Ох. Так вот когда она последний раз слышала этот ужасающий голос. В подземном Училище Жрецов. Через рот жреца изменника Иштара.
Горе, боль и ярость сделали гигантскую кошку несколько ненормальной, но так ли уж это важно?
Для нас, сказал аррин-кен Иммалай, добро не менее ужасно, чем зло, ибо их не так просто отделить друг от друга. Кто должен судить между ними, если не те, кого их безжалостный бог выбрал специально для этой роли? И кто она такая, чтобы ставить под сомнение подобное правосудие?
В этот момент она была готова дать этому тёмному мстителю то, что он жаждал, и, с его позволения, сжечь себя живьём. Или ей следует стать одной из своры проклятых Сожженного Человека, Сожжённым Однажды, с которыми он охотится на тех, от кого исходит зловоние вины? Правосудие аррин-кена или Сожженного Человека? Кенцират, или Ратиллиен, или они оба? Всё это было очень запутанным.
И вновь пришел требовательный зов, опаляющий ей ресницы, сотрясающий до глубины души: Всё имеет конец, свет, надежда, жизнь. Ты это очень хорошо знаешь, рождённая во тьме, лучше любого другого. Что медлить? Приди на суд. Приди!
… удирай удирай удирай…
Она всё ещё была слишком слабой, чтобы двигаться, но её воля к жизни пробудилась и ухватилась за этот другой разум, теперь связанный кровью с её собственным.
С пронзительным криком она/он/они выскочили из подлеска. Перед ними чудовищная тьма склонилась, злорадствуя, над своей жертвой.
И этот жалкий маленький предмет — я? подумалось Джейм.
Затем аррин-кен поднял к ним своё слепое тлеющее лицо и его зловоние покатилось волнами жара, заставляющего воздух дрожать. Жеребёнок застыл на месте, потрясенный и испуганный. Джейм чувствовала напряжение его задних ног, как если бы они были её собственными. В следующее мгновение они перескочили через громадную кошку и понеслись диким галопом вниз по берегу реки.
… беги беги беги…
Ужас жеребёнка от внезапного вторжения в его душу накладывался на панический страх самой Джейм, что даже сейчас её могли неотступно преследовать. Их полёт был безумным и бессмысленным, вечность в сгущающемся мраке. Они с треском пролетали через и между чем-то, что скребло их по бокам и цеплялось за ноги.
Через некоторое время, показавшееся вечностью, Джейм начала приходить в себя и осмысленно соображать. Как и жеребёнок. Она могла чувствовать его отвращение от её присутствия в его разуме и его попытки сбросить её с себя. Если бы она в самом деле была на его спине, он бы давным-давно избавился от неё, а она от него. Но не так-то это было просто, она чувствовала его ненависть и ярость, попытки избавиться от неё, даже когда она сама боролась, чтобы освободится от него, но они были связаны, тело и душа. Как может одно сбросить другое?
Верхом на раторне…
Трое, кто бы мог подумать, что это произойдёт подобным образом?
Тише, она обнаружила, что вполголоса напевает жеребёнку. Спокойней, спокойней. Чего хорошего в том, чтобы загнать себя до смерти?
Это вполне хорошо, чтобы убить тебя, пришёл свирепый ответ.
И он бы так и поступил, если бы мог. Она чувствовала, как горит воздух в его лёгких и колотится его сердце. Так же, как и её собственное, позади, там, где лежало её тело.
Так вот что такое связь по крови, думала она, испытывая отвращение в глубине своей души-одиночки. Никто не должен иметь подобную власть над жизнью другого, а мне не нравится, даже, когда меня просто касаются. С Серодом было и так достаточно плохо, но это… это просто непристойно. Как я позволила подобному случиться?
Над ней нависло лунообразное лицо Горбела, его нижняя губа подёргивалась от волнения.
— Что с тобой? — спросил он, как будто с огромного расстояния.
Она схватила его за руку, и он вздрогнул от укусов её ногтей. — Горбел, ради Бога, убей меня и освободи нас обоих!
— Что?
— Просто сделай это! И Папочка полюбит тебя на всю жизнь.
— Ух. Я, может быть, не такой умный, как некоторые, но и не тупой. Калдан, Лорд Каинрон, не любит никого, кроме самого себя. В моём доме не играют в любовь, только во власть. И выживание. Ты чёрт знает что сотворила со своими запястьями. Держись, пока я их не перевяжу. Держись, я сказал!
Она едва видела его руку, пока та не попала ей по лицу сильным шлепком.
— Чёрт, — услышала она его шёпот, пока мир погружался во тьму.
Казалось, что они бежали вечность, всё дальше, и дальше, и дальше.
Звуки приходили и уходили.
Джейм неясно слышала лай гончих и как кто-то (Горбел?) кричал, чтобы привлечь внимание охоты.
Прошло время.
Тонкая, холодная рука коснулась её брови, затем поднесла что-то к её губам, заставив выпить. — Я не знаю, в чём дело, — сказал голос, который, без сомнения, она должна была знать. — Это серьёзные раны, но ничего такого, с чем бы не справился сон двар… если она в него впадёт. Это постоянное возбуждение её убивает.
