И женщины, закончив работу, пошли, рассекая колосья, в дома. Осталась Рогнева одна в поле, куталась она в одежды, такие же черные, каким скоро стало небо. И доносился из колхоза робкий хор материнских голосов, баюкающих детей. Так простояла Рогнева ночь под грозой, а наутро пошла к Совету воевод.
– Здравствуйте, батюшки-воеводы! – поприветствовала она командиров.
– Здравствуй, Рогнева Бориславовна! Отчего ты не велела схоронить тело вождя Кургана?
– Я намерена пробудить его ото сна, – твердо сказала она.
– Как же так ото сна, матушка? Мертв Курган, мы сами свидетельствовали! – сказал воевода, а остальные закивали в поддержку.
– Смерть – ложь и пережиток прошлого. Нам следует ее отринуть, как всю былую старь. Так велел Курган. И знайте, он не мертв. Герой не умирает, он просто спит – и явится к нам снова.
Зашумели воеводы, но один из них вскинул руку и произнес:
– Правда твоя, матушка. Не может умереть герой. Но и проснуться без нужды не способен. Зачем ему ходить по свету, когда нет в его деяниях нужды? Доподлинно известно, что не восстанет вождь, пока не спустится огонь в жерла земные, пока не пропитается кровью почва. А коль случится такая напасть, коль измучается народ, тогда и явится Курган на помощь.
– А мы затем здесь и собрались! – подхватил другой воевода и спросил: – Слыхала ли ты поутру тревогу, Рогнева Бориславовна?.
– Никак не слыхала, батюшка. Отчего тревога?
– Еще до того, как солнце встало, пришел враг на нашу землю! Мы для того Совет созвали, чтобы решить, что делать нам. Верни Кургана, матушка! Верни скорее!
– Выходит, что все у меня для того готово, – прошептала Рогнева. – Тогда я пойду к нему!
Расступились воеводы перед Рогневой. А она спустилась в шахту, упала на грудь Кургана и заплакала:
– Вставай, Курган! Вставай возлюбленный вождь! Народная кровь пролилась сегодня утром, твой меч простаивает без дела! Скажи, чем помочь?
И чудо экое – проснулся вождь! Взглянул на нее тепло и молвил:
– Рогневушка, не убивайся, мужаться нужно. Я скажу, что должно тебе сделать.
Она на радостях пообещала все исполнить и пожалела о том, как он закончил речь. Потому что вождь наказал:
– Вели шахтерам поднять мое тело и выставить перед народом. Вели матерям собрать свои семьи и привести на площадь. Вели рабочим снять меч Самосек с мемориала и перелить на патроны. Вели воеводам раздать их народу. А сама, Рогневушка, наберись духа и сожги пред всеми мое тело.
Зычно зарыдала Рогнева. Умоляла вождя отменить последний приказ. Но вождь был непреклонен. Говорил, сожги. Делать нечего, повиновалась Рогнева. Под серым небом Радожен, под белыми стенами Хором, под черными флагами траура собрался народ. Вынесли шахтеры на плечах ладью с вождем. Сквозь массы пронесся плач, но громче всех плакала Рогнева. Видела она, что всем уже раздали и винтовки, и пули, переплавленные из Самосека. Вспыхнул факел в руках Рогневы, под бой барабанов взошла она к ладье. Собрав все силы, верная подруга Кургана, не дрогнув, опустила пламя к бортам и запалила хворост. Огонь занялся быстрее, чем заиграл гимн над площадью. Рогнева Бориславовна закрыла глаза».
Илия получил переводной экземпляр сказки, ее беглого автора и массу вопросов. Федотка отвечать отказывался. Вернее, бормотал что-то невразумительное и перекладывал ответственность на Тристана: «Мы с рыцарем Трувером все сделали, как было велено». Адъютант никак не выходил на связь, Илия волновался. Хотя после полудня Тристану все же дозвонились, он коротко отрапортовал, что действует согласно плану, и положил трубку. В ту минуту король присутствовал на военном совете. Лоретт представил доклад, который всех порадовал. Кнудские солдаты дезертируют целыми подразделениями, оставляя позиции.
– Но расслабляться не стоит, джентльмены, – он свел брови к переносице, размышляя над возможными перспективами. – Думаю, они не бегут прочь, а перегруппировываются. А их командование создает видимость паники, чтобы мы расслабились. Мы пройдем Новый фронт, но дальше… Вражеские города будет брать тяжелее.
– Имеет ли смысл продвигаться в глубь Империи? – спросил один из фельдмаршалов. – Я имею в виду, учитывая сегодняшний скандал, не достаточно ли будет обличить кесаря окончательно и потребовать его выдачи?
– О каком скандале речь? – удивился Илия, впрочем, уже привыкший, что король знает только то, что ему доложили, и ни словом больше.
Командиры переглянулись, и Лоретт кивнул своему адъютанту. Задернули шторы, на белую стену упала проекция. Кадры, сменяясь, демонстрировали кесаря Рольфа у трибуны. Он что-то громко говорил, читая с листа. Сзади к нему подошел офицер и перевернул страницу. Но Рольф отшатнулся от помощника, оттолкнулся от трибуны, споткнулся на ступенях и едва не рухнул на спину. Его вовремя удержали стоящие рядом мужчины. Великий кесарь торопливо высвободился из их рук, растолкав желающих помочь, и начал кричать. Его лицо было уже далеко от микрофона, но по жестам и реакции окружающих Илия понял, что кесарь обвинял приближенных в измене и велел друг друга казнить. Напоследок он одернул плащ и поторопился уйти прочь. Проектор щелкнул, кадры закончились. Илия сидел, молчал и смотрел на стену, будто надеялся, что воображение подкинет ему некое продолжение истории.
