом и Гордыня, и первый, глянув на тако некрасивое облизывание мисы, сморщил светлый, высокий лоб и губы, да тихонько отметил:
— Гуша… ну, ты усё ж у гостях… Неможно ж так по-свинячьи вясти собе… Шишуга напоследях вычистил мису, оторвал от неё свои губы и не мнее сочно облизал по кругу собственно лико, да лишь токась после эвонтого, ответил:
— Он усё лавно ни видить… сици чё ж я должён мучитьси… Ужось я и так… и так изголодалси… сице животь до сих пол болить.
— Ты ж вродь увесь денёчек хрумстел жуками да вкажись стрекозами, — закалякал Орёл и качнул главой.
— От… от…, — запричитал обидчиво Гуша и зыркнул глазьми у сторону парня. — От ты мни кази Олёл… кази от много мяса на вэнтих жуках и стликозах?
— Вжесь я энтого не ведаю… я ж их николи не идывал, — пожимая плечьми ответствовал Орёл и улыбаясь вуставилси на шишугу утирающего ладонью свово лицо.
— Ну… воть лаз николи ни идывал… от тадысь молчи лучи, — произнёс Гуша и нежданно резко протянул руку к мисе Борилкиной, схватил оттудась жменьку каши и абие пихнул её у роть. Да перьжёвывая, добавил, — запомни Олёл там лишь жистки клылья и боси ничивошиньки, — а посем надсадно вздохнул. Вздохнул шишуга утак, зане Борюша, узрев нападение на евойну кашку, понял водно, шо коль он её не защитить то и вовсе останитси голодным, посему мальчик поднял свову мису да обойдя Орла вуселси меж ним и Красом.
— Ох…. ну и жадин ты Болилка, — печальным гласом прокалякал Гуша, и, опершись грудью на стол, выглянул из-за Орла зарясь глазьми на быстро жующего отрока. — Тако манинький, а узо тако жадин… сотли сици толопишьси ни подавись кашкой. — Обаче Боренька делал вид, шо не слухаеть шишугу и бойко жамкал, тадысь Гуша вылупившись просительным взором на старшину воинов, изрёк, — Бытята… положи есё кашки… узо так я голодин… животь до сих пол болить.
— Неть… не покладу, — прокалакал в ответ воин, и протянув руку, поял крышку от котелка да накрыл егось сверху, да в также укрыл хлебушек на тарели. — Мы и так, — дополнил он свову речь, — Много съели… а енто Лепей надолго собе готовил… и кормыхалси бы не овый день… Я усем поровну разложил, — Былята перьвёл взгляд с разнесчастного, ненасытно-голодного лико шишуги на коем от расстройству затрепетали кудреватые, густы брови, и, обращаясь к Сому спросил, — ну, чавось там Лепей гутарил про наших робять?
— Казывал, шо Щеко поправитси скоренько… день аль два, — поспешно принялси балабонить Сом, положивший руки на стол и ласковенько поглаживающий пальцами резны края друдской ложки. — А Ратмир… плохоньки у няго язвины… тутась не день… не два, а намногось больче лячитьси надобно, можеть деньков десять… Потому як у тот ядь проник у сами глаза, и Ратмир ничегошеньки не видить… там у негось на вродь пелены тавкой тоненькой образовалось… и абы значить её снять надо другу траву прикладывать, а её у Лепея неть… почитай за ней надоть итти… сбирать… У так— то.
— Плохо то… плохо, — выдохнул Былята, и, оглядев соратников, задержалси взглядом на Гордыне, тихонько вопросив тогось, — чавось будём делать тадысь?
— Вже я и не ведаю… чавось, — скузал, пожимая плечьми Гордыня, и сжал руки у мощны кулаки, оные як и Сом пристроил на стол. — Водно ясненько токмо мене… брать Ратмира с собой нельзя. Лепей говаривал, шо коль не лячить егось вон и совсем ослепнить. Поднявшись с одра, неспешно перьставляя корни-ноги, подошёл к столу друд и посмотрев на понурого Гордыню поинтересовалси, мягким слегка гурлыкающим голосом:
— Он, что твой брат?
— Да, — подтвердил догадку Лепея Гордыня и у подтверждения того кивнул головой.
— Я сразу догадался, потому как вы похожи, — пробачил друд, при энтом медленно вусаживаясь за стол, — И хотя у него лико сейчас сильно опухло, однако видны единые ваши чёрточки. Брату твоему, надо остаться, он вас в стёжке дальней будет сдерживать… Да и потом на пути в град Торонец много живёт всякой чудной всячины. Не тока в болотах, каковые вы смогли преодолеть, но и там… там дальше… в дальних землях. Там не токмо духи живут, но и волшебны звери, и создания. И не всё из того, что вам встретится, будет добрым или таким как мы, друды, желающим получить взамен дар… не всё…, — совсем тихо произнёс последни слова Лепей и на мгновение смолк, по-видимому задумавшись, легонько качнув своей главой узадь да упередь, точно мечтаючи вуснуть. — Ваш другой болезный поправится быстро…, — добавил он опосля, — может дня два, три, не больше. Он более сильный и крепкий, да и раны его не такие тяжёлые как у Ратмира. Коли вы не захотите задерживаться и решите уйти, я дам вам живицу, настоянную на кореньях, будете мазать раны, и они скоренько затянутся. Но Ратмира вы лучше оставьте. Он взрослый человек и друды им не заинтересуются, а посему не пожелают оставить силой у себя…
Ратмир вне опасности. Чего я не могу сказать про мальчика и этого вьюношу. — И Лепей поднял одну из правых рук и тонкими, як вуспел подсчитать Борилка, четырьмя сучковатыми пальцами указал на Орла, да продолжил гутарить, — их друды могут забрать силой… Одначе поколь вы в моём доме того не случится. Ели, кои также как и вы, и я живые, никого не пустят в лачугу без моего позволения. А потому, — и друд вуставилси на отрока, оный сидывал супротив него и вышкрёбывал остатки житни из мисы, да печально вздохнув, молвил, — я советую вам уходить завтра поутру. Коли вы оставите здесь своего болезного, я не смогу вас проводить, за меня это сделает сын моего брата Липка. Он доведёт вас до межи наших земель, а там… там дальше вы пойдёте на всток… прямо на восход Асура Ра… не сворачивая ни в какую другую сторону. Не ведаю я, как долго вы будете идти до Торонца… там не бывал ни я, ни иные друды… Одначе я до точности знаю, что град тот лежит на встоке тех земель… И, увы, добрые мои гости, это всё чем я могу вам помочь. Лепей замолчал, и, взяв у руки ложку, да обхватив, евойну, резну ручку сучковатыми пальцами принялси неторопливо жвакать житню.