Ко всеобщему удивлению, на праздник пришла, рассыпаясь в извинениях, даже дракона. Она сама была еще детенышем и боялась, что при дворе ее сочтут невоспитанной. Она объяснила, что ее мать не поместилась бы во дворце, не сломав крышу, так что маленькие дракончики бросили жребий, чтобы решить, кто пойдет вместо нее. Расима проявила восхитительную невозмутимость и приветствовала дракону с церемонностью, какой удостоился бы великовозрастный сановник, после чего поручила слуге найти гигантскому зверю место поближе к главному очагу.
Мама не могла точно припомнить, где сидела гнома. В ее рассказах она то оказывалась на коленях у короля, нашептывая ему, какой скот пасти на каких пастбищах, то ускользала в огород и принималась копаться в грядках. Иногда мама и вовсе забывала про гному, что я бы счел несправедливым, не будь гномы таким стеснительным народцем, что им куда приятнее тихо поблагодарить за подарок и поскорее удалиться восвояси.
Феникс примостился на спине у единорога. Оба ничего не ели и не произнесли ни слова после того, как приветствовали короля с королевой. Не дожидаясь приглашения, они уселись возде принцессы, и Маленькая Роза уставилась на них во все глаза, позабыв разворачивать подарки и пробовать угощение. Разумеется, они тоже приготовили ей дары, которые должны были сделать ее мудрым и хорошим правителем, но ребенку было не развернуть их и пока не понять. То были дары для души и тела: проницательность, стойкость, милосердие и все остальное, что может пригодиться будущей королеве.
Так что праздник удался на славу и привел в восхищение всех присутствующих, даже мальчика, который лежал больной в постели и слышал о нем только с чужих слов. Если бы празднование закончилось так же, как началось, истории были бы куда короче. Моей матери не пришлось бы покинуть свой дом, я бы не потерял все, что любил, а королевство Харуф продолжило бы свое размеренное существование.
Но потом явился демон, так что дальнейшее существование королевства оказалось не столь уж размеренным.
Глава 2
Я с трудом перевернулся, подняв лицо из грязи. Пришлось бы еще и отплевываться от травы, если бы пару часов назад мы не втоптали ее всю в землю.
Я стал пальцами оттирать грязь с зубов.
– Ну же, Йашаа, – сказал Сауд. – Ты способен на большее.
Так оно и было, и мы все это знали. Сауду не удавалось повалить меня на землю с тех пор, как мне было двенадцать, а я тогда только-только дорос до того, чтобы нести шест, не спотыкаясь об него. Прошло шесть лет тренировок, и я падал только по собственному желанию: в качестве маневра или чтобы заставить противника сместить центр тяжести.
– Вставай. – Сауд махнул древком перед моим лицом. – Если не хочешь сдаться, конечно.
Сдаваться я не собирался. Обычно, когда мы сражались с Саудом, наши силы были равны, но за последние несколько недель он пережил очередной скачок роста и пока плохо соображал, где теперь заканчиваются его руки и ноги, а я пытался этим не пользоваться. Более того, я снова поссорился с матерью, препираясь с ней до тех пор, пока она не закашлялась так, что не могла говорить, и меня это разозлило. Мне не хотелось причинять Сауду такую боль, какую я причинил ей.
– Не хочу, – сказал я, опираясь о шест, чтобы подняться сперва на колени, а потом и на ноги.
– Не давай ему пощады, Йашаа! – воскликнула одиннадцатилетняя Арва, наблюдавшая за боем, сидя на заборе. Ее голос был еще по-детски звонким, но почему-то всегда придавал мне сил. Рядом с ней сидел Тарик – он был на четыре года старше, но на заборе держался куда менее уверенно.
– О, пощади, – насмешливо взмолился Сауд, улыбаясь, чтобы я понял, что он это не всерьез. – Пощади меня, Йашаа! Избавь от своего могучего удара и стремительной…
Договорить ему я не дал. Я мог бы вышибить шест у него из рук и сбить с ног, но это было бы неспортивно. Вместо этого я слегка ударил его по левой руке в том месте, где он держался за шест. Ну, насколько можно легонько ударить палкой, то есть не очень. Он, конечно, взвыл, но встал в стойку, и это давало ему небольшой шанс победить. Однако бой кончился очень быстро.
– Хорошо, что мы на одной стороне, – сказал Сауд, когда я помог ему подняться на ноги. – В смысле, когда это важно.
Важно это было всегда, но я не собирался этого говорить. Он знал это не хуже меня, а произнеся это вслух, я бы только напомнил ему, что его отец, некогда обучавший нас обоих, оставил его с нами и отправился куда-то по неведомым делам. И что уйти его, скорее всего, заставила моя мать. Так что мы просто поклонились друг другу, и я передал шест Арве, которая, опершись на него, встала на ноги на заборе, сделала пару шагов и, наконец, закрутилась волчком на босой ноге, крутя шест над головой в противоположном направлении. Тарик крепче ухватился за перекладину, будто его равновесие могло передаться ей.
– Не люблю я, когда она так делает – буркнул Сауд, и я улыбнулся.
