Человек не проходил весь путь в одиночку: ему требовался проводник. В позднейших интерпретациях инициацию осуществлял аббат или глава школы, но в архаическом понимании только женщина способна давать жизнь, и без разницы, что под этим понимают: непосредственно роды или «рождение» взрослого человека в социальном плане. В старинные времена подростков любого пола в люди посвящала исключительно женщина. И ее «должность» называлась Баба Яга.
Витязь у Бабы Яги. Гравюра по рисунку Михаила Клодта.
Российская государственная библиотека
Об имени этого персонажа спорят до сих пор, причем об обеих его частях. Кажется, что с «бабой» все просто: это слово может означать только женщину. Но в материалах этнографических экспедиций в Полесье было записано, что «баба» – это еще и поминальные дни. В других областях его вытеснили названия с христианско-патриархальным уклоном: «деды» или «родительские дни».
В «Словаре русских народных говоров» под бабой в первом значении слова подразумевается женщина, у которой первый ребенок – девочка. Далее следует мифическая женщина, приносящая дождь, которую упоминают во время купания детей, чтобы те были здоровы. В третьем значении баба – это повитуха, принимающая роды[9].
Славист и специалист по балканским языкам Макс Фасмер (1886–1962) считал, что слово «яга» восходит к праславянским словам, обозначавшим муку, пытку, ужас, опасность и злость. При этом он всячески отрицал влияние на слово тюркских корней[10].
Тюркской версии придерживается Александра Баркова (р. 1970), полагая, что Баба Яга восходит к татарскому «бабай-ага», то есть словосочетанию «великий господин», и закрепилось в русском языке, стало страшилкой для детей[11].
В этнолингвистическом словаре «Славянские древности» слово «яга», по мнению Владимира Петрухина (р. 1950), опирается на праславянское обозначение змей, что сближает ее с древними змееногими богинями[12].
Существует также множество версий, объясняющих значение имени Яга. Наиболее вероятной и близкой к истине выглядит та, что указывает на его взаимосвязь с древнерусским глаголом «ягать» – «кричать». Например, имя Ягайло, которое носили литовские князья, переводилось и понималось как «крикун». Кроме того, в деревнях центральных российских губерний еще до середины XX века слово «кричать» означало «плакать», «оплакивать». А в конце XX века во Владимирской области словом «ягать» старые повитухи называли стоны и крики роженицы. Таким образом, Бабу Ягу можно рассматривать как «женщину, которая оплакивает», но при этом еще и дает рождение новому человеку.
В современной жизни нет никого, кто бы нес подобную двойственную функцию – рожать и оплакивать одновременно. В этой книге под Бабой Ягой будет подразумеваться женщина, проводящая инициацию, то есть дающая социальное рождение человеку, прошедшему испытания при обрядах перехода.
Вероятным отголоском тех традиций выглядят народные игры, когда девушки выбирали, кто из них будет «умершей», наряжали ее, клали на лавку. Девичье сообщество «отпевало» мнимую покойницу, читая над ней псалмы и голося как по умершей. Затем девушку выносили из избы и нарочно роняли, тем самым причиняя ей боль и «воскрешая» ее.
В наши дни Бабу Ягу пытаются представить то божеством, то безумной старухой. Но атрибуты сказок с участием этого персонажа указывают на нее как на жрицу, наместницу Великой Матери на земле. И в образе Бабы Яги сохранилась память о матриархальных корнях. Именно она, женщина, проводит древнейшую женскую инициацию, как в сказках «Гуси-лебеди», «Василиса Прекрасная». Именно женщины выступают активными героинями историй, где Баба Яга играет значимую роль в сюжете, как в «Двух сестрах». Именно женщина – прислужница – часто живет при Бабе Яге, готовясь пройти следующую ступень инициации или стать преемницей; также ее служанками были девушки из сказок «Две сестры», «Баба Яга», «Василиса Прекрасная» и «Девушка у колодца». Кроме того, практически все упомянутые в сказках родственники Бабы Яги тоже женщины: дочери, сестры или племянницы. (В «Сказке о молодильных яблоках и живой воде» три Бабы Яги – сестры, а богатырша Синеглазка – их племянница. В «Бабе Яге» мачеха называет Бабу Ягу сестрой, а та называет девочку племянницей. В сказке «Поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что…» и одном из вариантов «Царевны-лягушки» жена-волшебница главного героя – дочь Бабы Яги.)
Иллюстрация к сказке «Баба Яга».
