Эвонто олени, токась вони дюже тёмные кавкие-то. Мальчик смолк, обвёл взглядом бескрайни дали, и широкось просиявши, добавил:
— О… да туто-ва и зайцы обитають… и лисы… Он як заяц от лисы вулепётываеть… не кажись она евось не споймаеть.
— Ну, и добре коль не споймаеть, значить нам больче достанитси, — отметил Щеко, стоявший посторонь Быляты, за енти деньки воин совсем оживел, а язвины на его плечах почти, шо зарубцевались. У овринге заместо двух денёчков, як пояснял Лепей, провели трое, и тока нонче к пополудню наконец-то вышли из земель друдов.
— Ну, чавось, — обратилси Былята к Липке и повернувшись к няму, по-отцовски приобнял, погладив по егось жёлтым волосам, суховатой ладонью. — Благодарствуем тобе Липка за усё хорошое… тобе и дядьке твому Лепею у то от ны перьдай… Сам то ты дойдёшь… овый то… не испужаишьси?
— Добегу…, — усмехаясь пробачил Липка, отвечая крепким вобъятием на слова старшины воинов. — Не раз тут бегал, — он вынырнул из мощных рук Былята и суетливо шагнув к Борилке, протянул ко нему навстречу водну руку, да корявеньким тонким пальчиком дотронулси до лба и щек отрока, ласковенько скузав, — ты… Борюша… Ты токмо возвращайся…
А я буду ждать вас… буду ждать… И потом мы все вкупе уйдём в бероские земли…. а когда ты победишь то зло, которое на вас движется… начнём жить привольно и радостно… Правда?
— Агась… Липка… сице усё и будять, — кивая главой, прокалякал мальчоночка, и почуял як у груди егось чавой-то защемило… ужесь так он за энти денёчки сдружилси с друдом, шо днесь и не хотелось расставатьси. Мальчик свершил шаг навстречу ровеснику, и, прижавшись ко нему, тихонько произнёс, — я непряменно вярнусь… Ты ж помнишь мяне помогаеть Крышня и Велес… Не печальси Липка вмале увидимси. Робята ащё раз глянули друг на дружку, прощаючись, и покуда воины досвиданькались с Липкой, отрок-друд резво развернулси, и, помахивая из сторону у сторону своими правыми ручищами отправилси в обратный путь. Борила, меж тем, достал завёрнутого в киндяк ежа и вопустившись на присядки, развернул дар Подкустовников да стряхнул униз с одёжки Боли-Бошки. Серый, колкий мудрец вупал на оземь прикрытую мхами, како-то мгновение полежал недвижно, а засим разверталси, вскочил на свои махонькие ножки и опасливо повёл чёрным круглым носиком.
— Ёж, — вобратилси к зверьку малец, и вуказательным пальчиком провёл по евойной вудлинённой мордочке. — Вяди нас ко граду Торонцу. Зверёк еле слышно фыркнул, верно, оставшись недовольным у тем поглаживанием, да приняв чуток правее, побёг ровненько на всток, тудысь откедова нынешним утречком выкатилси на небесну твердь солнечный воз Асура Ра. Былята глянув на бег зверька не мешкая двинулси следом, а Борилка уважительно встряхнув киндячок, огладил его нежно ладонью, як и велел Боли-Бошка, да вубрав у котомку, связал на ней снурки, посем вон медленно подалси вверх, встав во весь рость и закинул оную на спину. Он ащё немножко постоял смирненько, да обернувшись, посмотрел на прытко удаляющегося, судя по сему бегущего, друда и громко крикнул ему у догонку:
