— Жандармы, правда, остановили сперва, но я им сказал — что от Вашего Императорского Величества с поручением к генералу Алексееву и, меня пропустили без всякого пропуска, поверив на слово…
— И, что? Даже, ни разу не спросили, кто Вы такой и что делаете в Штабе?
— Нет, ни разу, — пожал плечами тот, — даже, когда с карты диспозицию войск перерисовывал и попросил у них карандаш… Штабные офицеры, такие «душки»! Было дело — предлагали помочь, чем.
Уму непостижимо[120]!
— Да, не может быть! Неужели, никто ни разу не спросил Вас, кто Вы такой?!
И, тут офицер «прокололся», честно поведав б своём промахе:
— В столовой разве что, Государь! Завтракают у них в штабном собрании — оно устроено из кафешантана, бывшего при гостинице «Бристоль». Захожу, значит, немного опоздав — только поздоровался и сажусь, как ко мне подходят с кружкой и говорят: «С Вас двадцать копеек, полковник!» «За, что?», — спрашиваю. «А, кто ты такой — раз обычаев наших не знаешь?» Оказывается, с опоздавших к началу столау них — десять копеек штрафа на благотворительность! И, здороваться в столовой нельзя — ещё десять копеек штрафа…
Ну, молодцы! Это, они здорово — от безделья придумали.
— Мудрый обычай, что ни говори… Ну, а кормят то у них хорошо?
— Кормят хорошо, Ваше Величество! — облизнулся тот, — сегодня давали кулебяку с мясом и капустой, ростбиф с огуречным салат… Фрукты есть какие хочешь, даже — виноград!
От офицера изрядно «характерно» попахивало — хотя на ногах держался твёрдо, а разговаривал внятно.
— Ну, а пьют штабные что?
— Кофе, чай, молоко…
— «Молочко», видать из под бешеной кобылки было, да? Слегка забродившее…
— Виноват, Государь! Только лишь для вхождения в «образ» — чтоб, не заподозрили, — вытянулся офицер и, руки по швам, — лёгкое вино за отдельную плату, водки у них нет… Почти нет.
«Сухой закон», говорите? Ну, ну…
— Скажите тогда, уж честно: «уже нет»… Что там у них, ещё интересного?
— Да, так — ничего. Бильярд в собрании всегда занят, а в читальне несколько старых газет да журналов.
— Хорошо… Хорошо же, у нас штабные устроились! Отчёт составить сможете или отложить до утра?
— Смогу, Ваше Величество… Но, лучше отложить до утра.
— Тогда отдыхайте.
Хотел было повысить в звании этого прохвоста, но… Ладно, посмотрим как «отчёт» напишет — а то, может и мундира «с царского плеча» ему вполне достаточно будет!
Кстати, в гардеробе царя, этих военных мундиров — как у дурака махорки… Может, распродажу какую устроить или аукцион? Носить то я их однозначно не буду — разве что, когда на расстрел поведут…
Тьфу, тьфу, тьфу!
Меж тем, «песок» в часах истории неумолимо сыпался и, как «в реале», 3-го сентября началась так называемая Вильно-Молодечненская операция. Против русских пяти армий противник сосредоточил своих четыре, но при значительном общем преимуществе — особенно в техническом. Нашим, почти пятистам полевым орудиям — в основном лёгким трёхдюймовкам, противостояло без малого тысяча — по большей части тяжёлых немецких гаубиц. Против порядка чуть более тысячи русских станковых пулемётов, у немцев имелось свыше четырёх тысяч — в том числе, много ручных.
В отличии от летних сражений этого лета, германское командование не ставило перед своими войсками особенно «грандиозных» задач на осень. Захватив крепость Ковно, генерал фон Эйхгорн — командовавший ударной группировкой, должен был ударить в стык 5-ой и 10-ой русских полевых армий — прорвать тем самым оборону русских. После чего, выбросив в русский тыл конную группу генерала фон Гарнье — из четырёх кавалерийских дивизий и одной пехотной бригады, германское командование планировало взять важный узел коммуникаций город Вильно — тем самым окружив 10-ую русскую армию генерала Радкевича[121].
Даже, без выполнения последнего, потеря нами Вильно делало наше положение весьма пиковым — так как, разобщало фланги наших Северного и Западного фронтов!
Это, так называемый «Свенцянский прорыв», когда германская кавалерия дошла практически до Минска…
Естественно, когда положение на фронте резко ухудшилось, я — как Верховный Главнокомандующий, должен был бросить все свои «бумажные» дела и, периодически — на пару часов в день хотя бы, появляться в Штабе.
В первый же день — 3 сентября, заранее предупредив, я прибыл к зданию Штабы и был приятно «удивлён» произошедшими здесь переменами: бравые полевые жандармы, в здание меня не пропустили без наличия разового пропуска — хотя и, жутко краснели и бледнели при этом и даже, сильно заикались!
Ладно, ломаем комедию дальше.
