– Чем мне помочь? – едва слышно попробовал растормошить он Тристана. – Еще и получилось так, что я тебе времени другого не оставил. Не здесь письмо нужно было читать, и не сейчас.
Тристан повел головой в сторону в знак несогласия.
– У меня были горести, которым доставались красивые даты и живописные места. Они легче от этого не становились, – холодно ответил он, а потом, прежде чем Илия попытался снова выразить сочувствие, добавил: – Давай я скажу вслух то, что кажется мне самым… невозможным.
Он зло стиснул зубы и засопел. Илия ждал. Тристан успокаивался. Наконец рыцарь признался:
– Я с детства жил с мифической историей о родителях, потому что сэр Мерсигер был связан клятвой. У меня голова трещит от мыслей о маме, папе, деде, о феях, Ламеле, о Ронсенваль. До встречи с ней мне казалось, что я один во всем свете, и никто никогда меня не поймет. А потом мы встретились с тобой и разделили наши тайны. Но знаешь, кто действительно был один – Мерсигер. После смерти друзей он получил ребенка, которому не мог ничего рассказать. Наблюдал, как я говорю с куклой, сбегаю к фее в лес, присягаю преемнику… И он-то уж точно знал, кто поднял «Ужас» в бой, – бурлящая пена поверхностных наблюдений вскипала в Тристане, а потом ледяная волна окатывала его истинными откровениями, и Тристан захлебывался в них. – Он молчал, менял мне пеленки в пансионате и расследовал дело о смерти Труверов. И завещал мне два своих сокровища: меч Ламеля и это расследование. Как я мог быть таким халатным?..
– Мы найдем пакет, даю слово, – твердо пообещал Илия.
– Я за мечи теперь переживаю, – вспомнил Тристан. – Две величайшие реликвии Эскалота мы побросали в покоях, как игрушки. Мне стоило предупредить, что их могут украсть, и позаботиться об их сохранности. По крайней мере, Лоридаля, на тот момент.
– Свяжемся с пальерами. Отдам приказ забрать из комнат и взять под охрану.
Они замолчали, будто у них закончились эскалотские слова, поэтому Тристан произнес по-радожски «блины» и принялся за остывший завтрак. Илия последовал его примеру. За чаем он взглянул на циферблат, стрелки неумолимо подгоняли их на совещание с агнологами.
– Что будем делать с кнудскими новостями? – спросил Илия.
Тристан замер с сервизной парой в руках, в его глазах сверкнуло отчетливое «Точно!».
– Так, – нервно начал он. – А что ты думаешь?
– Думаю Рогневе все рассказать, как есть.
– А агнологам?
– По обстоятельствам, – ответил Илия и нахмурился: сумбур портил все планы.
– Тебе сейчас надо решить, хочешь ли ты вручить Рогневе такое оружие, – Тристан сделал глоток и поставил чашку на блюдце, как неотвратимую точку.
– Она это тоже оружием назвала.
– Не очень нежно для скорбящей вдовы, – заметил Тристан.
– Не очень. Но у нас выбора нет. Радожны напуганы, потому что для них происходящее – начало войны, сопряженной со смертью вождя и расколом. Пройдет пара месяцев, и кошмар станет для них нормой. И на союз их уговорить будет сложнее. А он нужен нам больше, чем им, – последнюю фразу Илия прошептал. – Мы на грани. Истощены, как и Кнуд. Победителя определят Радожны.
– Ох, сомнительно, – протянул Тристан. – Да и теперь мы знаем, что Рольф лжет. У них нет ничего.
– Ничего, кроме лжи, – серьезно напомнил Илия. – Чем больше они в ней увязают, тем яростнее огрызаются. Кесарь извратил все, в том числе и свой народ.
Тишину нарушала тикающая секундная стрелка. Она торопила другие две вперед. Разговор за завтраком получил от Тристана однозначную оценку.
– Мерзко это все, – сказал он.
