.
Проводы невесты на венчание сопровождались пением, и новобрачная изображалась лебедью, жених – гусаком, а его семейство – гусиной стаей, куда переходит девушка:
Отлетела лебедь белая
Что от стада лебединого,
Приставала лебедь белая
Что ко стаду гусей серыих.
Гуси стали лебедь щипати,
Лебедь начала кричати им:
«Не щиплите, гуси серые,
Не сама я к вам, лебедушка,
Залетела – не охотою:
Занесло меня погодою,
Что погодушкой ненастною…»[92]
Свадебный фольклор насыщен образами этих водоплавающих птиц:
Да из-под той-то тучи грозноей,
Да из-под той-то непроносноей
Вылетало-то стадо гусей,
Да стадо гусей – серых утичек.
Да во черных гусях – серых утицах,
Во черных гусях – серых утицах
Да замешалась лебедь белая[93].
Во время этнографических экспедиций отмечалось, что плачи обязательно сопровождались действием. Причитая, исполнительница могла неожиданно взмахнуть руками и упасть на колени и локти (часто невесты разбивали их в кровь), прижав лицо к полу. Резкие падения, крики и плач также свидетельствуют об изображении символической смерти невесты[94]. Весь комплекс действий – слезы при произнесении слов, движения, травмы – говорил о том, что невеста не просто плачет, а убивается, и это старое слово хорошо отражало происходящее.
Царевна Лебедь на иллюстрации Валерия Курдюмова к «Сказке о царе Салтане» А. С. Пушкина.
Российская государственная библиотека
В величании тысяцкому, кем обычно был либо дядя, либо крестный жениха, человек уважаемый и желательно состоятельный, упомянута еда на свадебном столе:
Ты сидишь все под образом.
Спросим: «Кушаешь ли ты, тысяцкой,
Удалой добрый молодец,
Что ли Федор ты все Павлович?» –
«Уж я кушаю, кушаю
Я гусятину, гусь с перцом,
Лебедятину, гусь с чесноком…»[95]
В жизни это ритуальное блюдо заменялось более доступной курятиной, но как символ оставалось в песнях.
Упоминаются лебеди и в русских загадках: «Белый лебедь никем не рушен (не резан. – О. Я.), а всяк его кушал». Ответ – материнская грудь[96].
В южных областях на Масленицу была популярна игра в хождение гусем (гужом). Люди, в основном молодежь, цеплялись друг за друга и шли гуськом, стараясь не «потерять» идущего спереди. Ведущий вел остальных зигзагами, забирая то в одну, то в другую сторону. Из-за этого цепочка теряла устойчивость и могла рассыпаться. Кто-то даже падал, но задачей игры было как раз сохранить целостность поезда. Такие игры напоминают о сказке «Золотой гусь» из сборника братьев Гримм, где персонажи, с одного касания прилипнув друг к другу, ходят цепочкой за главным героем.
Гуси-лебеди появились в сказках, где главным героем может быть как девочка, так и мальчик. С мотивами инициации, оставшимися в повествовании, связаны сюжеты прохождения испытания и благополучного возвращения домой. Многие моменты, характерные для рассмотренной в главе сказки, – гуси, лебеди, яблоня – встречаются в свадебном фольклоре, что свидетельствует об устойчивом укоренении этих символов в народном сознании.
Глава 5. Василиса Прекрасная. Осенняя инициация
Сказка о Василисе Прекрасной начинается как бытовая история – с рассказа о купеческой семье, где за 12 лет супружества родилась единственная дочь. Когда девочке было 8 лет, ее мать умерла и перед смертью подарила дочери куколку с наказом обращаться к той при любых жизненных трудностях.
После некоторого периода вдовства отец Василисы снова женился. Свой выбор он остановил на вдове с двумя детьми, посчитав, что она будет хорошей хозяйкой и доброй матерью для всех девочек в новой семье. Но мачеха, как ей и полагается в сказках, Василису невзлюбила. Она все время стремилась сделать так, чтобы красивая юная девушка подурнела и не смогла привлечь внимание хороших женихов. К Василисе, хоть она и младшая в семье, уже сватались молодые люди, а мачехины дочки, судя по реплике «Не выдам меньшой прежде старших!», выпадали из поля зрения свах.
В сказке описывается идеал красоты, которому соответствовала Василиса: полная, статная, белокожая. Мачеха хотела, чтобы от изнурительной работы на солнце и ветре соперница дочерей загорела и похудела, а ее кожа загрубела. Все это – худоба, шершавость рук, загар – было свойственно крестьянкам. Купеческой дочери следовало проводить много времени в тереме за рукоделием, и иметь такую внешность для нее считалось недопустимым, даже неприличным.
