Корнеев смутился. А я подумал: если бы теперь мне так же пришлось придумывать, может быть, еще хуже получилось бы. Мы, например, всем присвоили клички, но попробовали бы любого из нас назвать по кличке, никто и ухом не повел бы.
— Добрый день, товарищ Козлов, — все еще растерянно заговорил Корнеев. — Значит, это вы приехали на машине. А я услыхал и решил пойти посмотреть, что за люди, откуда они. Такое время, что не знаешь, кого и ожидать: не успели наши выехать с одного конца улицы, фашисты въехали с другого. Фашисты уехали, снова откуда-то наши появились. А может, и не наши, кто их тут разберет.
— Ну, это наш, — показал я на Мачульского. — Можешь от него не таиться.
Мы отошли в укромное место.
— Оружие есть? — спросил я.
Корнеев озабоченно покачал головой.
— Есть, да не то, что надо: двустволки, берданки…
— Так надо искать, добывать.
— Ищем, — энергично подхватил Корнеев. — Вчера возле самого Слуцка побывали. Недавно на дороге подбитый грузовик подобрали. Повозились, отремонтировали, теперь ездим, куда надо. Осмотрели мастерские под Уречьем. Добыли двенадцать винтовок, части от пулемета. Думаем в своей кузнице ремонтировать, специалисты у нас есть.
— А машину надо было сдать нашим, — посоветовал я. — На фронте она больше пригодится!
— Хотели сдать, — продолжал Корнеев, — да выходит, что и здесь ей работы хватает. Вот ездили за оружием, а недавно ночью двенадцать наших командиров из окружения вывезли… Напрямик махнули, под самые Копаткевичи. Раненых бойцов тоже вывезли. Я говорил Плышевскому: давай сядем и сами проскочим к своим. Хоть мы не строевые оба, но, может, возьмут… Хотя, кто его знает, где теперь наше место и где мы больше нужны.
— Здесь! — твердо ответил я. — Оставайтесь, и будем действовать вместе. Теперь нельзя тратить зря ни одной минуты, надо организовывать народ на борьбу с врагом.
Мы провели беседу с активом и вскоре двинулись в совхоз «Жалы». Это было заранее намеченное удобное место для нашей длительной остановки.
Вот и «Жалы»! Совсем недавно я был здесь, ходил по полям, говорил с рабочими. Люди гордились своими успехами, а мне приятно было смотреть на них и на все вокруг. Кто мог подумать тогда, что через какие-нибудь две недели я снова приеду сюда, но уже совсем при других обстоятельствах!
Теперь тут все изменилось. На полях стояла высокая, колосистая рожь, но она никого не радовала. Опустевшие постройки казались заброшенными и никому не нужными. Куда ни глянь — уныние, запустение, как будто и солнце перестало светить.
Все это сжимало сердце тоской и болью. Ведь так и в Старобине, и в деревнях возле Червонного озера, откуда я недавно уезжал с таким хорошим настроением и новыми планами на будущее. Лишь от встреч с людьми на душе становилось легче, росла уверенность, что наш народ не согнется, не смирится с положением подневольного и упорной борьбой вернет свое счастье.
Под вечер местная разведка донесла, что из Яменска на «Жалы» идет вражеская танковая часть. Пришлось на время загнать машину в болото, а самим спрятаться в ближайших зарослях.
Так началась наша партизанская жизнь.
2
Временный лагерь. — Вокруг нас собираются партизаны. — Первое собрание коммунистов-партизан и первые трофеи.
Гитлеровцы нахлынули в совхоз «Жалы». Мы дотемна оставались в болотных зарослях, а ночью, продрогшие и усталые, вышли на островок. Ночь хоть и теплая, но одежда была влажной, и мы застыли. Хорошо бы разложить небольшой костер, да под боком гитлеровцы: время от времени с ветерком доносился их резкий, отрывисто-лающий говор.
Надо было устраиваться на ночь. Мы выбрали место посуше, наносили сена, сухих листьев, мха. В землю воткнули несколько палок, прикрыли сверху ветками, и получился довольно уютный шалаш. Мачульский залез в него и сладко, с наслаждением зевнул: и сухо, и тепло, и пахнет, как на сенокосе.
А ночь выдалась такая, что жалко было расставаться с ней. Так и сидел бы и упивался таинственными ночными шорохами и звуками. То, что днем проходит мимо человеческого слуха, тонет в шуме жизни, ночью в зыбкой, настороженной тишине звучит с особой силой. Кажется, что каждая веточка напряженно ждет хотя бы самого незначительного шороха, звука, чтобы подхватить его и послать во все уголки леса. Ведь недаром выстрел ночью в лесу громовым раскатом разносится на многие километры…
Я назначил часовых. В первую смену пошли Бондарь, Войтик и Степанова. Александру Игнатьевну мы хотели освободить от этой обязанности, но она решительно запротестовала и заявила, что никаких послаблений не принимает.
Охрана надежная, можно и отдохнуть! Я прилег на сухие березовые ветки в шалаше и в ту же минуту уснул.
Не прошло и часа, как меня разбудил Войтик.
— Что случилось?