– Ваша Истинность? – обратился генералиссимус.
– Давно у него такие вспышки гнева? – задумчиво спросил Илия.
– Как мне доложила разведка, да, – кивнул Лоретт. – Но публично впервые. У нас просто не было доказательств. Задокументированных.
Лоретт указал на стену, белую и чистую. А потом повелел открыть шторы, но Илия остановил ассистентов.
– Я желаю увидеть кадры еще раз, – потребовал король.
Когда стена вновь ожила, заполнившись черно-белыми фигурами кнудцев, Илия принялся рассматривать все детали и вслушиваться. Вот офицер приблизился к кесарю и занес руку над трибуной.
– Стоп! – скомандовал Илия. – Рольф дважды прочел одно и то же и собрался читать в третий раз. Кто этот офицер?
– Минутку, сир, – зашелестел блокнотом генерал разведки. – Их фельдъярл… Фельдъярл…
– Хаммер Вельден? – подсказал Илия.
В разговор снова вступил Лоретт:
– Нет. Вельден стоял дальше, – он махнул рукой, чтобы запись включили. – Вот он, сир, протянул руку в самом конце, когда остальные уже удержали Рольфа от падения.
– Это фельдъярл Сиггскьяти, сир, – нашелся генерал, который искал подсказку в блокноте. – Ближайший сторонник. Собственно, его средняя дочь официальная любовница Великого кесаря.
– То-то я вижу, он радеет за кесаря больше прочих, – протянул Илия. – Остальные не то чтобы торопились спасать кесаря от конфуза.
– Сир, это все, бесспорно, воодушевляет, но я рекомендую не обманываться, – настаивал Лоретт.
– Безусловно, – согласился Илия. – Эта запись должна быть в эфире каждого новостного выпуска.
– Уже, Ваша Истинность, но я распоряжусь о повторе с акцентированием на безумии кесаря, – заверил короля ассистент.
– Да. Что касается разведки, – начал Илия и набрался мужества отдать приказ. – К концу недели представьте полный отчет по настроениям кнудской армии и населения в каждом городе. Когда Тристан закончит свою миссию, мы с Радожнами сразу же двинемся двумя фронтами навстречу друг другу и дальше, вглубь Кнуда до самого Дроттфорда.
– Сир, все же, если кесаря выдадут… – снова попробовал продвинуть идею договора фельдмаршал.
– Если Рольфа выдадут, это упростит нам задачу, но не закончит войну, – не дал ему договорить Илия. – Вы же не хотите меня убедить в том, что целая нация моментально перестанет быть той, какой являлась многие годы? Что не придет новый кесарь? Это Истинный король может быть один, а лжецов найдется сколько угодно.
Командиры молчали оттого, что король повысил голос.
– Печально, но вы правы, Ваша Истинность, – отозвался Лоретт на другом конце стола. – Нам предстоит идти до Дроттнинга. Вам предстоит идти. Войти в зал Славы и самолично сломать ложный молот. Будь эта война обычной, в подобном пафосе никто бы не нуждался. Но это Великая война, и пусть она уже закончится.
После совета Илия позвал Федотку на обед. Он силился его убедить вспомнить каждую мелочь. Но поэт стеснялся даже притрагиваться к пище в присутствии монарха. О том, чтобы делиться впечатлениями последних дней, речи не шло. Последнюю горсть былой харизмы поэт потратил на просьбу обращаться к нему по-свойски на «ты». По дороге из Радожен он где-то растерял свое очарование, фиглярство и искристость.
– Ваше Величество Илия I, я так не могу, – наконец выдохнул он, отставив столовые приборы, так и не использованные. – Можно я пойду? Кусок в горло не лезет.
Илия даже поперхнулся от его эмоциональности, вспыхнувшей так ярко на фоне его угрюмого вида.
– Ты не переживай. Или есть о чем? – вскинул бровь Илия.
Тот помаялся, повертев носом, а потом мученически посмотрел на короля.
– Как сказать, конечно есть.
– Так поделись.
Федотка закусил щеку и запыхтел.
– Только можно будет потом эскалотское подданство принять?
– В целом можно, а там посмотрим. Что натворил? – спросил Илия, не отвлекаясь от обеденных блюд.
Поэт еще раз громко и протяжно выдохнул, едва ли не простонал.
– Да в том-то и дело, что ничего.
– Ничего не натворил и сбежал из страны? – скептично подытожил Илия.
– Да кабы во мне дело было, – он виновато взглянул на Илию, словно следующие слова были запретны, предательски запретны. – Что-то не так с этим ритуалом.
Кусок утки замер, зажатый между зубами Илии. Король перестал жевать и взглянул на поэта.
– Подробней.
Федотка поднял с колен белую салфетку и положил на стол, чтобы теребить ее край в пальцах. Так ему было спокойнее признаваться:
– Мы с рыцарем Трувером готовили ритуал. Ну как готовили: я у него, можно сказать, на подхвате бегал. Он постоянно ездил с матушкой Рогневой по селам, по весям, по заводам. Ну, и я хвостом с ними. Рыцарь расспрашивал о поверьях, о гаданиях. Чего только не спрашивал! Попросил меня у агнологов текст Пророчества этого, ну, вашего, – он кивнул в сторону короля, – забрать. Я ему принес. А он сидит, какие-то таблицы чертит, что-то там с чем-то соединяет.