– Мне нужен город такой, как прежде.
– Что значит как прежде? Что это за город?
– Нормальный старый город!
– Что в этом городе будет? Представь-ка, вот у тебя есть возможность построить это старый город. Конку вернёшь?
– Какую ещё конку? Ну это вряд ли. Можно без конки. Но Минску надо вернуть тот вид, который он имел, скажем, в 20-е, 30-е годы. Но и то не всему, конечно, Минску, не будешь же спальные районы сносить. Тогда и мой район снести придётся. Деревни там строить, всё такое. Нет, это уже абсурд какой-то. Только центр восстановим.
Значит, так, берём все довоенные планы, все эти чёрно-белые фотокарточки, выселяем людей из всех этих новостроек по улице Немиге, сносим к чёртовой бабушке, насыпаем горы или что там было, холмы? Выводим из-под земли реку Немигу, застраиваем территорию прежними домами. И всё, и ура, теперь я доволен. Теперь мне не надо ездить в Варшаву или Прагу, всё это есть у меня и тут. Почти как Прага, почти как Варшава, её ж тоже из руин восстановили!
– Ну и нужна тебе ещё одна Варшава?
– В смысле?
– Ну восстановишь ты тут центр, как в Варшаве, и будет тут тебе Варшава. А ты ж вроде Минск хотел?
– Так, а что такое Минск?
– А то ты не знаешь? «Пингвин» вместо «Европы», «Блюз-кафе» вместо «Пингвина», «Европа» вместо «Блюз-кафе», художники вместо ратуши, ратуша вместо художников, новое некрасивое вместо старого красивого, река в трубе, продолжай…
15
Я зашёл в ОВИР моего района, который был тогда через дорогу от кинотеатра «Победа», заполнил там необходимые бумаги, отдал свою фотографию, которую вклеили в карточку. Потом надо было зайти в банк и получить от Криса 30 долларов по «Вестерн Юниону». Часть этих денег пошла на оплату услуг ОВИРа. Я вернулся туда с банковской квитанцией, и мне выдали приглашение. Я поинтересовался, может ли Крис провезти через границу портостудию.
– Какую-какую студию? – насторожился человек в форме, который принимал у меня документы.
– Портативную студию звукозаписи. Мой знакомый – музыкант, он хотел бы записать альбом в Минске.
– Ну если альбом. Я вообще-то не в курсе, тебе лучше позвонить на таможню, – ненавижу эту их привычку «тыкать», – но, по-моему, всё, что не превышает стоимости 5000 евро и не на продажу, можно провозить.
Он вырезал кусочек из квитанции, куда-то приклеил и протянул мне приглашение.
Я поблагодарил и пошёл на главпочтамт, чтоб послать приглашение по почте. На главпочтамт дойти просто: поднимаешься на проспект, сворачиваешь направо, и через квартал ты у цели. Я не буду тут предаваться размышлениям об ужасном сталинском ампире, которым застроен наш проспект, тем более мне этот ампир не кажется таким уж ужасным. Нормальный такой ампир.
После того как я заплатил за пересылку, у меня оставалось ещё долларов пять. Довольно внушительная по тем временам сумма. Если тратить только на алкоголь, то, наверное, ящик пива купить можно. Я сел у почтамта на 69-й автобус (Вокзал – Кирова – Свердлова – просп. Ф. Скорины – Ленина – пл. Свободы – просп. Машерова – Сапёров – Тимирязева – просп. Пушкина – М. Лынькова – Масюковщина) и поехал назад.
Когда я подошёл к училищу, Шурик уже заканчивал играть. Под открытым окном кабинета, где проходил экзамен, собрались все наши: Вадим, Андрей, Женька, Костя пришёл с консультации. Из окна раздавались последние звуки «Tender Surrender», которая вызвала когда-то такой восторг у Криса Мартина. Затем из окна послышались аплодисменты, очевидно, хлопала комиссия, за ней стали хлопать мы. Я немного расстроился, что пропустил выступление Шурика.
Вскоре вышел он сам.
– Ну как? – спросил я.
– А, – махнул рукой, – каб не гаўно, так трошкі нічога.
– А поставили-то что?
– Наверное, «пять», а то и все «два»!
Шурик был явно доволен, и его радость передалась нам. Но результаты должны были объявить позже.
Я заметил, что нет Лёхи, и спросил, куда они его дели. Мне рассказали, что Лёху забрала та со скрепками. Она смеялась всем его шуткам, а когда он сказал, что пойдёт искать туалет, вызвалась показать ему где.
Лёха догнал нас у знака «Слепые пешеходы», мимо которого мы шли к гастроному «Азарэнне». Даши с ним не было.
– Короче, пацаны, она на меня запала, – сообщил он. – Взяла за руку, спустились мы по ступенькам, подходим к туалету, а она меня не отпускает, заходит со мной. Начинаем сосаться.
Тут он в подробностях рассказал, как двигались их языки и где он нащупал пломбы.
– Не знаю, сколько прошло времени, мне уже скучно стало, тем более, что я в туалет хочу. И тут она стягивает с меня штаны… – мы поднапряглись. – Шурик же у меня ремень забрал, штаны сами сваливаются. И я чувствую, что она собирается у меня отсосать.
– Ты гонишь! – возмущается Костя. Нам не очень хочется верить в этот его рассказ.
– Не гоню! Честное слово. Я думаю, надо драпать. И вот я здесь.
Мы молчали.
– Нет, вы не понимаете, – оправдывался Лёха. – Не могу я, когда девушка мне нравится, позволить ей член сосать.