Попробовал бы ты успокоиться, хотелось ей сказать, с кровожадным гигантским котом, дышащим тебе на шею горячим пеплом!
Да, здесь был кот. Слепой аррин-кен. Охотящийся на них. Каким-то образом смешавшийся со Сгоревшим Человеком мерикит.
И здесь была кобыла винохир — Бел-Тайри, Стыд Тентира, чтобы это ни значило. Она пыталась остановить их безумный полёт, плача, Родич Кинци! Немезида! Ты хочешь убить его?
Себя, возможно; жеребёнка раторна, нет.
Затем слепой аррин-кен с рёвом вырвался из подлеска и ветки вокруг него вспыхнули. Жеребёнок выскочил из своей кожи, буквально. Вот он брыкается как безумный, как будто это могло сбросить освобожденного от телесной оболочки всадника, а в следующий момент он и Джейм смотрят вниз на его безвольно упавшее тело. Его свирепое возбуждение ушло, он выглядел почти также жалко, как и Джейм под лапой аррин-кена. А затем слепая тварь снова набросилась на них, её не ввели в заблуждение простая плоть и кровь.
Раторн бросился вперёд.
… бежать, бежать, бежать…
Но где же горы, и что это за холмы, которые поднимались и опадали, устремляясь вниз на крыльях высохшей травы под свинцовым оком луны? В низине, пятна раздутых цветов взрывались под копытами жеребёнка, испуская вонь тухлого мяса. Он притормозил, тревожно фыркая.
О нет, подумала Джейм.
Они, вероятно, прошли по путям, позволяющим шагнуть с берегов Серебряной прямо в Призрачные Земли, расположенные в нескольких сотнях лиг на восток, по ту сторону хребта Хмарь.
Хотя, если повезёт, это был только кошмар или начало горячечного бреда.
Тем не менее, подсказывал прошлый опыт, также вполне возможно, что она каким-то образом случайно проникла в сферу души[36] своего брата. Опять.
С гребня следующего подъема они посмотрели вниз, на заброшенные руины замка, точно такие, какими, как знала Джейм, они и должны были быть. Ей была знакома каждая их линия, от повалившейся башни до сломанных стен, от сухого рва до нездорового, луноподобного солнечного сияния над залом лорда. Здесь они с Тори выросли, и здесь умер их отец.
Воспоминания: она помогает Куку выковыривать глазки из сваренной картошки, аккуратно, потому что, если они лопнут, то отравят еду; рандон Тигон, настолько изголодавшейся по мясу, что отрезал и поджарил собственные пальцы ноги; Зима, отказывающаяся учить её драться, поскольку она не девочка а — что за ужас — леди. Ха. После этого она внезапно набросилась на своего брата, надеясь чему-нибудь научиться по его реакции. Вместо этого она только расквасила ему нос.
— Отец сказал, что тебя опасно учить чему бы то ни было. — Сказал Тори, сопя в свой рукав. — Почему все, что ты учишь, причиняет вред людям?
Джейм обдумала это, и если бы это происходило сейчас снова, она бы удивилась, если бы её ответ изменился. — Возможно. Но имеет ли это значение, пока я только учусь?
— Это важно для меня. Я всегда тот самый, кому достаётся. Отец сказал, что ты опасна. Он сказал, что ты погубишь меня.
— Это глупо. Я тебя люблю.
— Отец сказал, что разрушение начинается с любви.
Любовь погубила их отца, или, точнее, её потеря, связанная с постепенным исчезновением матери из их жизней и его, всё более и более безнадежными, попытками её отыскать.
Ещё одно воспоминание, такое же острое, как осколок стекла и такое же твёрдое, чтобы его забыть: В тот день, она играла со своим братом в прятки (Ты будешь Отцом, а я Матерью). Там. Внизу. В замке. А закончила его — танцуя, чтобы развлечь бородавчатое лицо на посмертном знамени в главном зале.
Поначалу она не видела, что за ней наблюдает Отец. А затем его хриплый голос остановил её на полушаге.
— Ты вернулась ко мне. — Он выглядел наполовину ошеломлённым от облегчения, которое было столь сильным, что стёрло с его лица не меньше двадцати лет. — О, я знал, что ты вернёшься. Я знал… — Но когда он поспешно шагнул вперёд и разглядел её более ясно, вся мягкость стекла с его лица подобно расплавленному воску. — Ты.
Я не хочу это помнить, подумала Джейм, сжимая в руках пучок волос из гривы жеребёнка.
Одновременно она осознала, что пребывает не только в разуме раторна, но и на его спине. Кроме того, её руки стали маленькими и детскими, без ногтей. Так же и раторн съежился в испуганного детёныша, вместо этих смертоносных рогов между его глазами и ноздрями были простые шишечки.
Может быть, это всё-таки кошмар и она в нём увязла. Возможно, это что-то вроде того ужаса, который иногда заставляет её брата бодрствовать целыми днями и это было предпочтительнее риска никогда больше не пробудиться.
Но страх только обострил память.
Там, в зале, Отец со всей силой хлестнул её по лицу и швырнул спиной к стене.
— Ах ты подменыш, ах ты самозванка, как ты смеешь быть так на неё похожей? Как ты смеешь! И тем не менее, тем не менее… такая похожая.