таким». Причины они искали вдвоем и тайно, нельзя было обращаться ни к врачам, ни к агнологам, ни даже к пальерам. И о своих наблюдениях можно было только перешептываться. Вряд ли заявление о том, как странно молодой король ведет себя, повысит его авторитет.
Несмотря на успешно завершенную миссию – пробуждение древнего героя – война с Кнудом набирала обороты, и редкие передышки обеспечивал только лорд Гавел, министр иностранных дел и отец Илии. Он сейчас пребывал в Империи на переговорах. Министр отправился в Кнуд не только по политическим причинам. Великий кесарь Рольф, утверждавший, что раньше всех пробудил в себе национального героя Кнута, был кузеном лорда Гавела. В отрочестве они виделись часто, воспитывались одними гувернерами. Министр надеялся разглядеть, лжет кузен или говорит правду, но пока это давалось с трудом. В последнем личном письме Илии министр поведал, что имеет подозрение, будто кесарь сошел с ума, но не видит истинных причин безумия. Возможно, писал он, Рольф тронулся умом в Последней войне, и ветеранская болезнь в нем только прогрессировала с годами, а может быть и так, что это Кнуд ломает его личность, ведь образ героя древности и его личность – не одно и то же.
Тристан не знал, чего боялся больше, но был убежден, что не может написать министру о метаморфозах Илии. В итоге Тристан остался один с огромной пугающей проблемой, и только Лесли помогала ее решать, временами унимая странные порывы Илии материнским авторитетом. Страх перед неизведанным разрастался и довлел: Тристан был, возможно, единственным в Эскалоте, кто ведал столько всего о чудесах, но даже он знал так мало, что едва хватало на пристойное объяснение.
Вот и сейчас он наблюдал маленькую катастрофу. Илия сидел на военном совете вместе с высшими чинами, обсуждая тактику укрепления текущей линии на Новом фронте. Тристан стоял за его спиной и внимательно смотрел, как по карте ползают фигурки солдат и военной техники, подталкиваемые указкой генералиссимуса. Соглашаясь с дельными предложениями и выдвигая встречные идеи, Илия подбадривал их и указывал на пунктир, идущий от Сантье вглубь Эскалота. Когда Тристан увлекся обсуждением, случилось нечто крайне странное: пока Лоретт объяснял «принцип кулака» в работе авиации на занятой территории, и все присутствующие следили за указкой, Илия загреб солдатиков и начал ими играть. Поначалу командиры даже не поняли, что такое делает король. Но он именно игрался: изображал звуки стрельбы, предсмертные крики, перебежку от Шевальона до Сантье и мольбы сохранить жизнь оловянных бойцов.
– Сир, прошу меня простить, но что вы делаете? – спросил шокированный генералиссимус Лоретт.
Илия оторвался от игры, он все еще сжимал двух солдатиков в руках и с удивлением оглядывал стол, будто только что понял неуместность выходки. Он слышал, как рвано дышит Тристан над ним. И король спас себя сам:
– Почему вы умолкли, герцог? – задал он вопрос, глядя Лоретту в глаза.
Тот растерялся не на шутку. Генералиссимус тряс головой и указывал на заваленные фигурки близ надписи «Шевальон».
– Я… думал… Вы имеете какие-то соображения и замечания, – каждое слово давалось ему с трудом, он искал их и для себя, и для короля – оправдания. – Я продолжу, если позволите.
– Да, – согласился Илия и приподнял пехотинца, ткнув им в сторону полководца. – Вот это, герцог. Важно вот это. Ничто не должно вас отвлекать.
– Безусловно, – выдохнул фельдмаршал. – Мы рассредоточили авиацию по линии фронта, но тремя ударными группами. К сожалению, ошибка «черного неба» подарила нам печальный опыт…
Впредь Илия слушал внимательно, а маленькие солдаты на карте стояли неподвижно, никто их больше не трогал. Сбитые с толку, фельдмаршалы нашли жестокую метафору короля показательной: отвлекаясь на несущественные вещи, они позволили фронту пойти в глубь страны.
Отныне Тристан был начеку, но даже изрядная бдительность не спасла их вечером. По случаю окончания траура и выхода короля в свет ужин подали в Малахитовый зал, и за тридцатью двумя столами расположились придворные – некоторые прибыли даже с супругами или взрослыми детьми. Королевский стол расположился у гигантского панно, и за ним сидели Первый Советник, Лесли, Илия и Тристан. По этикету пальер должен был занять место за столом своего Ордена, но Илия настоял, чтобы за ужином они сидели рядом.
Подали первые блюда – тут-то и начался новый кошмар для Лесли и Тристана. Смена блюд не происходила до тех пор, пока король не доест. Если король решал отказаться, например, от десерта, его не приносили более никому. Таким образом, двору подавали то же, что и монарху, процедура не исключала, но уменьшала риск отравления.
