– Помощь моей внучки вам больше не понадобится, – сказала она, и Илия понял, что желает получить Джорна.
Он торопливо достал из-за пазухи шифоновый рукав и на минуту задумался, стоит ли отдать его Джорне, а не Тристану, который ревниво наблюдал за происходящим. Илия знал, как адъютант боится лишиться своего сокровища. Но в очередной раз доверившись интуиции, он передал рукав Джорне. Ее чувств ничто не выдало, если не считать нескольких дернувшихся жилок на лице. Фея торжественно подошла к Тристану и приподняла руку с тканью, предлагая помочь ему с повязкой. Рыцарь подставил ей предплечье, и Джорна неторопливо принялась за дело. Молчание в шатре было и учтивым, и напряженным. Почти завязав узел, Джорна тихо произнесла:
– В этом возрасте она бы уже стала Верховной леди Долины.
Упрек, сожаление или нежная тоска были вложены в эти слова? Никто не знал, однако Джорна печально опустила глаза и задержала взор на рукояти меча в ножнах. Она так и застыла, держа в руке край повязки, переводя взгляд с лавандовой ткани на искусно украшенный литьем и травлением эфес. Тристан недоуменно следил за ее реакцией, но не мог разглядеть причин ее интереса.
– Занятно, – хрипло выдохнула она наконец и отпустила рукав.
Вопрос застыл на кончике языка Тристана, так и не вырвавшись в мир. Возможно, он решил, что не хочет знать о Ронсенваль ничего, что не успел собрать и сохранить до сего дня.
Джорна повернулась к Илии и пригласила Ренару подойти. Она по-матерински приобняла ее и будто так же обхватила Илию другой рукой, но было видно, что к королю она не прикоснулась. В жизни Ренара оказалась противоположностью себя во снах: робкая, неболтливая и скромная. Возможно, так действовало на нее общество покровительницы. Рыцари пропустили их и пошли следом на выход.
– Что ж, у моей воспитанницы есть некоторые вещи, но сундук с ними я пришлю позже, когда для посылки настанет подходящее время, – загадочно пообещала Джорна.
Илия без комментариев дал понять, что даже не пытается дознаться, и вышел из шатра. Снаружи остальные рыцари ждали сидя на земле, но мгновенно вскочили с мест, увидев короля.
– Вы постигаете мудрость с каждой минутой, государь, – Джорна шуткой показала, что оценила его смирение.
– Это не мудрость, мадам. Это усталость, – безучастно ответил он, подходя к лошадям.
Он вскочил в седло и протянул руку Ренаре. Оркелуз, стоявший рядом, помог девушке взобраться на лошадь и заботливо, взявшись только за ткань, одернул край ее юбки, когда та, скомкавшись под бедрами, оголила ее ноги выше колен. Уже сидя верхом, Илия обратился к Джорне:
– Я намерен по настоянию отца отправиться в Радожны. Я желаю союза. Вам есть что сказать по этому поводу?
– Ох, государь, если бы я говорила всякий раз, как имела суждения по озвученному вопросу, я бы осипла, – провидица дала понять, что не одарит советом и не предостережет.
Смирившись и с этим решением, Илия кивнул.
– Благодарю вас за помощь и гостеприимство, Старшая леди, – громко произнес он на прощание.
– Пусть будет впрок, – ответила она.
Илия пришпорил коня и поскакал в сторону леса, сопровождаемый пальерами. Джорна проводила взглядом отряд, а потом подала знак, два раза сжав пальцы вытянутой руки, – фея из свиты подала ей трость, и Джорна, опираясь на нее, пошла в сторону Трините. Она тоже изрядно устала.
Они скакали без остановок до самого Пальер-де-Клев. Ренара ехала молча, без возмущений, жалоб и попыток расспросить короля, изредка ерзая в неприспособленном для двоих всадников седле. Илия молчал до тех пор, пока не спешился во дворе замка. Он помог Ренаре спуститься и тогда спросил:
– Ты хочешь есть?
Девушка неопределенно помотала головой и дернула плечами.
– Я бы поужинал, прежде чем выдвинуться в деревню.
На самом деле он желал двух вещей: побыстрее отправиться в столицу и успеть до того поговорить наедине с Ренарой. Он торопился из-за опасений, что мать и придворные, оставленные без присмотра (ладно бы только его, но еще и Тристана), набедокурят. Внезапное, позабытое за месяц терзаний и детских игр чувство ответственности подстегивало его действовать.
Беседа с Ренарой была нужна ему как можно быстрее: в столице уже не придется остаться наедине без страха быть услышанными. Но вопреки этому, Илия решил сначала отужинать вместе с пальерами в трапезной, а уже после расспрашивать Ренару. Пальеры впервые за долгие годы собрались почти всем Орденом в своем главном замке. И пусть замок тот был руинами, пусть и самих пальеров осталось в живых всего двадцать семь, каждый из них креп духом, видя первые шаги к возрождению. Во главе стола сидел молодой король, и они только что вернулись из похода с сумками, полными кореньев струпки, уникальными снадобьями и загадочной девушкой, которую отправлялись спасать. Раньше они только читали подобные истории, а сами же готовились к научной работе и военной службе на фронте. Но вот сейчас, когда все они сидят за одним столом с Илией I и поднимают походные кружки с пресной водой из армейских фляг, подобно кубкам на пиру, жизнь их становится похожа на старинные песни.
