Ждали… пождали жёних и невеста ентого зверька, а вон усё никак не йдёть на гулянье. Вже разгневалось Солнце, разъярилось оно, увеличилось у несколько раз, не жёлтым стало сиять светом, а прямо-таки рдяно-багряным… Оставило Солнце свову нявесту у стола пиршественного да отправилось на поиски такого маненького, колкого наглеца… Долго ли коротко ли… времечко шло аль бежало, но Солнце разыскало Ежа… На высоких, горных кручах, идеже николи не вжило зверьё, да и птицы не шибко залетали, грыз твёрды камни Ёж… «Чаво ты тако тут делаишь? — гневливо вопросило Солнце. — И почему не пряшёл, аки було велено, на мову свадьбу?» Ёж догрыз очередной камень повертал главу и глянув капельными очами на разобиженно Солнце, пошевелив чёрным носиком, ответствовал: «Шо ж дневно светило… я аки вишь грызу каменья… У сице сказать научаюсь… научаюсь жить внегда на миру окромя скал ничавось не останитси». «Чё…чё… ты тако, глупа зверина, балякаешь, як вутак не останитси?»— непонятливо возмутилось Солнце и егось яркий коло-образ вспыхнул от дерзости зверька. «Дэ-к… як токмо ты солнце красно обженишьси на Луне красавице, — принялси пояснять Ёж. — То вмале народятси у вас детки… Будут вони таки ж красивы як матушка ихня, а сильны и ярки будуть они у отца свово… Продёть времечко и выкатятьси вони на небушко… усе у разом… возарять они землюшку… И тадысь окромя камней на ней ничавошеньки не востанитси». Услыхало у те объяснения Солнце, призадумалось хорошенько, а вопосля и раздумало жёнитьси на Луне… У так— то Борила було кадый-то… Бяри ты зверька тако разумного и помни енто преданье… Он — Ёж не тока торенку те укажеть, но коли понадобитси чавой-то, усегда поможеть… токмо скажи ты ему про то. Мальчик како-то времечко стоял недвижно, верно обдумывая предание духов. Он ужесь даже поднял очи и поглядел вслед западающему на покой Ра, оный правил златыми волами, неторопливо встряхивая поводьями, точно подгоняючи у тех волшебных созданий. Прошло ащё мгновение и малец вроде як пробудилси да широкось вулыбнувшись, довольным гласом выдохнул:
— Вох! Аття вам, Подкустовники, за такой дар, — отрок присел на корточки, и, протянув уперёдь руку дотронулси пальцем до острого шипа укрывающего тело ежа. — А як же я его возьму? — поспрашал он.
— Як…як…, — сварливо запыхтел Боли-Бошка и уткнул во пояс свои длинны тонки ручонки. — У ак седа… седа… Боли-Бошка увишь мальчонку со знаком Велеса зови… нам должно егось одарить… Воно сице добре одарили… одарили, а як нясьти не предложили… Энто конешно Боли-Бошка должён решать… пособить должён… упоследне с собе сымать вубязан… занеже сам спешник Велеса не токась эвонти Подкустовники. И продолжая усё также ворчать Боли-Бошка гневливо посотрел на помертвело лежащего ежа, а засим перьвёл взгляд на Подкустовников так, шо нос его схожий с вострым клювом беспокойно задвигалси. Он верно чавой-то вжелал скузать духам, и судя по всему чё-то до зела неприятное… и ужо было раскрыл для энтого свой роть с болотного цвету устами. Кадысь Подкустовники, унезапно, враз махнули хвоинками-главами, вскинули у выспрь сучковаты ручонки, под ногами их резко раздалась хвоя и прикрытая ею оземь. Духи стремительно свалились у эвонту саму рытвину, а кады земля и хвоя сошлись, то на том месте идеже тока, шо Подкустовники находились, осталась лёжать водна веточка хвои с махоньким таким зекающим зелёненьким глазком.
Ищё чуток глазик глядел на мальчишечку, а опосля будто потух, обратившись у жёлто-ядрёную каплю живицы.
