– Во имя Истины, они серьезно? «Утренний менуэт»?! – возмутился он, возведя глаза к потолку.
Лесли заметалась у входа, оглядела Илию, который и на метр не сдвинулся с кровати, охнула и замотала руками:
– И правда! Я сейчас ими займусь. Все понимаю, но в первый день… перебор! – она попятилась к резной двери и показала Илии указательный и средний палец. – У вас две минуты! На выход!
Тристан опустил голову и непреклонно посмотрел на Илию.
– Больше нельзя, – тихо сказал он. – Твой траур официально окончен.
– Я не хочу, – бросил Илия, сглотнув ком в горле.
– Илия, я тебя понимаю, но нельзя, – Тристан не отводил от него взгляда и понизил голос до шепота: – Мы больше месяца сдерживали всю свору царедворцев. Если ты не выйдешь, сюда ворвется Первый Советник. Он уже несколько дней высказывает опасения о состоянии твоего здоровья.
Квартет умолк, одна из скрипок грустно дотянула ноту, рыцарь обернулся на звук и после склонился над Илией.
– Душевного здоровья, – он ткнул себя пальцем в висок. – Не давай ему нового повода.
Короткого кивка монаршей головы хватило, чтобы Тристан хлопнул в ладоши, двери распахнулись, а адъютант развернулся навстречу толпе. В королевскую приемную набились с полсотни человек, которые мгновенно стихли и тянули шеи, силясь разглядеть правителя в пижаме и одном носке.
– Его Истинность Илия I готов принять камерарий, – громогласно сообщил Тристан.
В покоях началась давка, по приемной забегали слуги, а камергеры выстроились у порога. Музыканты вновь предприняли попытку добавить торжественности моменту, но Лесли взмахом руки отменила традиционный придворный будильник. Камергерам вручили умывальные принадлежности, предметы туалета и регалии, и после приглашения Тристана в спальню зашли Первый Советник, глава сыскной полиции, королевский секретарь, главный лекарь и еще двое рыцарей-пальеров – Гаро Паветт и Оркелуз де Луази. Они с Тристаном принялись умывать, брить, причесывать Илию – приводить его в порядок. Когда они сняли с него пижаму, за дело взялся главный лекарь.
– Ваше Величество, – позвал он, пока король пытался побыстрее облачиться хотя бы в исподнее. – Я должен осмотреть вас.
Илия растерянно огляделся. Его напрягало общество семерых мужчин, облаченных для аудиенции – первые государственные лица в костюмах-тройках и рыцари в пальерской форме, в то время как сам он только и мог смущенно прикрывать пах ладонями. Не дождавшись ответа, лекарь сказал:
– Прошу вас, сир, вытяните руки вдоль тела.
Не желая затягивать процедуру или спорить в столь непрезентабельном виде, Илия выполнил просьбу.
– Благодарю, сир! Откройте рот. Так, так, прекрасно. Вытяните руки. Замечательно, а теперь присядьте на корточки…
– Профессор Оделл, я бы предпочел надеть хотя бы подштанники, прежде чем мы продолжим.
– Прошу, сир, еще минуту вашего времени! Я должен удостовериться, что вы в полном порядке, – главный лекарь мельком взглянул на Первого Советника.
Илия делал все, что просил доктор Оделл: приседал, трогал нос с закрытыми глазами, стоял на одной ноге. Главный лекарь поблагодарил его, раскланялся и обратился к государственникам, выстроившимся у окна.
– Джентльмены, его величество находится в здравии и прекрасной физической форме!
– Благодарю, доктор Оделл, – произнес Первый Советник, пока Илия торопил рыцарей, которые помогали ему облачаться, – сам он не имел права одеваться в присутствии подданных. – Ваше Величество, позвольте, ваш секретарь зачитает сводки и список дел на сегодня.
Сложно было сказать, чего набралось больше: новостей или знаков отличия, которые Тристан вешал на Илию. Они не были броскими или даже заметными, эти многозначительные мелочи: шнурок на рукояти меча Лоридаля, тонкая подвеска на перевязи, запонки с гербом, нашивка на внутренней стороне борта его мундира несли скрытые, тайные смыслы. Например, синяя лента, выглядывающая из-под галстука, означала, что король все еще скорбит о погибшей невесте и не ищет новую партию. У Тристана были такие же маленькие истории на его пальерской форме: адъютантский значок, ключ камергера и фиолетовая нарукавная повязка, отданная его возлюбленной Ронсенваль, которой давно уже не было в живых. Он говорил Илии: «Я тебя понимаю», – и король не сомневался, что так оно и есть.
А секретарь самозабвенно читал. Усидчивости Илии хватило на первые пункты, которые и были самыми важными из всего озвученного секретарем. Илия отметил для себя три: отец пишет, что его дипломатические усердия в Империи Кнуд не дают результата, он просит его озаботиться вопросом союза с Радожнами лично и что-то еще про военный совет в три часа дня. А потом его концентрация заблудилась в витиеватых описаниях аудиенций, посещений благотворительных домов и предложений развесить его портреты на трамвайных остановках. Илия всматривался в Первого Советника, который усердно косился в бумаги королевского секретаря и едва слышно мычал что-то наподобие «угу» или «не-а» прежде, чем чтец переходил к следующей повестке. За спиной Первого Советника разливался белый свет узкого высокого окна, местами разукрашенный витражным узором. Когда главный лекарь ушел к прочим старикам, Илия шепотом сказал пальерам: «У него вензеля витража вьются, как оленьи рога». Оркелуз скривил рот, сдерживая улыбку, а Гаро прищурился и подметил: «Больше похоже на уши». Тристан затянул на Илии галстук и прошипел: «Они нас услышат». Илия, стоявший спиной к государственным мужам, предположил: «И что, думаешь, обидятся и не будут больше приходить?». Оркелуз прыснул, но тут же сделал вид, что закашлялся. Король и оба рыцаря ехидно посмеивались, но Тристан их задора не разделял. Казалось, он один понимал серьезность происходящего: «Перестаньте».