– Мерзко, – подтвердил Илия.
В зале конференций во главе тополиного лакированного стола сидела Рогнева, а вдоль его по обе стороны – агнологи. Некоторых из них Илия узнавал, они встречались на мероприятиях. Когда все уселись, Рогнева заговорила:
– Раз никого не ждем, можем начинать.
– Рогнева Бориславовна, Ваше Величество, – обратился к ним один из наиболее пожилых агнологов. – Я бы хотел прояснить некоторые моменты о нашем сотрудничестве.
«Нашем». Тристан выпрямился, будто ему за шиворот ось просунули. Илия с вызовом посмотрел на ученого.
– Ну, профессор, я вас слушаю, – поторопила Рогнева, не желая долго церемониться.
– Я хочу быть уверен, что все присутствующие на данном закрытом совещании являются союзниками или бесспорно лояльными друг другу сторонами…
– Ой, – отмахнулась она. – Короче!
– Короче, – согласился агнолог. – Дело в том, что наша Лига уже единожды вложилась многими ресурсами в один проект, увенчавшийся бесспорным успехом. Однако этот успех с нами не разделили в должной мере.
Рогнева тяжко вздохнула, будто воспитательница, которой предстояло мирить двух повздоривших мальчишек.
– Ваше Величество, к вам вопросы имеются у нашего многоуважаемого профессора, – указала она на агнолога.
– Тогда профессор может прямо их задать, – предложил Илия, и они оба уставились на виновника разбирательства.
– Ваше Величество, при всем нашем вкладе я не вижу рациональных причин вашего отстранения от проекта.
– Я – король. У меня нет времени быть подопытным. Больше подробностей вы можете узнать у бывшего куратора проекта доктора Рокильда, – ледяным тоном отрапортовал Илия с намеренным отрывистым эскалотским акцентом.
– Можете не сомневаться, доктор Рокильд уволен и лишен всех званий…
– Ввиду своего провала с манифестом? – резко спросил Илия, и Тристан странно дернулся, будто потянулся в этот момент к отсутствующему на поясе мечу.
Шок отобразился на лицах ученых: часть из них были удивлены, часть сконфужены. Но профессор ответил:
– Ввиду его некомпетентности. Если его действиями Лига нанесла вам оскорбление, я официально приношу извинения. В этом не было злого умысла, только желание повысить вашу мотивацию и неуклюжее исполнение.
Илия усмехнулся, а ликующая улыбка плотно сдерживалась его сомкнутыми губами. Но ему польстило, что здесь, в присутствии его самого и Рогневы, агнолог не стал лукавить и честно сознался в фальсификации.
– Ваши извинения приняты. Учитывая «некомпетентность» сотрудников, надеюсь, вы находите рационализм моих действий в увеличении дистанции Лиги от государственного аппарата. Но прошу заметить, это не я приказал перенести ваши научные центры из Эскалота в Радожны.
Рогнева вскинула брови и покачала головой, даже не скрывая своего возмущения спонтанным препирательством.
– Это решение продиктовано научным интересом! – горячо заверил профессор. – Вы ограничили нам доступ к важным источникам, и мы сместили фокус.
– На вождя Кургана, – подытожил Илия.
– Так. – Рогнева хлопнула ладонями по столу, спокойно, но твердо, будто кулаки или молоты опустила. – Если на этом взаимные претензии исчерпаны, перейдем к сути нашего совещания.
Секунды примирения с кричащими интересами, и профессор уточнил:
– Все же я бы хотел иметь заверения в бесспорном союзе всех присутствующих.
Рогнева закатила глаза, без стеснения посмотрела на Илию исподлобья, словно бы говоря: «Давайте, Илия, уважьте старика». Король почти услышал ее требовательный голос, но она молчала.
– У вас есть мои заверения. В ответ я бы хотел получить ваши: никаких мистификаций, подделок и секретов. Полная открытость информации поможет сохранить наш союз, – сказал Илия и улыбнулся.
