Не давай большой обидушки
Своим милым родителям;
Ты в темную да ноченьку
Выходи, моя подруженька,
На высокое крылечушко,
Ты высказывай обидушку
На широку гладку уличку,
Разнесут твою обидушку
Чисты буйные ветерки[154].
Царевна-лягушка так же взывает к магическим помощникам, выйдя на красное крыльцо[155].
Но приходит время – и лягушка готова показать свое истинное лицо на царском пиру. Она прибывает во дворец на царский пир одна и уже в человеческом обличье. В пересказе А. Н. Толстого говорится, что на ее «лазоревом платье – частые звезды, на голове – месяц ясный». Она перестает быть маленьким существом из болота, а является подобной божеству и представлена целым космосом, в котором звезды или месяц лишь малая часть ее облика, детали ее костюма. В сборнике Владимира Аникина (1924–2018) про главную героиню, прибывшую на пир, сказано, что она «сама как солнце ясное светится». Божественность лягушек отмечали еще древние египтяне и мексиканцы, о них повествуют африканские и китайские мифы и поверья.
В Древнем Египте еще в додинастические времена почиталась богиня Хекат, изображавшаяся женщиной с головой лягушки. Ее божественная милость была связана с дождями, влагой и разливами Нила, поэтому одним из центров ее почитания был Абидос на левом берегу реки[156]. Хекат считалась покровительницей и защитницей беременных женщин и всех матерей, так как лягушки очень плодовиты. Лягушкам приписывали возможности самозарождения и воскрешения, поэтому их связывали с загробным миром и воскресением после смерти[157].
Амулет в виде лягушки. Египет, III–I вв. до н. э.
The Metropolitan Museum of Art
Тлальтекутли была богиней мексиканских ацтеков, она изображалась огромной лягушкой, чье тело покрыто шерстью, а рот полон острых, как у аллигатора, зубов. Устрашающее божество было разорвано пополам, после чего из одной половины тела была сотворена земля, из другой – небо, а части ее тела стали реками, горами и растениями. Но даже в таком состоянии богиня-лягушка продолжала жить, а для подкрепления сил требовала человеческих жертв, иначе, по представлениям ацтеков, людей ждали засуха, гибель урожая и смерть от голода. Ее благословения просили воины перед сражениями, а повивальные бабки обращались к ней в случае трудных родов. Изображалась Тлальтекутли в виде звероподобной лягушки, сидящей на корточках, то есть в позе, принятой у ацтекских женщин при родах[158].
В китайской мифологии лягушка символизирует женское начало, луну и бессмертие. По легенде, искусный стрелок Хоу И и его супруга Чанъэ были небожителями. Но когда на небе появилось много солнц и они стали испепелять людей, стрелка попросили помочь. Он вместе с женой сошел с небес к людям и стал смертным. Из красного лука, который ему подарили боги, он убил все солнца, кроме одного, и остался на земле. Чанъэ была недовольна участью смертной женщины, и супруги раздобыли эликсир бессмертия. Но Чанъэ не стала ждать стрелка и выпила весь чудесный напиток одна. Став снова божеством, она решила не подниматься на небо, чтобы там ее не упрекнули в предательстве мужа. Она отправилась на луну, но вскоре поняла, что ее облик меняется: Чанъэ стала трехлапой лягушкой[159].
Народ баконго, населяющий Демократическую Республику Конго, отчасти Анголу и Народную Республику Конго и до сих пор опирающийся в делах наследования и происхождения на материнскую линию родства, считал лягушку способной к воскрешению, основываясь на дохристианских верованиях. По наблюдениям народов Экваториальной Африки, если достать из лягушки ее сердце, то оно какое-то время еще продолжает биться. Именно поэтому для воинов баконго, которым предстояло сражение, готовили специальное снадобье из лягушек; считалось, что оно поможет им держаться за жизнь[160].
Иван-царевич, хоть и был заранее предупрежден, не узнаёт свою жену на царском пиру у родителя. Иногда в свадебных действах восточных и южных славян можно было наблюдать мотив «неузнавания» невесты после венчания в женском головном уборе, когда даже родная мать говорила, что не знает, кто находится перед ней.
Апогеем пира становится пляска Царевны-лягушки. Она танцует либо одна, ведь ей, посвященной в магические тайны, нет равных в этом умении, либо с Иваном-царевичем – и благодаря этому стоит выше остальных женщин на пиру.
