Одна такая листовка — с рисунком от руки, прилагалась: на нём, мой Реципиент меряет аршином елду у Распутина…
ТЬФУ, МЕРЗОСТЬ!!!
В бешенстве рву в клочки и швыряю в корзину с мусором:
НЕ ЗАБУДУ, НЕ ПРОЩУ!!!
Так, так, так…
Успокоившись и чуток поразмыслив, спрашиваю у Спиридовича:
— С изготовителями и распространителями таких «шедевров» — понятно, что надо делать: ловить и без всяких «судов присяжных» отправлять за колючую проволоку до конца войны. Скоро, думаю — уже в октябре выйдет специальный закон.
«На торфоразработках друг у друга елдаки будете мерять, ублюдки! — мстительно думаю, — дай только срок!».
— Вполне своевременная и действенная мера будет, Ваше Величество! — одобрил Спиридович, — особенно, если пообещать облегчать условия содержания «за колючей проволокой» тем, кто выдаст сообщников.
— Ну, это на ваше усмотрение, господин генерал! Главное, прекратить эту вакханалию — а как Вы этого добьётесь, не так важно. Другой вопрос: что делать с нашими «массонами» и их влиянием на легальную прессу?
Спиридович не смог сразу ответить и, я задал наводящий вопрос:
— Буквально через неделю, Александр Иванович, Вы поедите в Москву Председателем Чрезвычайного Комитета Государственной Безопасности» (ЧКГБ)…
Всё было уже готово: все необходимые документы подготовлены, приказы и указы Генеральным Секретариатом написаны и лично мной подписаны с приложением «малой гербовой печати». Даже, первые семьдесят пять «чекистов» Спиридовичем уже набраны! Сейчас ведутся переговоры о покупке под эту структуру, соответствующего здания на Лубянке…
Так что, как только — так сразу!
Поэтому и, спрашиваю:
— Какими будут ваши первые шаги по решению этого вопроса?
Спиридович, не раздумывая:
— Установление строжайшей предварительной цензуры, Ваше Величество!
Немножко опешив:
— Разве, с началом войны не была введена цензура?!
— Увы! Хоть и было объявлено о её введении — но цензура практически не применялась. В Москве же, никаких мер по ограничению печати вообще не существует — как находящейся вне зоны боевых действий.
Вот здесь, прямо какой-то «когнитевидный дисбаланс»: журналюги всегда жалуются на жестокость цензуры, а правоохранители наоборот — на её полную «импотенцию»! Поразмыслив, плюнул и забыл: видно, это явное противоречие — никогда не приходящее явление в нашей реальной жизни…
— Хм, интересно! Почему же, «цензура практически не применялась» — интересно было бы узнать?
— Чиновникам-цензорам, Ваше Величество, очень тяжело работать… Давление на них, происходит по хорошо отработанной ещё в Японскую войну схеме: по малейшему поводу, даётся из какого-то «центрального органа» знак и, изо всех мест сыплются тысячи осуждающих эти действия телеграмм.
— Вы, хоть примерно представляете где находится этот «центр»?
Спиридович, только хмыкнул:
— А, что его «представлять», Ваше Величество?! «ЗемГор» — он, даже не считает нужным скрывать свою деятельность.
Это, мне пока не по зубам, надо признать… Есть ещё один способ решить проблему с печатью, не прибегая к крайностям:
— А если привлекать редакторов и издателей к суду за клевету, предположим?
— Неоднократно пытались и сейчас пытаемся, Ваше Величество! Но, противодействовать этому злу цивилизованными мерами судебного преследования, оказывается практически невозможно! Суды присяжных в большинстве случаев оправдывают привлекаемых к ответственности за клевету в печатном виде, из-за чрезвычайной сложности установить признаки состава преступления в большинстве случаев.
Понятно… Вздыхаю — остаётся одно:
— По другому — по «общему» поводу конечно, но готовится к применению закон «О военном положении» на всей территории России. К нему будет приложение «О особой подсудности в период действия Закона о военном положении». Дождитесь его выхода и тогда начинайте действовать, господин генерал!
Ещё, практически готов «Закон о чрезвычайном положении», там вообще — ЖЕСТЬ!!! Но надеюсь, до этого не дойдёт…
Цензура после введения «военного положения» в России, будет моим «кнутом» для прессы. Однако, хорошо зная журналистов как психотип (приходилось в своё время немало общаться и, даже — хорошие знакомые среди этой «публики» имелись) понимаю, что этого будет мало. Здесь, ещё и пряник нужен и, желательно — «медовый»! Иначе, «консенсуса» однозначно не будет: хоть как-то — но где-нибудь обязательно нагадят, паскуды.
Примерно в это же время приехал из Петрограда — буквально на пару часов, Лемке. Он, после моей «вербовки» дал немаленький «круг» по стране — побывав в Киеве, в Питере, в Москве — по «делу генерала Рузского» и теперь снова собирается… Ибо, по его же словам: «железо надо ковать, пока оно горячо» и «эту публику нельзя оставлять без присмотра надолго».
— Какие сплетни распространяют про меня в столицах, Михаил Константинович? — спрашиваю за чаепитием, после традиционных приветствий и разговоров о том — «как доехали».