— Ить… ить каки наглецы, — раздражённо отметил Боли-Бошка и пихнул лежащу ветку хвои ногой, Точнёхонько не слыхивали чавой-то я им гутарил… Оть… оть ведь. Дух ащё разок подпнул хвойну веточку да так, шо вона подлетела увысь и впала прям на свёрнутого у клуб ежа, а таче стал сымать с собе красный у весь в дырах да заплатках киндяк. Неторопливо, вроде як раздумывая, расстёгивая на нём застёжки и продолжая чё-то едва слышно сопеть собе под нос, словно вон сам и был ентов Ёж. Кадысь Боли-Бошка усё ж снял с себе киндяк, то явил Бел Свету одёванный зипун. Он, эвонтовый зипун, по длине был чуток короче, без вороту и из смурого сукна, но не хорошенький, як говаривал дух, а дюже дранный и не меньче чем снятый киндяк залатанный.
— Во…, — откликнулси отрок глядючи на зипун духа. — Боли-Бошка сице выходить зипун был усё времечко на тобе… Видал, ты егось под киндяком носил. Дух скосил свои мудрёны, сизе-синие глазоньки, обозрел зипун, и, протягивая мальчику киндяк, ответил, вжесь не ворчливым, а слегка хихикающим голосом:
— Ох! чаво ж тако… ох! старость она така… Эт верно запамятовал я… запамятовал куды енво положил… а он надо ж на мене бул.
Ох…ох…ох!.. Чаво ж старость вона не радость… вона горесть, — Боли-Бошка смолк и озабоченно обернулси, по-видимому, созерцая лесны дали, будто пужаясь, шо егось могут вуслыхать да зато сругать. А посем понизив голос до шёпотка, пробалабонил, — ужось ты не серчай…
Я сразу-то не приметил ктой ты … оттогось и просил пособить… Ну, ты, чаво киндячок возьмёшь али утак у руках понесёшь зверька того колкого? — вопросил вон уже паче громко и ано слегка требовательно. — У дар енто мой будеть.
— Ах! — радостно пробалякал малец, и вусмехнулси поражаясь хитрости духа, да принимая киндяк у руки, добавил, — бяру… Бяру Боли-Бошка… Бяру и благодарствую твому дару. Аття тобе за то!.. Аття!
— От той-то, — продолжил калякать дух и тяперича сызнова придал свому гласу ворчливости да недовольству. — Чичас то ты ежа у киндячок завертай… да у котомочку положь… спрячь значить, абы никто не упёр… Да не ежа… не ежа… а вэнтов расхорошенький, расчудесненький киндячок. Ты егось у ентов, такой ладненький, киндяк оберегай, у котомочке храни, уважаючи вытряхивай и всяк раз оглаживай, сице ласковенько ладошечкой, вже будто он тобе родненький аль живенький… А вон… вон тябе не раз пригодитси ищё… да услужит тябе… От разорвётси у тобе кака одежонка… и ничавось ня будеть одевать. Ты ентов ладненький, да распрекрасненький киндячок бросишь на землицу матушку да скажешь, утак просительно и у то ж времечко повелительно: «По Боли-Бошкиному веленью, с Мать-Сыра-Земли разрешенья появись рубашонка, аль штаны, суконки»…
У чё пожелаешь, у то и появитси… Тока много не проси, лишь то у чём нужда есть… поелику Мать-Сыра— Земля она усё видеть, и коль нужды неть, а сице для наживы, то киндячок, вутакой распрекрасненький, миленький, ничигошеньки не даст… у то попомни.
— Боли-Бошенька, добренький, у як же мене тя благодарить? — дюже восхищенно прошептал мальчоночка оглядывая со всех сторон, такой дыряво-залатанный, а усё ж дивно-сказочный киндячок.
— У як… як… да не як… зипун вроде аки найден, — улыбаясь отозвалси дух и едва слышно хихикнул. — Так, шо выходь на шее ты мене тяперича не покатаешь… Гляди-ка, — резво вздёрнув ручонку и вуказуя не мнее длинным и искорёженным пальцем управо, произнёс Боли-Бошка, — ктой то? Отрок торопливо повернул главу и посотрел тудысь, куды казал дух, узрев под невысокой елью, под ейными густыми пригнутыми к землюшке ветвями, здоровенного, длинноухого зайца, боязливо таращущегося на Бореньку.
— Сице у то заяц, — начал бачить отрок, дивясь тому, шо дух тако не знаеть, и повёл главой обратно, вжелаючи воззритьси на Боли-Бошку. Обаче на у том месте духа ужотко и не було, токмо одиноко покачивал зелёными ягодками кустик брусники схоронившийся у зарослях черники… Самого ж Боли-Бошки и след простыл.