Российская государственная библиотека
Девушки в сказках называют Бабу Ягу бабушкой или тетушкой (а вот герои-мужчины в патриархальных сказках не стесняются говорить «старая хрычовка»). Сама же Баба Яга называет девушек племянницами, буквально утверждая их принадлежность к одному племени. Тут надо отметить, что обращение «тетя» (и «дядя») в деревенских сообществах подразумевало принадлежность обоих к одному социальному кругу, но к разным возрастным группам. Так молодые люди называли не только родственников, но и всех глав семейств среди односельчан[13]. Баба Яга хоть и не живет рядом, но считается значимой участницей сообщества; и то, как почтительно к ней обращаются героини сказок, подтверждает это.
Христианство, борясь с языческими верованиями, не смогло искоренить их до конца, но внесло в сказки существенные коррективы. Происхождение Бабы Яги, например, было приписано черту. Он отобрал двенадцать злых баб и, подобно алхимику, несколько суток варил их в котле. В итоге из варева выскочила Баба Яга.
Когда создавался культурно-туристический проект «Сказочная карта России», то в 2004 году родиной Бабы Яги было объявлено село Кукобой на севере Ярославской области, а днями ее рождения стали 29 и 30 июня. Не так просто было черту варить Бабу Ягу.
Владимир Даль (1801–1872), хоть и пишет о Бабе Яге как о главной ведьме, при этом называет ее «большухой». Это слово было привычно деревенским людям.
Большуха, старшая в семье женщина, вела домашнее хозяйство: готовила еду на всех, отвечала за хлеб и печь, пошив и починку одежды, учила девочек всей работе. Ей подчинялись все женщины, девочки и молодые неженатые мужчины семьи. Что еще важнее, именно она управляла духовной жизнью семьи. Большуха знала все связанные с этой сферой порядки и правила, соблюдала их сама и внедряла в быт. Она несла ответственность за подготовку к праздникам (общим или семейным) и за то, чтобы все в них шло правильно. Она же отвечала за лечебную магию, защитные заговоры и за общение с умершими предками – через похоронные обряды и помин «родителей».
Для каждой девочки в семье большуха отводила сундук, куда годами складывали приданое. Большую его часть девочка готовила сама, едва научившись прясть и вышивать. Там же хранили праздничные одежды, подтверждавшие «честь и славу рода»[14]. Старшая женщина решала, что именно из ценных вещей достанется ее дочерям или внучкам, поэтому сундуки девушек могли пополниться у одной прабабушкиной шубой, у другой – бабушкиными шалями, у третьей – праздничным платьем, которому уже несколько веков. Лишь одной доставался лучший материнский головной убор. Остальные, если семья не была богата, даже на собственную свадьбу брали красивый убор в долг, а потом возвращали его. Отсюда можно понять, что в сказках приданое героиням дает Баба Яга – большуха.
Осмотр приданого. Картина Штефана Страки.
Slovenská národná galéria, SNG
В то же время в древних историях Баба Яга крайне редко представлена семейной женщиной. Она не хозяйствует в привычном крестьянину понимании этого слова. Ее «большина» заключается в магических знаниях: Баба Яга всегда знает, как выйти из потустороннего мира, и ее советы или волшебный клубок выводят героев обратно «на Русь», к роду-племени[15].
Лингвист Олег Трубачев (1930–2002), исследователь этимологии славянских языков, утверждает, что в общеиндоевропейском словаре корень – gen- может обозначать как «род», «рождаться», так и «знать». Долгое время считалось, что это случайная омонимия, но исследователи доказали, что семантически эти слова связаны через понятие родового знака. Линия выстраивается примерно таким образом: род – родить – рождение – родовой знак – знание (узнавание) своих родственников.
Это знание о близости рода и принадлежности ему появляется в момент рождения, подтверждается получением метки во время инициации («знаю по родовому знаку») и сопровождает человека до самой смерти. В качестве примера Трубачев приводит вопрос на санскрите, который задают умирающему человеку близкие люди: «Узнаёшь ли ты меня?» Но подобные обычаи распространены и на славянских территориях. Если родственники получали весть, что кто-то в семье при смерти, то они приходили к этому человеку, чтобы увидеть его живым, подержать за руку, возможно, попросить у него прощения. Во время такого визита они спрашивали, узнаёт ли он их, и вопрос считался важной частью прощания. Родственники, приходя в дом, чтобы застать больного живым, также задают ему этот вопрос[16].
Читая о таких обычаях, можно подумать, что они бытовали в глубокой древности, но еще в 2007 году я сама была свидетелем подобного ритуала в Саратовской области. Умирала моя мама, и повидать ее приехали старший брат моего отца и его жена. После приветствия они по очереди задали ей этот вопрос. Позже мне объяснили, что «так положено делать», несмотря на то что они знали: моя мама умирает в здравом уме и, конечно, узнаёт всех родственников.