Торисен беспомощно рассмотрел новую аккуратную перевязку, обездвижившую все его пальцы, кроме большого.
Травник повернулся и стал приводить в порядок своё рабочее место. — Мой лорд… — сказал он через плечо.
— Да?
— Имя пропавшего кендара Муллен. Вы помните, кто я?
Он спросил это как бы ненароком, не оборачиваясь, но в его голосе звучало напряжение.
— Да. Спасибо Келлс.
Сотни имён кендар проносились через разум Торисена, когда он незаметно выскользнул из лазарета; щенок волвер следовала за ним на осторожной дистанции, как будто боялась, что он прогонит её прочь. Харн, Бурр, Рябина, Зима… нет, она давно мертва, рассечена почти на две половины отцовским мечом… Чен, Лоурел, Роза Железный Шип…
Это пустяк, беспокойно твердил он сам себе, забыть одно имя из столь многих. Да, он новичок в этом, но наверняка, подобные вещи случаются регулярно. Кроме того, этот кендар служил ему менее года.
Битва при Водопадах прошлой осенью, открыла в рядах Норф множество зияющих дыр, которые многие хотели заполнить. Торисен не знал точно почему, но он смог привязать только определённое число кендар, прежде чем начал чувствовать явное отвлекающее напряжение. Он знал, что у Водопадов он превысил свои способности. И всё-таки, если бы он мог, он принял бы всех, кто об этом просил. Разве не были они все так или иначе жертвами Ганта? Однако, как Бурр объяснил ему, Норфские кендары строго следовали нормам своего социального статуса и возмущались любым его нарушениям, и многим не понравилось то, что он принял эту перебежчицу, сменившую воротник Шиповник Железный Шип.
По их оценке, лучшими были те, кто отправились в Изгнание и пропали вместе с Гантом в Призрачных Землях, заплатив за свою верность своими жизнями. Из них выжили только Торисен, его сестра и, по слухам, священник — но как именно, оставалось неясным.
За ними следовали Те-Кто-Вернулся, которых Гант в своём безумии отослал обратно у высокогорного перевала в горах Хмарь[29].
Последними шли Нарушившие Клятву, кто решил после Белых Холмов, когда Гант снял с себя имя и титул, остаться вместе с Воинством. Эти кендары искали и в большинстве своём нашли себе места в других домах, чьи ряды тоже были прорежены битвой. Торисен слышал слухи о том, что некоторые из них даже вступили в дом Рандир, и пребывали там и поныне, непримиримыми врагами своего прежнего дома, который, как они верили, предал их.
Во всяком случае, к тому времени когда Те-Кто-Вернулся прихромали обратно, в Кенцирате для них было мало места, кроме как стать ёндри-гонами[30], жителями порога, в любом доме, который дал бы им кров. В знак своей пылкой надежды на то, что Верховный Лорд однажды вернётся, многие заклеймили себя знаком Норф, той же сильно стилизованной головой раторна, которую использовали для клеймления стада Норф. Торисен поставил задачу в первую очередь вернуть именно их, вместе с их семьями; но их было так много. Ему было гораздо легче, когда он был просто командиром Южного Воинства. Тогда он был ответственен где-то за двадцать пять тысяч жизней, но ни за одну из их душ. Теперь с ним было связано две с лишним тысячи кендар Норф, телом и душой, и было много больше ещё не спасённых. Иногда он просыпался посреди ночи, на мгновение неспособный вздохнуть под давлением их нужд. В такие моменты, барахтаясь в темноте, он напоминал пловца, которого тянули вниз множество вцепившихся рук, отчаянно желающего сбросить их все до последней. Чёрт возьми, он не мог спасти всех и каждого.
Ха. Ты даже не можешь спасти сам себя, парень.
Но он думал, что хотя бы спас пропавшего кендара — Даниор-ёндри среднего возраста, как он теперь вспомнил, Того-Кто-Вернулся. Когда мужчина приклонил пред ним колени, он увидел три волнистые линии шрама клейма Норф, которые были выжжены сзади на его шее. Вот кто-то, подумал он, зажимая эти широкие мозолистые ладони между своими, кто знал лицо моего отца; и он почувствовал смущение от пылкой благодарности на этом круглом красном лице. Никто не должен иметь подобную власть решить чью-то судьбу, власть, которой, как он часто видел, лорды злоупотребляли, как и его отец, власть, которую он на самом деле не желал.
Признай это, парень. Ты слаб и знаешь это, особенно с тех пор, как вернулась твоя сестра. Она тебя кастрировала, а ты и не заметил.
Иногда было очень трудно не огрызнуться на этот голос в голове, раздающийся из-за закрытой двери в его душе.
Неужто, отец? хотел он сказать. Было бы лучше сдаться, как сделал ты и позволить всему вокруг себя развалиться? И если моя сестричка иногда и пугает меня, то наша мать кастрировала тебя. Разрушение начинается с любви, сказал ты. Помнишь?
Но он не мог этого сказать. Ещё нет. В его сознании существовал образ зала в замке в Призрачных Землях, где он вырос. Он по-прежнему сидел в нём, в пыли и темноте, сгорбившись из-за голоса за закрытой дверью.