– …репетицию обращения. Утвержденный текст речи сегодня вам принесут вместе с вечерней корреспонденцией, – закончил секретарь.
– Благодарю за доклад, джентльмены, – бросил Илия, не оборачиваясь. – Все свободны. Тристан, пригласите королеву.
Когда Лесли зашла в спальню, адъютант проверил, чтобы никто больше не дожидался короля в его покоях и приказал слугам проводить придворных.
– Лорд Первый Советник, позвольте обратиться, – нагнал он его почти у выхода из опустевшей приемной.
– Я вас слушаю, сэр Трувер, – тот остановился, но все еще был занят бумагами в дипломате. – Только прошу вас, недолго.
– Конечно, – кивнул Тристан и набрался духу для того, чтобы сказать. – Хотел уточнить, осведомлены ли вы о новопринятом официальном обращении к королю?
– Не понимаю вас… – он только на мгновение отвлекся от своей волокиты.
Тристан набрал воздуха в грудь. Он знал, что голос его должен быть тверд.
– К королю Илии I должно обращаться «Ваша Истинность» и в дальнейшем – «сир». Вы и еще ряд государственных служащих, вероятно, по привычке, говорите «Ваше Величество».
Первый Советник все же поднял взгляд. Его маленькие глаза, смотрящие поверх очков, придавали ему сходства с каким-то грызуном из детской книжки: будто бы кротом или землеройкой.
– Я вас понял, сэр Трувер. Что ж… Это вопрос очень долгий.
– Это очень важный вопрос, – не дал ему уйти ни от ответа, ни из покоев адъютант.
– Тогда я должен узнать, кто им интересуется. Его Величество приказал вам передать свое недовольство, или попытка сделать мне замечание является вашей инициативой?
– Его Истинность, – Тристан отчеканил два слова, – были оскорблены всей сегодняшней утренней церемонией: от начала и до конца.
– Короля не могут оскорбить традиции его двора, – препирался Первый Советник.
– Безусловно. Чего не скажешь о демонстрации власти его приближенных, – понизил голос Тристан. – Вы собрали в этой комнате весь свет, и только дверь отделяла их от зрелища, где обнаженный король проходит осмотр при всем камерарии!
– Спишу эти выводы на вашу неопытность и, возможно, неполную адаптацию после фронта, – поджал губы Первый Советник. – Знаете, сэр Трувер, как меня зовут?
Тристан был раздражен, что оппонент так нагло меняет тему разговора, но ответил:
– Конечно нет. Никто не зовет Первого Советника по имени, даже если оно известно.
– Вам известны и причины этой традиции. – Он подошел вплотную и старался заглянуть рыцарю в темные глаза, но это было сложно, Тристан был выше его на голову. – Ваша верность делает вам честь, но пальеры здесь не единственные, кто сложили свои судьбы на алтарь государства. Я на своем месте, и отсюда мне прекрасно видны границы моих возможностей. Я их не переступлю. Все, что было сделано сегодня, и впредь является необходимостью и делается ради блага короны и всего Эскалота. А вопрос изменения традиций, этикета и, в частности, именования я готов включить в повестку следующего совета.
Он зашелестел листами бумаги и поторопился защелкнуть застежку дипломата.
– Я передам Его Истинности, – проговорил Тристан, а когда Первый Советник совсем потерял к нему интерес, добавил: – И буду надеяться, что на этом совете все присутствующие будут должным образом одеты.
Возня и шуршание оборвались, и Первый Советник ошарашенно вперился в Тристана.
– Немыслимо! – прохрипел он, сотрясая дряблой кожей на щеках.
Тристан проследил за тем, как Первый Советник, пышущий негодованием, скрылся в коридоре, и вернулся к Илии. Он все ему рассказал. Рыцарь ждал реакции, но единственная оценка, данная королем, была вложена в одно слово: «Гнусно».
Поведение короля последние несколько недель казалось странным и его близким, и его приближенным – нередко предполагали, что в нем уживаются несколько разных людей. Все началось с коронации или немногим раньше – Илия нервничал, отвлекался на сущие пустяки и (возможно ли это?) капризничал. Семья и друзья знали, что ему глупость не свойственна. Лесли одно время пыталась списать перемены на самую очевидную причину: Илия адаптировался к мирной жизни как ветеран и как новый правитель, несущий в себе мудрость Эльфреда Великого. С тех пор как Тристан, Гаро и Оркелуз встретили Илию у выхода из пещеры в горах Раската, возмужавшего и заметно изменившегося, прошло почти два месяца. Но все же его величественный облик шел вразрез с изменениями его натуры. Тристан утверждал в секретных разговорах с Лесли, что «не мог король Эльфред быть… ну,