— Липка жди нас! А кадысь вуслыхал: «Непременно!» тронулси вослед за уходящими воинами. Борила ступал бодрым шагом за Былятой, и обозревал такой неприглядный край, обдуваемый своим повелителем, сыном СтриБога, свирепым Асуром бурь и непогод Позвиздом. Чудилось не раз тот неукротимый Бог проносился по эвонтим просторам стряхивая с долгой, тёмно-бурой, вихрастой бороды дожди, выдыхая из уст плотны туманы, отрясая с полов свово охабня хлопья снега и стремительностью, кыя подобна СтриБогу, перьламывая и те жалкие, укутанные у мох, недоросли берёзки и прильнувшие, к родименькой матушке землице, ивушки. Лепей правильно предупреждал странников о студёном нраве ентих просторов, потомуй как стоило им выйти из лесу, сице сразу же почувствовалась промёрзлость и сырость исходящая от земли, и витающая повсюду. И то ладненько, шо путники с утречка, предусмотрительно, одели на собе охабни, а тось ускорости явственно б застучали зубищами, да покрылись крупными мурашками, преодолевая у такие сёрдиты земли. Обаче оные края не могли зваться мёртвыми, занеже во множестве там водилось усякого зверья: оленей, лис, волков, зайцев да дюже большеньких мышей, каковые совершенно не пужались людей, судя по сему, упервые их встречая. А вжесь скока тутась развелось мелкой сосущей юшку живности… у то было ано встрашно! И усе вони— у те мокрецы, комары, слепни да мухи не полошились ни виду солнечных лучей, ни яростных порывов ветра, нападаючи на своих жертв днём так, шо стало усем беспокойно чавось тады ожидать от них тёмной ноченькой. Усё то жужжащие воинство не ведомо кому подчиняющееся, а поелику не кем не вуправляемое, налетая на странников, норовило залезть у роть, очи, нос и уши, злобно впиваясь своими такусенькими малюсенькими носиками у кожу, вызывая тем самым болезненные перекосы на ликах шедших людей. Уся оземь того края была устлана мхами и кустистыми невысокими блёкло-жёлтыми лишайниками. Деревца ж имели такой чудной вид, шо даже Былята, не вудержавшись, задержалси подле одной берёзки с тонким стволом да какой-то однобокой кроной, идеже редки веточки покрывали не мнее редкие, истрёпанные удоль и поперёк листки.
Встречались странникам также деревца с усохшими верхушками, с изогнутыми иль как-то мудрёно закрученными стволами. Много у тех просторах, имелось озёр и речушек, на каковых в обилие росли куга, камыш, осока, пушица да низкие травы чем-то напоминающие пошеницу и овёс. На глади рек и возерков, або у прибрежных зарослях обитали ути и гуси, усякие разные кулики, оляпки, гоголи, а в воде у достатке плавала рыба. До самогу вечёру шли по эвонтим, никак ни изменяющимся, землям, Ёж казавший торенку у град Торонец, бойко перьставлял свои крохотулечки ножки убегаючи уперёдь. Порой он останавливалси, оглядывалси назадь и поводил чёрным носиком, шевелил острыми, оттопыренными вушками, а таче наново продолжал свой путь. Кады день стал подходить к концу, Ёж унезапно замедлил бег, да встал осторонь небольшого озерца, с поверхности которого, сразу же, лениво поднялась увысь пара гоголей, а из зарослей осоки выпорхнули небольшие кулики. Зверёк, вздел мордочку, будто следя за полётом птиц, на како-то времечко утак замер, посем слегка вздрогнул усем тельцем, да мгновенно свернувшись у клуб, еле слышно запыхтел.
— Эт… судя по сему… порась вотдыхать, — догадалси Былята, остановившись подле недвижно лежащего ежа, и повертавшись к соратникам, молвил, — ну, чаво ж тады тутась привал и разобъём…
Борюша, ну-кась пусти ванова червячка у озерцо… Пущай вон нам кажить какова тут водица. Да и Ёжа у киндяк оберни и у котомочку положь, шоб с ним ничавось не прилучилося.
— Чичас, — закивав главой торопливо откликнулси мальчик, и принялси исполнять веленное ему. По первому он развязав котомочку, достав киндячок Боли-Бошки, ласковенько егось огладил, да восторожненько обернул у негось ежа.