Купец после своего отъезда выпадает из повествования до самого финала, и в это время мачеха решила переселиться в другой дом – избушку неподалеку от темного леса. А в этом лесу, как все знали, жила Баба Яга. Мачеха не задавалась целью извести Василису: все-таки она переехала туда сама и взяла с собой родных дочерей. Вероятнее всего, она хотела, чтобы все девушки прошли инициацию примерно в одно время. Недаром, когда главная героиня знакомится с Бабой Ягой и говорит, что ее прислали за огнем сводные сестры, хозяйка отвечает: «Знаю я их». Выходит, старшие девушки уже прошли посвящение и имеют право начинать взрослую жизнь.
Иллюстрация Ивана Билибина к сказке «Василиса Прекрасная».
Российская государственная библиотека
Василиса оставалась последней, кто должен был отправиться к Бабе Яге. Если летом куколка, полученная в наследство, не подпускала девушку к дому жрицы Великой Матери, то с приходом осени все изменилось. Во время осенних работ с нитями – Василиса пряла, первая ее сестра вязала чулки, а вторая плела кружева – одна из мачехиных дочек погасила лучину. Девушки тут же отправили младшую Василису за огнем. И не куда-нибудь, а к самой Бабе Яге. И чудесная куколка не стала вмешиваться, ведь Василисе пришла пора проходить посвящение.
Огонь в крестьянской среде был священен. В языческие времена он почитался как сын солнечного бога и назывался Сварожичем. Огонь давал крестьянину тепло и горячую еду, отгонял болезнь и нечистую силу[97], а в гневе становился неуправляемой стихией: от пожара могла выгореть не только деревня в пять дворов, но и целый город. Почтительное отношение к огню сохранялось до начала ХХ века.
Лесной пожар. Картина Алексея Денисова-Уральского. 1897 г.
Екатеринбургский музей изобразительных искусств
Домашний очаг был первым жертвенником для древних славян – негласно он оставался таковым и века после принятия христианства. При огне запрещалось говорить бранные слова и проклятия, выяснять отношения и затевать любые семейные распри.
Вполне вероятно, что в сказке отразился некий обычай приносить огонь от жрицы, волхвов или добывать его на капище, удаленном от человеческого жилья. У поляков, болгар, восточных славян существовал обычай добывать новый, живой огонь. У последних в допетровскую эпоху обряд коллективного возжигания нового огня проводился осенью, накануне 1 сентября и был приурочен к новому году. «Старый» огонь во всех деревенских домах гасили, а затем трением добывали «новый» и уже его разносили по очагам. Если новый огонь никак не разгорался, то считалось, что у кого-то в жилище не погашен старый, поэтому по домам искали тлеющие головни и угольки, а затем вновь брались за дело[98]. Им же окуривали двор и скотину, начиная таким образом новый год, от которого ждали обновления жизненной силы, успеха в земледелии, прироста поголовья животных, здоровья в семье.
В сказочном пространстве необычная куколка, переданная Василисе умирающей матерью, играет роль волшебной помощницы. Она легко справляется со всей непосильной работой, которой героиню нагружает мачеха. Чудесная куколка становится для Василисы архаичным ангелом-хранителем, добрым духом. Не исключено, что она рассматривалась как вместилище душ ее почивших предков – матери и всех праматерей.
В крестьянской среде бытовали куклы-зерновушки – по сути, мешочки, не слишком туго набитые зерном и перехваченные веревочками так, чтобы обозначить голову. Делали куклы и из свернутых обрезков ткани. Но все они кое-чем резко отличались от современных игрушек: у них не было лиц. Как сообщает этнолингвистический словарь «Славянские древности», такие предметы служили девочкам не только для развлечения и тренировки навыков шитья. Взрослые воспринимали их еще и как детские обереги[99]. По их мнению, через такую куколку предки своим внутренним зрением присматривают за ребенком, хранят его от опасностей, пока мать работает в поле, ухаживает за скотиной или занята с младенцем.
Описания волшебной помощницы в сказке скудны. Известно только, что Василисина куколка была довольно мала – настолько, что помещалась у нее в кармане.
Возможно, именно такие идолы славяне пускали по воде или закапывали. Например, в обряде «Похороны кукушки» как раз присутствовали ритуальные антропоморфные куколки. Татьяна Бернштам описывает такие по двум музейным экспонатам. По всей видимости, куколки связаны с ритуалами почитания древних богинь и поддержанием тесного, почти родственного взаимодействия внутри девичьего и женского сообщества. Обряд бытовал в Калужской, Курской, Орловской и Тульской губерниях. Во время него девушки обязательно кумились между собой, что Бернштам называет основной целью праздника. Для «похорон» чаще всего из кукушкиных слез