Войтик молча показал рукой в темноту и побежал на свой пост. Из-за деревьев показался Алексей Георгиевич с человеком в милицейской форме. Свет месяца падал на лицо незнакомца. Одежда на нем была чистая, сапоги блестели. Некоторое время я смотрел на этого подтянутого человека и не мог понять, кто он. Алексей Георгиевич хотел что-то сказать, но незнакомец бойко козырнул, сделал шаг вперед и отрапортовал:
— Начальник Любанской районной милиции Ермакович, а теперь командир партизанского отряда.
Мы поздоровались. Я попросил Ермаковича присесть на кочку возле нашего шалаша, а Бондарь снова ушел. Мы проговорили с Ермаковичем до рассвета.
Сменившись с поста, Бондарь, посмеиваясь, рассказал, как «взял в плен» начальника Любанской милиции. Узнав, что в совхозе «Жалы» появились какие-то незнакомые люди, Ермакович решил ночью выследить их. Если это в самом деле областные работники, то познакомиться, установить связь, а если шпионы, диверсанты — окружить и уничтожить. С собой он взял десять партизан, вооруженных винтовками и пистолетами.
Разведав место нашей «дислокации», они неслышно окружили нас, и Ермакович с двумя бойцами пошел прямо на шалаш.
— Кто идет? — тихо, но решительно спросил Бондарь.
Ермакович, видно, не ожидал, что здесь будут посты, и, отскочив в сторону, подал своим команду ложиться.
Бондарь и Войтик также залегли.
— Вы кто такие? — послышался приглушенный голос.
— А вы кто такие? — спросил Бондарь.
— Я, начальник Любанской районной милиции, приказываю…
— Фамилия? — перебил его Бондарь.
— Приказываю бросить оружие…
— Фамилия? — настойчиво повторил Алексей Георгиевич.
— Ермакович, — послышалось из-под коряги. — А вы кто?
Бондарь весело ответил:
— Я прокурор Минской области Бондарь. Сдавайтесь, товарищ Ермакович. Мы вас ждем.
Эта встреча на глухом болотистом островке принесла большую пользу. Ермакович помог нам сразу же войти в курс дела, рассказал о многих очень важных обстоятельствах. Мы узнали, что коммунисты Любанского района активно действуют в тылу врага. Ермакович рассказал, что на территории района находятся председатель райисполкома Андрей Степанович Луферов, начальник районного отделения НКВД Евстрат Горбачев и другие.
Вскоре выяснилось, что группа Ермаковича не одна в этих местах. В районе Постолов находится слуцкая группа под командованием работника районного отделения НКВД Пашуна. Больше недели тому назад в Любанском районе появилось шестнадцать партийных и советских работников, направленных Центральным Комитетом. Эту группу возглавляет Александр Иванович Долидович, уроженец здешних мест. Позже, когда мы встретились с Александром Ивановичем, я узнал об истории его группы, а пока в беседе с Ермаковичем хотелось как можно больше получить сведений о местных людях, об особенностях района.
…Маленький островок среди болота, на котором мы собирались только переночевать, стал нашим временным лагерем. Он скрывал нас днем, а когда наступила следующая ночь, стал свидетелем довольно значительных событий. В эту ночь к нам стали собираться люди. Ермакович по нашему поручению известил коммунистов в деревнях и в районном центре, что подпольный обком вызывает их на совещание.
С вечера над болотом нависли тучи и стало темно — хоть глаз выколи. Фашисты ушли из совхоза, и мы развели небольшой костер. Люди, попав на островок, по огоньку легко находили наш шалаш. Шагов за сто от места собрания их встречали часовые, проверяли пароль и провожали к нам. Эту часть дела обеспечивал нам Ермакович со своей группой.
Первым подошел к огоньку директор совхоза «Жалы» Александр Колганов, очень беспокойный человек, но хороший организатор и хозяин. Несмотря на опасность, он еще днем наведывался к нам. Ему не терпелось доложить обкому, что все наиболее важное и ценное в совхозе спасено. Что успели, отправили в тыл, а несколько сот голов скота под надежным присмотром находится на болотных островах, спрятаны также десятки тонн зерна. Большинство рабочих совхоза эвакуировано, а те, что остались, готовы хоть сегодня идти в партизаны. Колганов и на нашем временном пристанище чувствовал себя свободно и непринужденно, как в своем собственном саду. Островок входил во владения совхоза. Привыкнув считать его своим, он будто забыл, что теперь это только место явки, и все подбрасывал и подбрасывал в костер сухие ветки.
В густой темноте справа от нас послышались шаги и приглушенный голос. Ермакович встал, бесшумно нырнул в темноту и, скоро вернувшись, сказал:
— Свои.
К костру один за другим подошли пять человек. Они были в гражданской одежде, старательно подогнанной под военную походную форму. Новые условия жизни требовали этого.
— А-а, ты уже здесь! — обратился один из пришедших к Колганову, который лежал у самого огня и был лучше виден, чем мы. — Да ты тут в своей, можно сказать, усадьбе.
Потом, увидев нас, он подошел поближе, поздоровался со всеми и представился:
— Командир группы, присланной ЦК КП(б)Б в Любанский район, Долидович. А это Боровик Александр Александрович, Логун Михаил Маркович, Буглак Михаил Иосифович, Трескунов Михаил Алексеевич, — представил он остальных.