Пришлось вызвать ответственное лицо, удостоверить мою августейшую личность и только тогда…
Доклад Начальника Штаба генерала Алексеева тоже, был совсем другого формата — чем прежде. Сухо и коротко, он изложил обстановку сложившуюся на фронте в данный момент, цифры предварительных потерь, расходов боеприпасов — которые чуть ли не поснарядно, распределял лично. Проинформировал меня о мерах, им предпринимаемых для противодействия противнику…
— Хорошо, господин генерал! Я вижу, ваш оперативный стиль с момента нашей последней встречи улучшился. Ещё, научились бы выполнять мои приказы, а не устраивать мне показуху — вообще, цены бы Вам не было!
— Ваше Императорское Величество! — глаза в кучу, — в чём моя вина?
— А вот это, — я припечатал к столу отчёт моего «ревизора», — почитайте-ка, господин генерал!
Алексеев схватил пачку бумаг и, забегал по горизонтали своими косыми очами, читая… Наконец, он закончил и уставился куда-то в пространство.
— Что скажите в своё оправдание, Ваше Превосходительство?
Слов оправдания после прочтения результатов проверки, у генерала не нашлось… Он стоял и хлопал ресницами, не мыча и не телясь при этом…
— Кому из офицеров, Вы приказали ужесточить пропускной режим? — пришёл на помощь своему Начальнику Штаба я, — звание, фамилия, должность? …НУ!!!
— Полковник Квашнин-Самарин, комендант Ставки Верховного Главнокомандования…
Слегка улыбаюсь, примиряюще:
— А я уж было, грешным делом подумал — что это Вы на меня болт забили, Ваше Высокопревосходительство… Рад был ошибиться: это всего лишь — какой-то полковник, положил хер на Вас!
Со мной был Кондзеровский — дежурный генерал при Верховном Главнокомандующем. Обращаюсь к нему:
— Господин генерал! Распорядитесь передать жандармскому подполковнику Дукельскому, мой приказ об аресте саботажника и проведения тщательного расследования. Пусть выяснит — ГЛУПОСТЬ ЭТО ИЛИ ИЗМЕНА?! Если, просто глупость — «повысить» до капитана и отправить умнеть на фронт. А если измена — повесить, известным образом.
Могильная тишина в зале…
— Как уже можно понять, господин генерал, — снова к Алексееву, — систему проверки выполнения ваших же приказов, Вы создать тоже не удосужились… В этом случае, кто у Вас виноват?
Я очень внимательным взглядом, осмотрел всех присутствующих штабных офицеров.
— Может, Вы? — наезжаю на какого-то, враз побелевшего лицом подполковника.
— Ваше Императорское Величество! — взмолился Алексеев, — это — полностью моя вина: за недостатком времени…
— Хорошо. Раз у Вас, господин генерал, нет времени для создания института представителей Ставки на местах — следящих за правильностью и своевременностью выполнения ваших приказов и, проверяющих правильность донесений Вам с мест, то его создам я.
Пока народ приходил в себя, я «по-английски» свалил.
Забегая несколько вперёд, скажу что комендант Ставки Верховного Главнокомандования полковник Квашнин-Самарин, после тщательного расследования бы не повешен — а признан «глупым» и, отправлен на фронт с понижением в чине на одну ступень…
Другой раз, подъезжая к зданию Штаба, я заметил русского штабного офицера, премило беседующего с одним из представителей японской военной миссии при Ставке Верховного Главнокомандующего.
— Господин генерал, — наезжаю на Алексеева после доклада, — ваши офицеры — носители секретной информации, свободно общаются с иностранными подданными. Вам, это известно?
— Так, союзники же, Ваше…
— «Союзники», говорите?! И, десяти лет ещё не прошло, как мы были с японцами не союзниками, а врагами! А Вы не боитесь, что в случае следующей войны с такими «союзниками», мне придётся перестрелять весь ваш Штаб — как потенциальных шпионов? И, первую очередь — ВАС(!!!), Ваше Высокопревосходительство!
Мой Начальник Штаба, аж дышать перестал и налился нехорошим, нездоровым «румянцем»…
«Ссука косоглазая, ты у меня воевать будешь — а не заговоры против своего Верховного Главнокомандующего плести-устраивать! — как-то, глядя на него подумалось, — или от инфаркта с инсультом сдохнешь!»
— Господин генерал! Приказываю Вам немедленно издать приказ по Ставке и, в целом по всей действующей армии, об запрете военнослужащим любых несанкционированных контактов с иностранными гражданами — кем бы они не были. Об каждом такой случае, участник должен написать объяснительную в ближайшие органы контрразведки или жандармерии… Не поставившие же с известность — скрывающие свои контакты с иностранцами военнослужащие, должны считаться потенциальными агентами иностранных разведок и не допускаться до документов и информации, имеющий закрытый характер… В отношении их должно быть немедленно проведено сначала служебное, затем — в случае злого умысла, уголовное расследование.
Меж тем, положение на фронте стало настолько критическим, что генерал Алексеев, на всякий пожарный, предложил перенести Ставку куда-нибудь — ещё более вглубь страны. Были названы города Калуга, Вязьма…
— Владивосток! — с самым серьёзным лицом, потроллил слегка я своих военноначальников.
Полюбовавшись очумелыми генеральскими физиономиями, внутренне над ними поржав, я озвучил свой выбор: