«В ее волшебничьих кохтях;
«На четвереньках скотским ходом,
«Иль верх ногами на руках
«Начнет ходить здесь всяк проезжий;
«Иной под шкурою медвежей
«Заставлен от нее реветь;
«Иной мня действовать руками,
«Порхая хлопает крылами:,
«И птичьим свистом должен петь.
«Здесь англинский милорд надменный
«Поёт гагарой на суку;
«А нидерландец в крюк согбенный
«Кричит сквозь нос кокореку;
«Французы собравшись кружками
«Борзыми резвятся щенками;
«Голландец же забившись в грязь
«Лягушкою в воде клокочет;
«И тонко горлицей хохочет
«Изнеженный германский князь.
«Гишпанец в гордости раздувшись
«Ходил индейским петухом,
«Ступал ходой не спотыкнувшись
«Хвост расщеперя колесом.
«Тирольцы же и савояры
«И прочи римские бояры
«Шипя, мурлыча и ревя
«Коверкались как обезьяны,
«Плясали, пели как цыганы,
«Ползли оборотясь в червя.
«Что делать нам в таком несчастье,
«И чем злу горю пособить?
«Пускай бы нас опять в ненастье
«Волнами стало колотить;
«Лишь только бы от злой Цирцеи
«Свои нам по здорову шеи
«Как можно дальше унести
«И не остаться здесь зверями.
«Беды сидят здесь над бедами;
«Кто может нас от них спасти?».
Беду ту видя неминучу
Удалый молодец Еней,
Собравши всех троянцев в кучу
В каюте убранной своей,
И там схватясь полой за полу:
Над бурей старосте Еолу
Велел произносить мольбы;
Чтоб он их в нужде не оставил,
И в сторону оттоль оправил
Избавя их от злой судьбы.
Еол, услышавши моленье
Отчаянных троянцев сих,
Тотчас дал строго повеленье:
И бурный ветер вдруг утих.
А между тем перед зарею
Со всею чернотой своею
Оканчивалась темна ночь,
И солнечны лучи являлись,
С востока кверху поднимались
Гоня собой потемки прочь.
Поверхность вод морских стояла
Как будто гладкое стекло.
Печаль в троянцах вся пропала
И горе с сердца отлегло;
Исчез у них весь ропот смутный;
Подул им в спину ветр попутный
И прочь от острова погнал.
Троянцы в духе освежели,
Присевши песенки запели,
И всяк ни в чем как не бывал.
Пригрянув дружно по-гребецки,
От вёсел только стон стоял;
Всяк взапуски по-молодецки
Из всех кишок приналегал
Друг друга в том не выдавая.
Еней по палубе гуляя
В даль очи ясны простирал,
Все замечая рвы, лесочки,
Поляны, горы и кусточки,
И ничего не пропускал.
Потом как-будто взбеленяся
Вдруг витязь наш осатанел,
3апрыгал всячески бесяся
И рот разинувши смотрел,
Указывая всем руками
На устье речки меж кустами,
Крича, чтоб к ней приворотить.
«Вот Тибр река нам обещанна!
«И вот земля обетованна,
«Где будем мы спокойно жить…»
Суда поворотя кормилы
Направилися к тем краям
Гребя из всей геройской силы,
Еней не уступал и сам
В работе никому ни мало.
Потом как к берегу пристало
Всё войско беглых сих троян,
Еней сказал: «Богов веленье
«Дает всё в наше здесь владенье;
«А я здесь вельмовластный пан !..»
Читатель! здесь приготовляйся
Услышать странны чудеса;
Страшись, робей и восхищайся.
Чего не зрели небеса,
То ты увидишь пред собою.
Что нам предписано судьбою,
И я то не перешагну.
Большое чудо должно статься,
Когда два молодца бранятся
За землю или за жену.
О Марс, головорез исправный,
Охотник сечь, палить, рубить!
И Геркулес, детина славный!
Потщитесь здесь мне пособить,
Военным штилем и по-свойски
Все описать дела геройски,
Отчоску, рубку и трезвон;
Как здесь троянцы работали,
Латинцев плотно оплетали
Тузя без дальных забобон.
А нежно Еввино отродье!
Созданное лишь для того,
Чтоб не лишилася в безродье
Земля живущего всего!
Вы все у нас нетерпеливы,
Слезливы, робки и пужливы;
И для того прошу вас всех
Перепрыгнуть сии грозны строки,
Которые для вас, жестоки
И не найдете в них утех.
В то время над Латинским царством
Владел латинский царь Латин,
И всем пространным государством
Спокойно управлял один.
Все люди без заботы жили;
Бояре бедных не давили;
Судьи с людей не драли кож;
Мотали моты понемножку,
Тянули по одежке ножку;
Был всякий на себя похож.