Арва прибыла с нами из Харуфа, примотанная к спине своей матери. Ей тогда был уже почти год, и она могла бы научиться ходить за время нашего пути, но из-за того, что нам приходилось взбираться по крутым склонам, а на дорогах было полно телег, мать боялась лишний раз ставить ее на ноги. За два года пути ее перетаскали на руках все наши спутники, и к тому моменту, как ее ноги наконец коснулись земли, мы все слегка беспокоились, что она никогда не научится ходить как следует. Технически, пожалуй, так и вышло. У нее вообще не было страха высоты, и она могла взобраться куда угодно. У нее было настолько безупречное чувство равновесия, что отец Сауда в шутку называл ее шедевром оружейного мастера. Я с нетерпением ждал возможности сразиться с ней, когда она освоит основы боевой техники. Вот уж интересная получится схватка!
Тарик был не так ловок и уверен в своих силах. Зато ему отлично давалась стратегия. Отец Сауда говорил, что Тарику достаточно нанести всего один удар, зато это будет тот самый, единственный удар, который нужен. Тарик умел держать оборону, во всяком случае некоторое время, но главные его таланты относились к другим областям.
– Йашаа! – раздался голос со стороны шатров. – Тебя мать зовет.
Сауд скорчил гримасу, но я знал, что и ему бы хотелось услышать родительский окрик. Арва бросила мне шест и рассмеялась, когда я его чуть не уронил. Сауд отвернулся, когда она приготовилась спрыгнуть с забора, но он зря беспокоился. Она не стала выпендриваться и спрыгнула без всяких фокусов.
– Я с тобой, – сказала она. – У твоей мамы мое веретено.
Я покачал головой, и мы направились к шатрам. Тарик наблюдал за Саудом, который принялся за одиночную тренировку, которым учил нас его отец. Он следил за каждым движением так внимательно, будто не видел их до этого сотни раз. Сауда я знал всего несколько лет. Они с отцом были родом из Камиха и до встречи с нами не имели никаких связей с Харуфом. Мы с Тариком и Арвой пытались не относиться к нему как чужаку – в основном потому, что понимали, как это обидно. Но он не понимал нашего отношения к прядению, не понимал, почему мы продолжали этим заниматься, хотя вот уже сколько лет это занятие не приносило нам ничего хорошего.
В нашем лагере было четыре главных шатра и два поменьше, а еще открытая кухня. Это не шло ни в какое сравнение с дворцом, о котором мама рассказывала, когда на нее находила ностальгия, но мы не так уж плохо устроились. Лагерь был разбит на перекрестке, и торговцы знали, как нас найти. Товара у нас было немного, но он был дешевый и хорошего качества.
После того как демон наложил проклятие на Маленькую Розу, большинство прях отправились по Великому шелковому пути в пустыню. По ту сторону жгучих песков лежало королевство, откуда пришли наши предки, и там они могли заниматься своей работой, которая в Харуфе теперь была под запретом. Мы знали, что пустынное королевство все еще существует, потому что их торговцы пересекали пустыню со своими караванами верблюдов, но мало кто из Харуфа туда добирался. Мать не поехала, потому что любила королеву Расиму и потому что боялась, что я слишком мал и не выдержу пути через пустыню. Она выждала два года, пока мне не исполнилось восемь, а жизнь в Харуфе становилось все хуже и хуже. А потом забрала с собой последних оставшихся при дворе прях и ушла, но не в пустыню, а через горный перевал в Камих.
В краю торговцев и купцов они надеялись найти место, где смогут работать и получать за это деньги. Но в Камихе все было устроено совсем не так, как в Харуфе. По эту сторону Железных гор действовала жесткая система гильдий, и мастерам без лицензий было запрещено торговать на рынках. Те же гильдии стояли за торговыми соглашениями, которые Касиму пришлось заключить с Царетворцем и которые разоряли Харуф со всех сторон, в то время как казна в столице Царетворца все пополнялась. Для пряхи из Харуфа, даже такой уважаемой, как моя мать, невозможно было добиться подобающего ей положения. Новые пряхи, особенно талантливые, были нежеланными конкурентками.
Мы не могли поселиться в городе, и два года бродили с места на место – Арва на спине у матери, я с маминым ткацким станком в руках, – пока наконец отец Сауда, встретивший нас на дороге и нанявшийся нас охранять, хотя мы едва ли могли себе позволить его услуги, не привел нас на перекресток, где мы устроились на стоянку с остальными мастерами, не принадлежавшими ни к какой гильдии. Что значит прясть он понимал еще хуже, чем Сауд, и хотел учить детей боевым искусствам. Мать этого не одобряла, но напрямую не запрещала, даже когда стало ясно, что драться мне куда интереснее, чем прясть.
Для Арвы и Тарика прясть было игрой, играть в которую для них было все равно что дышать. Для меня же, поскольку я помнил дворец и лицо короля, и то, как Маленькая Роза смеялась, сидя за столом, оно было болезненным напоминанием обо всем, что мы потеряли.
Еще не дойдя до шатра, мы услышали, как кашляет мама. Арва остановилась и взглянула на меня.
– Принесешь мое веретено? – попросила она. – Возьми его с собой на ужин?