Просто игнорируй его, упрямо твердил он сам себе. Отец мёртв. Раньше или позже он заткнётся.
Конечно не любовь, а долг связывали его с забытым кендаром. Когда он найдёт как-там-его-имя, он устроит ему хорошую головомойку за пренебрежение своим долгом в это утро, а потом простит его. Это покажет кендарам вроде Келлса, как глупы они были, поднимая такую суматоху по пустякам.
Он направлялся прямиком к спальным корпусам гарнизона, намереваясь их обыскать, когда его остановил раздавшийся спереди голос. С чёткой дикцией Коман, леди требовалось узнать, где можно найти Верховного Лорда.
Торисен повернулся и стрелой кинулся в укрытие.
Во второй половине этого дня, ближе к вечеру, усталая почтовая лошадь прорысила через северные ворота Готрегора и остановилась. Её всадница неловко спрыгнула вниз, покачнувшись, когда ноги ударились о землю. Одна нога немного подогнулась. Управляющая Рябина повисла на седле, тихо ругаясь и ожидая, пока старая рана отпустит сведённые судорогой мышцы. Она была обязана этим чёртовым карнидам большим, чем только шрамами на лице.
Перед ней раскинулся широкий зелёный внутренний двор, ускользающий в тень западных гор, по мере того, как за ними садилось солнце. В этот час гарнизон Норф должен был готовиться к ночи. Вместо этого темнеющую траву пересекали небольшие решительные процессии. Каждая возглавлялась скользящей фигурой леди, сопровождаемой, как гусыня гусятами, рядком девушек хайборнов в масках, и охраной из рандонов, которые прикрывали тыл. Когда две такие линии встречались, они проходили друг через друга, не обмениваясь между собой ни единым словом. Другие целеустремлённо пронизывали казармы гарнизона, кухни и иные подсобные помещения. В поле зрения и вне его можно было заметить несколько кендаров Норф, украдкой шныряющих туда и сюда, и старающихся убираться у леди с дороги.
Поскольку Рябина неподвижно стояла и глазела на всё это, её заметили и опознали. Небольшая пухлая леди резко повернулась и направилась к ней так быстро, как ей позволяла узкая нижняя юбка. Её линия девушек — определённо, самая длинная и разнообразная по составу во дворе — повернула вслед на ней. Когда она приблизилась, Рябина увидела, что это Каридия, Матрона Коман.
Она поприветствовала её, вцепившись одной рукой в гриву лошади, чтобы сохранить равновесие и помешать животному убрести в поисках своего ужина.
— Матрона, чем я могу вам служить?
Каридия уставилась на неё, стараясь восстановить дыхание, что было не так уж просто из-за её узкого корсажа. Одежда тревожно скрипела. Как можно было видеть, её лицо ниже маски было ярко красным. — Ты можешь мне сказать… где этот ваш драгоценный Торисен… прячется.
— Леди, я только что прибыла сюда. Я не знаю.
Коман издала досадливый возглас. — Вы Норф! Всегда теряете… своих хайборнов. Трое! Их только двое… это не должно быть так сложно… выследить их.
Она повернулась с резким надменным рывком головы, но испортила весь эффект, наступив на свой собственный широкий подол и упав прямо лицом вниз. Девушки взвизгнули. Стража поставила её обратно на ноги и она плавно поплыла назад, как отличная заводная игрушка, её утомленная свита последовала за ней.
Рябина вздохнула.
К этому времени конюшни должны были быть перенесены из-под крепости в переделанные комнаты в наружной стене, открывающиеся во внутренний двор. Тем не менее, по причине неразберих прошлой недели, на это ни у кого не нашлось времени.
Рябина прохромала вниз по пандусу в зимние конюшни, нашла пустое стойло и, поскольку здесь не было дежурного, готового ей помочь, самостоятельно расседлала и поставила в стойло лошадь.
Ниже по ряду она услышала беспокойные копыта. Когда она подошла проверить в чём дело, Шторм неожиданно бросился на неё поверх своей открытой полудвери, его зубы щёлкнули почти у самого лица. Затем он узнал её и сдал назад с извиняющимся ржанием. Рябина обнаружила своего лорда в соседнем помещении для корма, сидящим на груде сена и пытающегося одной рукой починить порванный стремянный ремень. Она с удовольствием опустилась напротив него, вытянув свою больную ногу.
— Я удивлена, что ты не спрятался в стойле Шторма, — сказала она, растирая напряжённые мышцы, — или под этой милой грудой навоза в углу.
— Я держу её в резерве. Что касается Шторма, то он прекрасно удерживает всех на расстоянии, но ему не нравится моя тень. Там, — добавил он, кивнув головой, видя в её глазах вопрос.
Теперь, вглядевшись, в тусклом дальнем углу Рябина смогла различить мохнатую фигуру щенка. Синие глаза над белой щёточкой хвоста, вызывающе встретили её взгляд.
— Разве это не волвер? Народ Лютого всё ещё здесь?
— Нет. Они отбыли утром. Мы сначала думали, что она осталась здесь случайно, но теперь я полагаю, что она сама приняла решение, предки знают почему, остаться. Во всяком случае, её никто не может поймать и она повсюду следует за мной, просто вне пределов досягаемости.