Латин был роду не простого.
Марика, мать его, влюбясь
В красивого божка лесного,
И дружелюбно согласясь,
Пустила в свет сего сыночка,
Надеяся, что выдет дочка
От жаркой Фауновой любви.
Сей Фаун произведен был Пиком,
Который был хотя шит лыком,
Но из Сатурновой крови.
И так он был, хотя не близко,
Олимпским жителям сродни;
И для себя считал всё низко,
Простые бары где одни
И не юпитерской породы.
Женат он был уж многи годы
Трудясь во всю супружню мочь;
Но видно с зависти Луцина
Ему не подарила сына
И даровала только дочь
Но дочь сия была и девка,
Отменная от прочих всех.
Резвиться с нею не издевка,
Отведает всяк с горем смех.
Она была как холь и нега.
Лицо ее белее снега,
А щечки будто маков цвет.
Росла, стройна, свежа, красива
Приступа всем и не спесива
И было уж осьмнадцать лет.
На лакомый такой кусочек
И нехотя разинешь рот;
Зачешется небось усочек
И мигом подведет живот;
Развесишь от зеванья нюни;
Покажутся на губе слюни,
И поневоле дрожь проймет;
Заёкает как от испуга
Сердчишко будто от натуга.
Ничто на ум уж не пойдет.
Такую дочку драгоценну
Какой ни вздумать ни взгадать,
Как невидальщину бесценну
Лелеяли отец и мать.
Довольно молодцов пытались
И у дверей ее стучались,
Чтоб как-нибудь да подцепить
Принцессу ту на свойску удку,
И ту пригоженьку голубку
Себе женою снарядить.
Но матушка ее Амата
Старинных баба лет была,
Ее ценила пуще злата,
Как порох в глазе берегла.
Искала жениха прямого,
Увесистого, молодого,
Судя о дочке по себе;
Чтоб ей не мыкать с мужем горе
И не остаться бы в позоре;
Но быть довольной по судьбе.
Хоть сваталося к ней и много
Прямых нарядных женихов,
Но мать их выбирала строго;
Всё был по дочке не таков,
Какого бы для ней хотелось.
Лишь Турну одному сумелось
Амате как-то угодить.
Амата Турна полюбила
И непременно положила,
Чтоб на Лавинии женить.
Сей Турн владел у них в соседах
И был Аматушке знаком;
На многих с многими беседах
Везде являлся молодцом
И не трусливого десятку.
Амата взяв сие в догадку,
Что столь детина удалой
Для дочери ее полезен,
И будет верно ей любезен
Не попусту имев женой.
Но не хвались на рать пошедши,
Пословица у нас идет,
А с рати похвалися шедши.
Превратен стал весь ныне свет.
Что есть в руках, то только наше;
А в людях видишь хоть и краше
Но надобно еще достать.
А наперед что загадаешь
И что зараньше полагаешь,
Того никак не окончать.
Судьбина девка своенравна,
Всё делает по-своему,
Всем пакостит она издавна,
У ней нет спуска никому.
И здесь как будто мимоходом,
Царице и со всем содомом
Досаду крепку навела,
Переверня ее желанье
Совсем в другое окончанье,
Чего и в ум та не брала.
Латину как-то с перехмелья
Пригрезился неловкий сон,
В котором божески веленья
Как въяв понятно слышал он:
Чтоб дочку ту свою, невесту,
В замужество он ни к какому месту
Пристраивать не поспешал
И тем никак не торопился;
Но дожидался б, чтоб явился
Троянский молодой нахал.
Назначено то так судьбою,
Чтоб сей приезжий молодец
Имел ее своей женою,
И с ней пошедши под венец
Остался б в Латии роднею.
Сей князь владеть здесь над землею
Издавна предопределен;
Распространит ее границы
За самы дальные станицы,
И всех возьмет соседей в плен.
Царь утром ото сна проснувшись
Глаза спросонья протирал,
И кое-как поочунувшись,
О сновиденье помышлял
Не позабыв его ни мало.
К тому же и давно начало
Предчувствия уж было в нем
Различными знаменованьми
И жреческими предвещаньми
О зяте будущем своем.
Однажды при закладке дома
(А прежде жил он в шалашах)
При страшном ударение грома
Нечаянно при всех глазах
На месте том, где рвы копали
И стены дома назначали,
Возрос лавров зеленый куст,
Издревле посвященный Фебу.
Вскричали все: угодно небу,
Чтоб дом Латинов не был пуст.
Потом опять, как миновало
Кусту сему с десяток лет
И дерево большое стало
Нося на длинных сучьях цвет,
Не знаю по какой причине
На самой вдруг его вершине