Теперь Царевна-лягушка демонстрирует свои магические способности всем гостям. Ее пляска – отголосок архаических ритуальных танцев, которые сопровождаются актом созидания: «Махнула правой рукой – стали леса и воды, махнула левой – стали летать разные птицы»[161], «После, как пошла Василиса Премудрая танцевать с Иваном-царевичем, махнула левой рукой – сделалось озеро, махнула правой – и поплыли по воде белые лебеди; царь и гости диву дались»[162].
Иллюстрация Ивана Билибина к сказке «Царевна-лягушка».
Российская государственная библиотека
Исследовательница русского фольклора Клара Корепова (р. 1934) относит пляску лягушки к обряду № 126 «Умножение животных».
Но, видимо, здесь нашло отражение архаичное верование в то, что танцем можно увеличить как поголовье скота, так и урожай на полях. Пляски сопровождали все ритуалы плодородия: от Дионисийских мистерий Античности до масленичных гуляний у славянских народов. Последние считались обязательными: женщины танцевали для того, чтобы уродился лен, а мужчины – для хорошего урожая зерновых. Именно поэтому логично, что в одной из версий Царевна-лягушка выходит плясать вместе с Иваном-царевичем.
Другие царские невестки лишь бездумно повторяют за лягушкой ее действия: они прячут в рукава остатки еды и питья, но не знают, для чего это нужно. Все известные им танцы – хоровод, или «улица», – это всегда совместное действие; и, согласно традиции, старшие царские невестки выходят танцевать вдвоем, но их танец карикатурен, поэтому царь останавливает их.
В контексте женской инициации сказка и свадебный фольклор говорят не только о символическом умирании, а затем о возрождении девушки во взрослой ипостаси, но и об утрате ею своей прежней идентичности. После замужества ее ждет совершенно новый сценарий жизни, который уже написан для женщины семьей ее мужа[163].
Но все-таки «Царевна-лягушка» изначально матриархальная сказка, что отражается в поведении главной героини. Она всегда знает, как ей поступить в той или иной ситуации, легко предвидит действия людей из своего окружения (царя, других царских невесток). Более того, она волевой персонаж. В то время как старшие невестки слушаются мужей, которые приказывают им подсмотреть, как лягушка будет печь хлеб или рукодельничать, она проявляет собственную волю. «Ложись-ка спать-почивать», «Как услышишь шум, стук да гром, скажи…», «Взяла Ивана-царевича…» – героиня руководит словами и действиями царевича даже на расстоянии.
Дело в том, что лягушка – необычная невеста не только из-за своего облика. Она далека от патриархальных традиций и готовности распрощаться перед замужеством со своей «волей-красотой», что было обязательным действием для невесты, переходящей в род супруга. Накануне свадьбы девушка собирала подруг и близких родственников и оплакивала свою девичью жизнь, то есть прощалась с нею. Иногда «воля-красота» имела материальное выражение: ею мог стать головной убор, который она передавала либо лучшей подруге, либо младшей сестре, либо неженатому брату. В некоторых плачах могли оценивать «волю-красоту» деньгами:
Стали спрашивать про белую лебедушку,
Оценять стали бажону вольну волюшку…
Эта волюшка во сто рублей…[164]
Но чаще всего красота представлялась чем-то невидимым, способным вспорхнуть подобно птице и сесть на дерево, предрекая хорошую или тяжелую жизнь в семье мужа, или убежать лисицей, а чаще просто вылететь в окошко и раствориться.
Выйду я, бедная девушка, в зеленую дубровушку,
Не увижу ли я, где летает моя любимая волюшка?[165]
Воля представляется относительной свободой девушки в то время, когда она находится под защитой любящих родителей. Она может вволю нежиться: гулять, играть, дружить с девушками своего возраста, петь песни, не спрашивать разрешения для каких-то действий. Однако в семье мужа все это будет утрачено.
В былине «Оксёнышко» на вопрос, как наказать жену, мать главного героя отвечает: «Как твоя-та жона – да как твоя воля», и тот казнит ее[166].
Бернштам называет три причины смерти замужней женщины – болезнь, рождение ребенка, смерть супруга. И если первые две понятны, то третья практически забыта. Жизнь замужней женщины, как и ее продолжительность, зависели напрямую от мужа.
Былина «Добрыня и Алеша» демонстрирует тот редкий случай, когда герой готов вернуть волю своей жене. Так, богатырь Добрыня говорит супруге на прощание, что она может определять свою судьбу самостоятельно, если его не будет слишком долго: