Профессор поспешил подтвердить:
– Все, что вы говорите, имеет огромную ценность и подтверждает наши гипотезы. Некоторые из нас склонялись к версии, что Великий кесарь Рольф является лжецом. Если быть точнее, Лжецом Пожинающим.
– Впервые слышу, – вмешалась Рогнева.
– Редко упоминается в текстах и почти не имеет толкования. Рискну предположить, что это антипод Истинного героя. Он не самостоятелен в легендах. Похоже, он является движущим, а точнее, заводящим механизмом в ритуале.
– Ритуалы эти ваши, – недовольно проворчала Рогнева. – Чем только занимаемся… Давайте все это причешем, так сказать, – она прочистила горло. – У нас была Последняя война, которая могла бы стать Великой, если бы мы к ней отнеслись как к таковой и начали тормошить, значит, наших древних богатырей. Но чуда не случилось, и теперь у нас снова война, на этот раз уже Великая. Ее начал этот ваш Лжец Пожинающий. Неважно, намеренно ли он лгал, или попросту заблуждался, факт таков, и мы используем его для пропаганды. Отлично. Дальше у нас пробудился Истинный король, – она раскрыла ладонь в сторону Илии. – Но Лжецу стало мало, и он решил потыкать поддельным молотом еще и Радожны, очевидно, потому что не очень умный, скажу я, а вы скажете, что Пророчество. Имею вопрос: что в этих расчудесных жерновах предписано Радожнам?
Агнологи попрятали взгляды в набитые папки и под стол. Только профессор решился ответить:
– Рогнева Бориславовна, третья сторона в текстах не упоминается.
– Но она есть, – настаивала она.
– Предположу, что это философская особенность эпохи. В период «усыпления» национальных героев не существовало полумер. В сюжете всегда есть две противостоящие друг другу стороны.
– Я вас поняла, – резко оборвала его потуги объясниться Рогнева. – Раз надо сторону принять, то принимаем, что уж. Но мое условие вступления в союз известно.
Илия понимал, что васильковые глаза Рогневы Бориславовны устремлены к нему. Она смотрела и ждала ответа.
– Я дал слово джентльмена.
– И короля, – напомнила она.
– Король – джентльмен, – улыбнулся он. – Я готов поделиться сейчас всеми знаниями, что имею, если это поможет в вашем деле.
– Знаний достаточно, сир, – вмешался агнолог. – У вас есть большее сокровище, чем информация: один необходимый для ритуала атрибут. Уникальный, если желаете.
Илия замешкался.
– Ничего не скрываю, действительно не понимаю, о чем речь.
Агнолог поднялся со своего места, послышался хруст старческих костей. Его конечности и спина затекли, и потому он пошаркал вдоль стены, запевая, как притчу, своим скрипучим голосом:
– Мы подготовили все: народ, который уверовал; короля, который дал вам титул; армию, которая проложила вам путь к горе Раската. И уже в пещере все зависело только от вас и удачного стечения обстоятельств. Мы не знали, что делать, и доверились чуду. Вы нашли усыпальницу и, рискну предположить, уперлись в тупик. Вы были в пещере долго, как я понимаю. Но вот в какой-то момент чудо свершилось. Не могу знать, каким образом, но Эльфред проснулся.
Илия переглянулся с Тристаном.
– Вы во всем правы, – подтвердил король.
– Благодарю! Вы сейчас посмотрели на вашего адъютанта. Сэр Трувер тоже ведь был там?
– Да, но я остался у входа в пещеру: проход завалило, – ответил за себя Тристан.
– А. И вы переживали за вашего сюзерена?
– Естественно. – Тристан словно был задет сомнением в его верности.
– Что вы говорили?
– Я вас не понимаю, – Тристан нервно оглядел сидящих за столом ученых.
– Ваши друзья-пальеры подоспели нескоро. До этого вы в одиночку разбирали завал. И вы не говорили сами с собой? В этом нет ничего странного.
Тристан был растерян, надколот, как старинное коллекционное блюдце, чей обостренный дефект не снижал ценности раритета. Его глаза бегали в поисках спасения от внезапного допроса. Он не хотел сотрудничать с агнологами, а еще хотел вручить свои переживания о тех днях Илии наедине. Но король пообещал поделиться всей найденной информацией, а пальер отдает свои знания сюзерену.
– Прошу вас, сэр Трувер, вспомните, что вы говорили, – настоятельно подводил его к откровению агнолог.
– Ну, я просил Илию… I, Его Истинность, выжить, дождаться, когда я освобожу выход. Держаться, – он неопределенно пожал плечами.
– Только это?
– Нет, на пятый день, до того, как к пещере поднялись Паветт и де Луази, я едва не сдался морально. Я тогда нес какой-то бред.
– Подробнее, прошу.
– «Пусть Эльфред Великий проснется и притащит тебя живым обратно, если сам не можешь», – выпалил он как признание в преступлении, чтобы назойливая совесть умолкла.
– Это дословно? – поразился профессор.
– Почти.
– Почти?
– Немного более обсценно, – сквозь зубы уточнил Тристан.
Илия был шокирован. Ни в чем подобном пальер ему не признавался. И вдруг мозаика с изображением мифологического сюжета обрела недостающие фрагменты. Илия увидел картину целиком.