– А она что, тебе нравится? – спросил Вадим.
Лёхе было не до обид, он побежал за гастроном.
Потом мы пили пиво перед училищем, потом узнали, что Шурику поставили «пять», а Даше «четыре». Шурик забыл про свою пятку, и мы возвращались домой через озеро. Даша шла с нами, Лёха держался поодаль. На этот раз у Женьки не было фотоаппарата, и я помню только то, что Даша целовалась с Костей, а потом спала в обнимку с Вадимом.
16
Кажется, про одни эти виды из окна можно написать целую повесть. Каждый раз как я сажусь за ноутбук, то подолгу смотрю в окно, и пейзаж входит в меня, а затем незаметно – в текст. Не может быть, чтоб не входил. Окно определяет сознание, зуб даю.
Вот я у окна в Кричеве в старом доме моей бабушки, мне малы эти комнаты и этот сад, который раньше был совсем впору. Я сижу и придумываю биографию жене Криса. Дело в том, что я не очень хорошо с ней знаком, а для настоящего романа надо придумать настоящую биографию. И вот я решаюсь исследовать сайты русских жён в поисках того, что они ждут от заграницы. И я нахожу несколько отличных историй. Если удастся создать из них Катину биографию, то должно быть довольно реалистично.
Но в Кричеве меня хватает только на исследование сайтов. Я решаю учредить для себя стипендию. Одалживаю сто евро и еду на три недели в Бонн, где встречаю новый год наедине с романом. В Бонне селюсь в комнате своей давней подруги, которая в эти дни как раз на каникулах. Я живу на четвёртом этаже, что довольно высоко для Бонна, особенно для Ауэрберга – той окраины, где находится общежитие. За окном малоэтажная застройка, редкий немец выгуливает собаку, почтальон едет на жёлтом велосипеде. Больше ничего нет. Только голые деревья и петух на шпиле здешней церкви – церковь рядом с конечной небольшого зелёного автобуса. Глядя на всё это, я перечитываю истории, которыми поделились жёны иностранцев.
Мужчины в Германии боятся идти первыми на контакт. На улице никто не знакомится. В трамвае тоже никто ручку не подаст, не будет кокетничать, каждый тупо уставится в свой внутренний мир, там и существует.
Существо в страшных потёртых джинсах и мятой футболке не тянет на принца! Но это моё личное мнение.
Мой совет девушкам, которые думают, что не в деньгах счастье. Сначала надо представить жизнь без денег, а потом сто раз подумать, в чем же счастье?
Ко всему прочему, я не могла принять ванну или душ каждый день, т. к. расходовалось много воды, а это дорого, так что 2 раза в неделю – и хватит.
Так как по характеру я женщина сильная, всё это я выдержала и даже стала привыкать.
После всего я получила десяток писем, в которых излагались дикие гадости, и ещё он вкладывал в конверты мои фотографии, разорванные на мелкие кусочки.
Но я всё равно попытаюсь начать все заново!
Если бы я раньше прочитала ваши советы, возможно, я раскусила бы его быстрее.
Женщины, не повторяйте моих ошибок!
С уважением,
Сегодня я получила письмо от немца. По всем признакам выходило, что он вполне перспективный кандидат: 35 лет, не был женат, без детей, живёт в крупном городе и в качестве хобби играет в рок-группе.
Конечно, я спросила, какую музыку он играет, сочиняет ли её сам и т. д. В общем, проявила интерес, мужчины это любят.
В его втором письме я читаю примерно следующее: «Работа у меня, конечно, интересная (оказывается, игра в рок-группе уже его работа, а не хобби), но практически не приносит дохода. На существование, конечно, хватает, но это всё, что я имею на сегодняшний день. Возможно, мне придётся окончить университет, который я бросил в юности».
Я придумал Кате двух подруг, тоже жён бельгийцев. Назвал подруг почему-то… да какая разница, как я их назвал. Я поделил эти душераздирающие истории между ними поровну. Всё, что я знал про Катю, – это то, что она вышла замуж за бельгийского музыканта, а через год сбежала от него обратно в Минск. Через эти истории, через этих подруг я пытался понять, почему она это сделала. И ни хрена, надо сказать, не понял.
У нас есть такой литературный кружок. Я, Настя Манцевич и Кирилл Дубовский. Мы собираемся каждые две недели и обсуждаем наши романы. Мы с Кириллом их пишем, а Настя готовится. Непременное условие этих встреч – хвалить друг друга. Мы боимся, что у нас пропадёт желание писать. Так вот, даже на этих хвалебных встречах Кирилл не удержался и сказал, что глава про Катю звучит не очень естественно. Обычно таких девушек, как Катя, все невзгоды, которые я описал, не пугают, а наоборот радуют. А я описал, что Кате приходится жить в пригороде, каждый день слушать шум шоссе, ходить на реку между одинаковых домиков и т. п. Я списал эту картинку с Бонна, не буду врать. Мол, в этом тоскливом городе был парк, где к каждому дереву была прикреплена маленькая зелёная табличка с номером. Среди пронумерованных деревьев задумчивые бельгийцы выгуливали своих собак – у каждого было сразу по две, а то и по три, будто одной им было недостаточно. Тут же был небольшой пруд, на который однажды прилетела небольшая стая лебедей. Впрочем, этого как будто уже дожидалась троица бельгийских детей. Они выскочили из кустов и, лая на французском, стали швырять в лебедей камни. Птицы улетели.