Ренара стояла в полуразрушенном музее Пальеры. Когда Илия вошел в залу, девушка поправляла картину на стене и стряхивала паутину с массивной гипсовой рамы. Некоторые экспонаты уцелели и были любовно восстановлены, подписаны и выставлены в экспозиции пожилыми ветеранами, которые доживали здесь свои дни. Илия помянул про себя трех несгибаемых стариков – Леона, Юзефа и Гремаля – им он тоже был обязан и жизнью, и короной на голове. Увидев Илию, Ренара смутилась и отступила от картины. На полотне изображался сюжет далеких дней: рыцарь стоял на одном колене, опираясь головой и руками о гарду меча, его лицо исказили муки совести. Темные тона картины по краям уходили в чернеющую синеву масляной ночи, а лицо рыцаря, его мерцающая кольцами кольчуга и плотно сжатые пальцы озарялись одиноким лучом из бойницы. На лезвии клинка травлением протянулся девиз «Мирись со смертью, неся ее». По задумке художника герой выбирал между службой королю и помощью другу. Илия кашлянул в кулак и указал на картину:
– Она называется «Оковы рыцарства». По сюжету сэр Ламель решает, остаться ли ему с сюзереном или уехать на помощь Рошану.
– Мне известно, кто такие Ламель, Рошан и автор картины, и что девиз на мече – анахронизм, – сказала Ренара раньше, чем Илия ударился в искусствоведческую лекцию.
Он удивленно и с одобрением вскинул светлые густые брови:
– Вот как? Что еще тебе известно? – спросил он.
– Это дознание?
– Попытка понять, что происходит, – не сдавался Илия, хотя и смягчил тон.
– Не знаю, что тебе сказать, – отвернулась она и поспешно исправила одно слово в обращении. – Вам.
Важная перемена в ее интонациях и поведении. Илия зацепился:
– Давай начнем с того, почему во снах ты вела себя как душевнобольная, а теперь я наблюдаю образцовую вменяемость?
Ренара засопела, она по какой-то причине не хотела обо всем снившемся говорить.
– Вы сознавали себя ребенком, сир. Я видела это и подыгрывала вам.
– Чтобы добиться моего приезда за тобой в Долину?
– Да.
– Почему ты не ушла сама? Джорна легко отпустила тебя.
– Потому что без вас она бы не дала мне выйти даже за ворота Трините.
– Тебе известны причины?
Чтобы скрыть, что нервничает, Ренара стала прохаживаться по зале.
– Мне мало говорили обо мне.
– Расскажи все, что знаешь, будь добра, – мягко попросил Илия. – Я приехал за тобой на край Абсолюта и имею право знать.
Ренара уселась в ветхое кресло, расправив светлую юбку. Она теребила верхний слой ткани в пальцах. И говорила:
– Мне известно, что я не фея. И я была единственной такой в Трините. В раннем детстве то ли мать, то ли отец зачем-то отдали меня феям. То ли меня спасли от хвори, то ли я была залогом для какой-то цели в будущем. У меня есть имя, Мэб Джорна его знает, но никогда мне не говорила. Сколько помню, меня называли только по прозвищам: лисонькой, сестрицей-лисицей и Ренарой. Я знаю мало о себе, но и эти мелочи собирала скрупулезно: кто-то проболтается, кто-то раздобрится и ответит на вопрос, кто-то обманется и решит, будто я уже знаю, тут же все и выложит.
– Почему так сложно-то? – спросив, Илия поморщился.
– Я не знаю. Мэб Джорна говорила, мое дело простое, девичье – ждать.
– Может, у тебя есть какой-то особый дар, как у фей? – предположил Илия.
– Нет дара, – уверенно отвечала Ренара. – Меня многому учили, но все это были обычные знания и умения: география, история, математика, химия, медицина, – перечисляла она, разгибая пальцы. – Этикет, риторика, домоводство, танцы, пение, игра на лире, языки – я знаю кнудский и радожский. Радожский, правда, сильно хуже.
– Блестящее образование для той, кому даже собственного имени не раскрыли, – задумался Илия.
– Феи в шатре – это все мои учителя. Пришли проститься, так сказать, – без эмоций объясняла она.
Илия взъерошил волосы и зашагал вдоль стены, всматриваясь в экспонаты, словно ища в них подсказку.
– Ренара, ты пойми меня правильно, но в Долине все случилось быстро, скомканно и без каких-либо заявлений. Ныне я пребываю в своем уме, и это больше не игра. Я желаю во всем разобраться, но хочу, чтобы и ты поняла положение… – он замялся, подбирая слова, тактичные и любезные. – Все это похоже, ну, скажем, на сватовство. Но оно им являться не может. Ты это понимаешь?
– Да.
– В качестве кого Джорна отпустила тебя со мной?
– Не знаю.
– Да во имя Истины, что со всеми не так?! – прикрикнул Илия. – Ренара, мы приедем в Эскалот. Не лично, но я помогу тебе: жилье, содержание, если пожелаешь, работу по душе и навыкам тебе обеспечат. В конце концов, думал я тогда или нет, а ответственность взял. Однако на этом все. Тебя мое решение устраивает?
– Более чем.
Илия в толк не мог взять, почему она отвечает односложно, когда во сне она могла искренне зайтись тирадой о цикадах в Гормовых холмах.