И вот суп, а точнее, полупустые тарелки стыли на столах уже около часа. Тристан в ужасе смотрел, как Илия гоняет вяленые грибы в бульоне, и покашливал так часто, как это казалось бы уместным, чтобы окружающие не решили, будто у адъютанта простуда. Лесли не выдержала и, наклонившись к сыну, тихо попросила: «Доешь, пожалуйста, суп». Она тепло улыбнулась сначала ему, потом гостям. Но Илия звонко отставил ложку и заявил, что ненавидит суп. Тристан пожалел, что не подменил их тарелки, пока была возможность провернуть операцию незаметно. К сожалению, повисшая тишина значила, что его восклицание, приправленное острыми нотами детского каприза, слышали все. Массивный рыцарский сапог беспардонно пихнул королевскую лодыжку. Илия возмущенно взглянул на адъютанта. А Тристан смотрел на него так выразительно, будто надеялся написать на своем лбу оду благоразумию и мольбу прекратить паясничать немедленно. Но просветление в облике Илии, какое мелькнуло на совете после вопроса герцога, не наступило. Король был возмущен, размашисто отодвинул от себя тарелку и надул губы. Гаро с открытым ртом вперился в Тристана, и тот все понял. Точнее, понял он немногое, но и промелькнувшей мысли хватило, чтобы адъютант наклонился к уху короля и тихо сказал:
– Если ты сейчас быстро доешь все, что нам подадут, после ужина пойдем фехтовать, сколько хочешь.
Когда Илия повернул к нему сияющее от счастья лицо и спросил: «Честно?», внутри Тристана с грохотом упал рояль. Он точно знал, с каким звуком это происходит – так звучит задушенная истерика. Но рыцарь подтвердил свое намерение коротким наклоном головы. Илия съел все быстрее, чем рекомендует потреблять пищу главный лекарь. А вот аппетит его адъютанта был изрядно подпорчен.
С каждой захлопнутой позади дверью уменьшался топот. В конце концов в приемной короля слышался стук каблуков Илии, который несся вперед, уверенная и широкая поступь Тристана и цокот поспевающей за ними королевы.
– Надо поговорить, – окликнул Тристан.
– Нет! Я переоденусь и пойдем фехтовать! Ворот так колется, мам! – возмущался Илия, по дороге разбрасывая священные регалии – корону, перевязь с Лоридалем и орден высшей степени, висящий на ленте. А Лесли в ужасе смотрела на его бесчинства и подбирала брошенные вещи, будто он раскидывал по комнате самые обычные носки и рубашки.
– Илия, – строго призвал Тристан.
Тон, совершенно неуместный при обращении к монаршей особе, но другого выхода не оставалось.
– Хочу фехтовать на мечах! Ты обещал! – требовал он.
Тристан согласился, выгнал всех слуг из зала и смирился, что расспрашивать Илию придется во время дуэлей.
– Объяснись! – Тристан сделал ленивый выпад.
– В чем?
– Что с тобой происходит? Что было на совете? – выпад. – На ужине? – выпад. – Что сейчас происходит?
– Не нуди! Совет скучный, суп мерзкий, а ты – нудный.
Они сошлись, Тристан парировал удар, зашел за спину соперника и толкнул Илию вбок так, что тот пробежался на несколько шагов в сторону.
– Допустим. И часто ты ощущаешь отвращение к обязательным вещам?
– В последнее время да, – честно ответил Илия и, пожав плечами, сделал новый рывок.
– Что предшествует этому?
Илия бился с азартом и не отвечал.
– Когда тебе меньше всего хочется есть суп и слушать Лоретта? – настаивал Тристан.
– И тебя, – веселился Илия. – Ближе к вечеру. Когда хочу спать. Перед сном вообще все это нервирует.
Задумавшийся над услышанным Тристан пропустил удар, разозлился и через серию коротких атак обезоружил Илию. То, что друг стал сдавать, было очевидно: он сделался невнимательным, раздражительным и недальновидным, – заимел все неприемлемые качества для короля.
– Ты надел траур месяц назад. Тогда держался весьма неплохо. Надо вспомнить, что случилось, – Тристан кружил над ним вороной.
Илия поднял тренировочный меч и снова вступил в бой.
– Дело в сезонных ассамблеях, – расстроенно припомнил он.
– Не понял.
– Я ведь надел ленту, объявил траур, а они спустили на меня стаю гончих.
– Каких еще гончих?! О чем ты вообще? – Тристан лениво отбивался и не торопился нападать.
– Девчонок! – вспылил Илия. – Они спустили на меня своих дочерей и внучек. Знаешь, что самое невыносимое? Они все оделись, как Гислен, даже прически сделали, как у нее! А ведь все они ее ненавидели и осуждали. Каждая! Это было отвратительно.
Он почти кричал и размахивал мечом без энтузиазма. Тристан перестал фехтовать, и Илия безучастно сражался с воздухом.
– Все девчонки – дуры! Кроме мамы. И Гислен. И Ронсенваль, конечно.
При упоминании возлюбленной Тристан по привычке накрыл лавандовую повязку ладонью, надеясь, что память о ней поможет найти ответы. Но единственный совет, который бы его леди дала, звучал очевидно – терпеть и ждать.
– И Ренары, – надувшись, добавил Илия.
– Кто такая Ренара? – ухватился за новое имя Тристан.
Король понял, что проболтался, и постарался уйти от подробностей, снова ринувшись в бой.
– Кто такая Ренара? – наседал Тристан, отбивая удары.
– Неважно! Я обещал молчать, – буркнул Илия.
– Кому ты обещал? Илия! – одним ударом рыцарь выбил меч и отгородил Илию от него, чтобы тот не кинулся поднимать оружие. Он сурово смотрел и настаивал. – Я жду.