Профессор согласно растянулся в улыбке и добавил: «Полная открытость». А Рогнева пробарабанила ногтями по столешнице и оценила происходящее, как «чу́дно». Со скрипом застоявшихся обид, умасленных извинениями и обещаниями, разговор завелся. Агнологи по очереди презентовали свои открытия, которые, как мозаичные крупицы, ложились на стену, и картина, обретая очертания, пугала, восхищала и приводила к катарсису – точке узнавания реальности. Илия распознал каждый этап процесса, он помнил их наизусть. Выслушав доклад, Илия единожды скользнул взглядом по нахмуренному лицу Тристана и решился расщедриться тем, что написал отец. В конце концов, пусть не Рогнева, но радожская разведка вскрыла письмо тайком. Он был уверен в их полной осведомленности, даже не расстроившись от этой мысли. Илия сказал:
– Хочу заметить, что большая часть ваших теоретических знаний близка к тому, с чем я столкнулся на практике. Восхищен доскональным изучением процесса до точки, когда спящий герой пробуждается. Но о том, что случается после, знаю, боюсь, только я, – он произнес это как факт, и присутствующие согласно закивали. – Утром я получил письмо от министра иностранных дел о состоянии Великого кесаря. Мой отец в юности воспитывался вместе с кузеном Рольфом. Последние месяцы он наблюдает за ним во время их частых встреч. И министр свидетельствует со всей уверенностью, что национальный герой Кнут никак не пробудился в кесаре Рольфе.
Кто-то попытался отреагировать, но беззвучный скепсис оглушил зал. Все замерли, и только Рогнева переплела пальцы рук и вдумчиво проговорила:
– Ваш батюшка, верно, не может ошибаться. Но объяснился ли он, из каких наблюдений пришел к выводу?
– Объяснился, Рогнева Бориславовна, – ответил Илия. – Дело в том, что кесарь Рольф только изображает из себя Кнута. И поначалу он делал это очень убедительно: в конце концов, он грамотный, заядлый историк, осведомленный о жизнеописаниях Кнута. Он смог убедить и однопартийцев, своих сторонников, и народ. Но чем дальше он заигрывался, тем больше выходил за рамки роли. В конце концов он до неузнаваемости исказил образ героя. Можно было бы предположить, что таков Кнут был в действительности, а в легендах мы встречаем лишь измененный прототип. Но…
Илия замер, вспоминая пример, который отец описал в письме открыто. Почему он не побоялся, что это прочитают шпионы Кнуда? Нашел надежный почтовый канал?
– Ваше Величество, мы внемлем, – вернул его из размышлений в зал конференций чей-то голос.
– В поиске Истины, как вы и сказали, действует «закон тульпы», когда вера многих помогает свершению ритуала. Вероятно, с Ложью происходит так же. Министр сказал, что дважды замечал очень явные анахронизмы – сюжеты и черты Кнута, не подкрепленные никакими историческими источниками, но откуда-то просочившиеся в народ. Он искал начало этих мифов и нашел. Один из них – художественная выдумка режиссера фильма «Длань могучая», немого кино, снятого еще до Последней войны, а второй – метафора поэта, который жил триста лет назад, никак не тысячу, и о Кнуте знал еще меньше наших современников, оттого и выдумал ему биографию для своей баллады. Есть и множество других, менее заметных нестыковок. А потом кесарь Рольф привел моего отца в зал Дроттнинг, где выставил якобы молот Кнута. И когда отец спросил его, как он добыл оружие, тот сказал, будто нашел его в ледяной пещере вмерзшим в глыбу льда и вытащил его, нетленный. «Сияющий», – утверждал Рольф. В этом рассказе два серьезных промаха. Рольф перепутал глыбу льда с камнем, а когда отец его поправил, он растерялся. К тому же я нашел Лоридаль разваливающимся на части и был вынужден собирать труху и рассовывать по карманам, чтобы вынести меч.