Вопосля выискав, хоронящегося у грязной рубашонке, на дне котомочки, ванова червячка вынул того оттедась и зажав у ладошке понёс к озерцу. Подойдя к самой бережине, которая была точнёхо украшена кустистыми лишайниками да низко-рослыми травами, малец раскрыл ладонь. Ванов червячок пошевелил манешенькими желтоватыми крылышками, разом взмахнул ими, а морг спустя ужось восседал, скользя по водной глади, своими махунечкими, короткими лапками, поясняя странникам, шо пить отседова можно. Чуток погодя вон ужотко нанова пристроилси на ладошку Борюши, да встряхнув крылышками, ладненько пристроил их на спинке и легохонько застрекотал.
— Значить водица хороша? — спросил подошедший к отроку Былята.
— Ага…, — вутветствовал Борил и сжал ладошку, укрывая у ней чудного жучка, вопасаясь, шоб никтось на него не покусился.
— Воно и сице було ясненько, шо здеся водица чиста, зане вельми много тут плещитси рыбки, — отметил Былята, и, обозрев по-доброму мальчика, направилси к костерку помогать Сому и Щеко готовить кушанье. Борила меж тем вярнул ванова червячка у котомку пристроив егось немножечко левее чем лёживал у ней завёрнутый в киндяк Ёж… Ёж вроде як ёж, а усё ж какой-то зачурованный, ужесь словно не простой зверёк, а выкатившийся из чудной бероской байки. Ещё маленько малец глазел на свои дары, а засим достал из нутрей котомки кугиклы.
Мальчоночка вуселси на мох, недалече от костерка, и выставив лико западающему красну солнышку, окрасившему небосвод у яркие рдяно-розовые цвета, кончиками пальцев провёл по сухим стеблям куги из коей был мастерён вунструмент да муторно утак вздохнувши, взгрустнул… Взгрустнул, припоминаючи былое… не такое далёкое, а усё ж прошедшее времечко… Вспомнилась отроку евойна деревенька… матушка, братцы, сестрички и сродники… И кажись, будто узрел отрок неблизкое событие из своей жизти… точно на миг, сомкнув очи, нырнул у каки-то глубоки воды, кавкие трепетно хранили светлые лики и воспоминанья о родне у Боренькиной душеньке. И тадысь предь глазьми мальчика предстал его старчий братец Соловей… Взрослый муж со темно-пошеничными волосами, курчавой короткой бородой, зелёными с карими брызгами очами, большим носом и тонкими губами, заслоняемыми густыми усищами. Широки плечи, да крепкие, налитые мощью руки гутарили о нём як о дюжем силаче. Вжесь потёкшие незримые воспоминания, казали мальчику жаркий летний денёчек и возвращающихся из лесу двух братцев— егось и Соловья.
Разморённые теплотой лета, вони улеглись под дюжей берёзой с повислыми ветвями да тихо перьбирающими листками. У шаге от них струилси, еле слышно напевающий дивны песенки, тонкий ручеёк, он перьскакивал каплями водицы с камушка на камушек, да легошенько прикасаясь к поверхности землице, нежно лобызал её родимую. В заоблачной, небесной глубине заслоняемой ветвями деревов, едва заметно двигались раскосмаченные белые воблака напоминающие сказочных созданий. И туто-ва Соловей тихонько так, будто пужаясь вспугнуть эвонту лепоту, поведал ему предание про великого Асура Индру. «У Бога ночного неба Дыя и самой Мать-Сыра-Земли родился достославный сын, дюжий богатырь и смельчак Асур Индра. Вже точно рьяный, ярый бык вырвалси Индра из недр своей матушки, наполненный мощью и вудалью! Славили твово имя о светлый Асур Индра! Почитали из веку в век тобя людски племена о светлый Асур Индра! Возводили в честь тобя грады и кумиры, по