– Тристан? – ошарашенно произнес он.
Рыцарь только отвернулся, хмурый, как дни на Новом фронте.
– Ваше Величество, прошу, не сердитесь на адъютанта – защитный механизм психики, – вступился агнолог. – Видите ли, у Лиги имеются изучения особых талантов, которыми обладает сэр Трувер. Учитывая прямую генетическую линию, заверяю, что сверхъестественные способности очень похожи. Я не ошибусь, если предположу, что «Ужас» ваших рук творение?
Тристан и Илия выглядели как нашкодившие школьники. Но Илия оправился быстрее и кивнул.
– Как мы и предполагали. Значит…
– Минуту, профессор, – Рогнева вскинула указательный палец, а потом перевела его на двух молодых людей. – То есть это не пропаганда? Вы оживили танк?
От ее вопроса Илия вжал голову в ворот наглухо застегнутой рубашки обратно. Королевская осанка не выдержала ее прицельного внимания.
– Да, Рогнева Бориславовна, – ответил агнолог. – Именно танк и, уверен, еще ряд некоторых вещей. В вопросах оживления сэр Трувер осведомлен, как никто иной!
– Что сейчас происходит? – не выдержал Илия и спросил прямо.
– Давай я переведу, – начал Тристан, и вправду сменил радожское наречие на родное. – Лига агнологов утверждает, что для реализации задуманного Рогневой Бориславовной плана тебе надо одолжить Радожнам меня.
Илия вперился в него, как в умалишенного, но быстро вспомнил, что идея принадлежит другим умам, и пробежался глазами по залу. Люди часто замирали в его присутствии. Почтительная тишина – шлейф горностаевой мантии. Каждый затаил дыхание и тактику в ожидании королевского ответа, и только Рогнева восхищенно поджала нижнюю губу и сказала:
– С ума сойти, танк.
Глава IV. Животный эпос
Красным Цветком Багира называла огонь, потому что ни один зверь в джунглях не назовет огонь своим именем. Все звери смертельно боятся огня и придумывают ему сотни имен, лишь бы не называть прямо.
Радожские вечера даже в столице были немного сельскими. В сотне метров от административных зданий протекала полноводная река, окруженная лугами, с которых доносился запах свежескошенных трав. С работы домой по улицам и в трамваях радожцев провожали народные песни, звучащие из радиодинамиков на столбах. И люди здесь были простыми с виду, но с затейливым нутром. Каждого по отдельности понимать было сложно, зато в массе своей они виделись до примитива прямолинейными.
Илия вечера проводил в разговорах с Рогневой. Они говорили так задушевно, что Илия забывался. Будто он пьет чай не с самой могущественной женщиной на всем Абсолюте, а с дальней родственницей, эдакой тетушкой, с виду чопорной, но на поверку свойской хохотушкой, которая тайком от мамы, запретившей есть сладкое, насыпает тебе конфет в карман. В голове Илии намешивалось варево их разговоров, и едва зелье остывало за день, как следующим вечером в его котелок матушка Рогнева подбрасывала новые ингредиенты, в огонь – дрова и, будто заклинания, рассказывала ему притчи и события радожской истории. В ее кабинете, а точнее, в бывшем кабинете Кургана, почти военный порядок перемешивался с колоритными диковинками со всего континента. Тут – пальерский шлем, там – чучело вымершего тридцать лет назад северного волка-зубоскала, у которого передние клыки не вмещались в пасть и торчали подобно небольшим бивням, а вдоль камина – гобелен с лубочным сюжетом. Под вечер Рогнева Бориславовна распускала волосы, и тогда толстая, почти серая от седины коса ниспадала до бедер. Жакет она сменяла на шаль, в которую куталась, когда поленья в очаге начинали едва тлеть. В первый день они говорили об имени Кургана.
– Серьезно, от рождения?! – удивился Илия. – Простите, мне просто казалось, что он взял что-то вроде псевдонима.
– Нет, у него действительно очень красивое имя, – с тоской и теплом отозвалась о возлюбленном Рогнева. – И, конечно, говорящее. Он не просто гора-человек, он творил себя сам, а мы ему помогали. Словно каждый из нас вбросил по горсти земли, и вождь сделался огромным.
– У вас было много сторонников, – заметил Илия.
– Если перечислять их имена, можно и за сутки не управиться, – с благодарностью вспомнила она. – Они все верили в такое будущее. И видели будущее прекрасным. Старый мир слишком стар, чтобы жить – его долголетие было неестественным. Я знаю, что вы, Илия, как и многие люди в Эскалоте и Кнуде, больше всего цените антиквариат. Все старинное у вас стоит дороже новых вещей. А я не согласна. Новое лучше: оно избежало устаревших ошибок, оно крепко и цельно, в нем таятся открытия. Я не люблю старческий лепет об ушедших поколениях, которым не найдется замены. Я верю, люди после меня будут знать больше, у них будут возможности, которых я лишена, они будут дольше жить, они будут выше меня ростом.
Глаза Илии восторженно блестели от таких речей. Они созвучно пели с чаяниями Эльфреда, молчавшего тысячелетие. Теперь он рвался быть услышанным и нашел союзницу в неожиданных землях.