— «Сплетни» про Вас, повторить не смею, лучше не упрашивайте, Николай Александрович! Могу рассказать анекдот, что уже успели придумать столичные бездельники про вашего Начальника Штаба — генерала Алексеева.
— Ну-с, слушаю… Если не слишком похабный, конечно!
— Говорят что завтракая у царя, Алексеев будто бы не дождавшись кофе — потому что не знал, что таковой всегда полагается, встал из-за стола раньше «хозяина» и ушёл…
Довольно долго ждал продолжения «анекдота» — но, так и не дождавшись, фыркнул:
— Ну и где смеяться, в каком месте? Ладно, раз «сплетни» про меня повторять не хотите, расскажите хоть — какие настроения в Северной столице, Михаил Константинович?
— Боюсь, обрадовать Вас мне — особенно-то нечем, Ваше Величество, — тот, лишь развёл руками, — после недолгого патриотического подъёма — вызванного вашими подвигами на Вилие, всё возвратилось «на круги своя».
Я, лишь усмехнулся:
— А кто бы сомневался! Столько лет, даже десятилетий, гадили на мой «светлый образ» — чтоб одним махом смести с него весь сор — как Геракл дерьмо из Авгиев конюшен? Так не бывает!
— Даже, наоборот: общественность несколько обеспокоена — боится, что победив Кайзера, Царь задушит и будущую революцию — в коей, никто даже не сомневается, заметьте!
— Тоже, нисколько не удивлён — зная нашу «общественность» как облупленную, желающую и рыбку съесть и, на… На чём-нибудь бесплатно прокатиться!
Ещё из столичных новостей было, что недавно назначенный Министр внутренних дел сделал визит к редакторам газет Суворину и Гаккебушу и, по слухам — в «приватной» беседе с ними, обещал убрать главного столичного цензора Катенина и назначить на его место того — кого ему укажут газеты.
Хвост завертел собакой!
— Неужели всё так печально, Михаил Константинович, спрашиваю, — перспектива то, хоть есть?
«Перспектива» по словам господина Лемке была — но какая-то слегка «туманная».
Была у Военного ведомства своя газета с несколько пугающим названием «Русский инвалид», но среди солдат она была популярна только добротностью своей бумаги для самокруток.
Я оказался прав: со слов Лемке, действительно — практически все периодические издания России к 1914 году пройдя трестирование и, преобразовавшись в акционерные общества, перешли под контроль крупнейших банков — зачастую иностранных.
Относительно независимых издательств, осталось сравнительно немного: так что, все разговоры о «свободе слова» в дореволюционной России — такой же «хруст французской булки», как и многое другое.
Далее, Михаил Константинович дал мне коротенький отчёт по «командировке»:
В киевском «Киевлянине», его сразу послали прогуляться лесом — хотя казалось бы, она принадлежит промонархически настроенному депутату Госдумы Шульгину, члену партии «Прогрессивная группа националистов»… Умеренных черносотенцев, то есть.
Морщу лоб, пытаясь понять коллизии российской политической жизни: эта партия совсем недавно вошла в «Прогрессивный Блок» — что общего может быть у черносотенцев с массонами?!
Нет, «умом» мне не понять и «аршином общим» не измерить! Какие-то «жидо-бандеровцы», право слово…
В Петрограде, дело пошло бодрее, но «договариваться» соглашались только за большие деньги:
— Первым делом, «заглянул» к редактору «Речи» господину Гессену… Он, очень заинтересовался моим «предложением», но попросил дать ему время — чтоб «подумать». Согласился же он лишь по моему возвращению из Москвы, в полтора раза подняв первоначальную «ставку». Кстати, он подал хорошую идею, Николай Александрович!
— Это, какую же?
— О желательности регулярных встреч генерала Алексеева с редакторами газет — для «взаимного ознакомления или получения сведений, могущих усилить обоюдные надежды и планы».
Ага! Уже, напрямую подбираются! Хотя…:
— Идея вполне здравая, если перехватить бразды правления! Есть ли у Вас на примете надёжный офицер при Ставке, способный подавать информацию нужной нам формации и направленности? Для создании некого «Пресс-Информ-Бюро» при Начальнике Штаба? Учтите: у кандидата должно быть как минимум три достоинства: располагающая внешность, безукоризненное прошлое и хоть какой-то литературный опыт — если не дарование…
Подумав, Лемке ответил:
— Я бы порекомендовал капитана Навоева: горячая голова, всегда бодрый, на лицо приятный — хотя и выглядящий как-то по-детски наивно. Участвовал ещё в Японской и был на ней ранен, ну и имеющий понятие о деле — составитель патриотических «брошюр» о героях войны… Кстати, за сии свои «труды», капитан получает хорошие деньги!
— Вполне годится! Продолжайте о своих похождениях…
— Михаил Михайлович Гаккебуш (он же — по новой «моде» господин Горелов) — «де-факто» редактор Петроградских «Биржевых ведомостей», принял меня с подчеркнутой любезностью и со всей своей показной мещанской деликатностью. Но, узнав в чём дело, содрал с меня 60 тысяч — хотя обычно берёт в два раза меньше! «Дело, — говорит, — уж больно хлопотное».