— Вже… я даже не попровщалси, — горестно произнёс самому себе мальчуган, а опосля бережно обернул ежа киндяком и тады ж испрямившись во весь рост, поклонилси покачивающимся ягодкам брусники, обращаясь к ним у надежде, шо его непременно вуслышит дух бора, живущий у ягодных местах. — Аття Боли-Бошка за дар.
— С кем ты тут говоришь, — долетел до мальца голос Липки, оный обогнув ель под которой стоял Борилка, медленно подходил к няму, осматривая кустики черники с поспевшими на них ягодками.
— Балабонил я с Боли-Бошкой, — ответил Борил и прижав ко груди Ёжа завёрнутого у киндяк, казал на него глазьми. — Вишь мене тутась дары духи принесли… Подкустовники— Ёжа, а Боли-Бошка— дивный киндячок.
— Ёжа… киндяк, — повторил вслед за мальцом друд, и, подойдя близёхонько, осторожно отогнул полу киндяка и взглянул на остры колюки зверька. — И зачем они тебе такое чудо подарили? Вроде Ёж как ёж… ничего в нем чудного не видно.
— Верно Ёж як ёж… да тока, — принялси объяснять Борилка, бережно туля зверька к собе. — Вон ентовый Ёж поведёть нас ко граду Торонцу, сице ему духами велено. А киндяк ны подарить одёжку коль у ней нужда будять, вон зачурованный такой… Боли-Бошка балякал любу вещь могёть дать.
— Эх… жалко, что мне придётся вернуться, — разочарованно произнёс Липка, и, отпустив полу киндячка, посотрел прямо в зелёные с карими брызгами очи Борюши. — Уж я б так хотел с вами пойти… Да, неможно мне дядька Лепея ослушаться… Ведь он после смерти отца… мне заместо него стал… Во всем и всегда пособлял… И хотя маменька вышла замуж за другого друда Хмара, — и при эвонтих словах раскрасивое лико Липки на миг посерело, будто на негось набежала тень отчавой-то вельми тёмнуго. — Но дядёк Лепей меня любит словно родимого сынка. Борилка горестно вздохнул, подумав, шо энтим он схож с друдом, оно як тоже осталси ранёхонько без отца, да заменил тогось ему старшой братец Пересвет, каковой также любить их с Младушкой вроде родных сыночков.
— Знашь чё Липка, — загутарил мальчик и положив руку на плечо друда, крепенько сжал егось. — А ты не кручиньси… кады мы вярнёмси вобратно, то ты… ежели повжелаешь отправишьси с нами у бероски земли… И пущай Лепей с нами йдёть и матушка твоя и ентов, як ты его кликал… а Хмар.
— Я бы с радостью, — закивал головой Липка, и вулыбнулси по-доброму так, шо сызнова его лико стало светлым. — Да токмо маменька не пойдёт. Ей этот Хмара не позволит, он уж такой сердитый, и всё Комола слушает… Но если дядёк Лепей пойдёт, я непременно последую за ним… Мы тогда возьмём с собой ещё и Лесина, это друг мой дорогой… Уйдём… уйдём…, — мечтаючи произнёс друд, и, вздев главу поглядел у небосвод на коем стали проступать блёклыми пятнами ночны светила. — Уйдём, чтобы не прятаться, не таиться за этими непроходимыми болотами. — Липка на чуток смолк и лёгохонький порыв ветерка, вернёхонько улетающий на покой Полуденик, коснулси егойных ярко-жёлтых волосьев отчавось вони заколыхались да слегка подлетев уверх легли на лоб, прикрыв крупны небесны очи друда, и тонкие, выгнутые, на вроде радуги, брови. — Дядёк Лепей мне сказывал, — вдругорядь продолжил балякать Липка и порывисто дунул на волосы, ужось прогоняючи их со своего личика, — когда-то в старину… был живым град Торонец, а змей Цмок не жил в своих землях, оные лежат промеж нашего бору и простор Торонца… Вот тогда жилось друдам привольно… торгашили наши предки с людьми из Торонца… Но потом прилетел змей Цмок, поселился в дальних землях, а немного позже и Торонец уснул… А Лихо Дулеб прознав про то, явился со своими подручниками и водворился на болотных просторах да будто отрезал тем нас от людских поселений… Оттого друды, и стали уменьшатьси в численности… стали пустеть наши поселения… и мы начали забывать все традиции гостеприимства, а от тех кто проходил по нашим землям принялись требовать в благодарность младых вьюношей и дев… Потому Комол и вышел вас встречать… суетился все… переживал, торопился, как только услышал ваши голоса… И кого из вас просил оставить?