Я пожал плечами.
— Ну, это у нас с тобой общее.
— И снова нет! В двенадцать лет я все же в первую очередь пытался от ответственности увильнуть… Говорю же, ты уникум.
Мне стало несколько неудобно от такой похвалы. В свои «нормальные» двенадцать я не то что уворачивался от ответственности — я от нее за тридевять земель бежал и под подушку прятался! Понадобилась целая бесцельно прожитая жизнь там и хорошая встряска здесь, чтобы я начал более-менее приспосабливаться к обстоятельствам, которые внезапно предъявили такие высокие требования.
— Это я все к тому, — чуть улыбнулся Аркадий, — что я отлично понял, как ты выгораживаешь Дмитрия.
— Какого Дмитрия? — переспросил я.
— А Свистопляс не предлагал тебе на имена перейти? Ну ладно. В общем, он мне сам рассказал, как ты его отчитал, причем на одних только морально-волевых — формально-то лидером группы тебя никто не назначал. Спасибо. Мне даже добавлять ничего не пришлось.
И снова я мог только пожать плечами.
— Ладно, по поводу других результатов эксперимента, — перевел я тему. — Раз ты не только мою записку прочел, но и со Свистоплясом пообщался, то уже знаешь, что мы инициировали Саню, в смысле, Подкову Бури, и что я изобрел новое заклятье. Пока я его называю «Светлячок» за неимением лучшего. Штука, судя по затратам энергии, довольно мощная, но главное — дальнобойная. Что именно я сделал, сам не понял, испытывать лучше на полигоне. Могу и сам, конечно, заняться, но лучше будет, если ты время найдешь.
Аркадий кивнул.
— Конечно, найду. Новое необычное боевое заклятье — это очень важно, непременно надо будет разучить. Хотя тут есть нюансы. Помнишь, я вчера говорил, что у меня есть гипотеза, почему не выходили крылья?
— Помню.
— Не сказать, что я стопроцентно превратил ее в теорию, но косвенные подтверждения есть. Суть в том, что всякое сложное заклятье — это индивидуальное творение создавшего его мага, идеально приспособленное лично к нему и ни к кому больше!
— Погоди, — запротестовал я, — а как же Проклятье разрешает своим солдатам только определенный стандартизированный набор? Сколько там заклятий всего, ты говорил? Пятьсот с чем-то?
— Пятьсот сорок два. Похоже, Проклятье — еще более уникальное творение, чем мы думали. В том смысле, что тот, кто его придумал, мыслил, как инженер, а не как волшебник. Он каким-то образом составил реестр более-менее универсальных заклятий и привязал их к предметам-компаньонам, в результате чего у каждого ребенка-волшебника стал выходить примерно один и тот же результат. Но когда мы выходим за эти очерченные древними магами рамки, предсказуемость немедленно пропадает.
Я нахмурился.
— Это что, ты пытаешься сказать, что мои крылья подходят только мне? И этот мощный огненный удар, который я вчера придумал, тоже никто перенять не сможет?
— И да и нет. Пока, — Аркадий выделил голосом это слово, — я думаю, что сложное заклятье, созданное другим магом, можно разучить, только переделав его под себя. Вчера я порядком подзадолбался с твоими крыльями, даже после того, как понял это! Сдвиг с мертвой точки есть, но дело до конца пока не довел. Хотя, опять же, есть одна идея, в чем тут может быть затык. Насчет твоего боевого удара — не знаю, если он такой же сложный, как крылья, тоже придется химичить, конечно. Ты сегодня, насколько я помню твое расписание, занят здесь, в санатории?
— Да, отрабатываю лечебную магию на участниках твоей гериатрической программы… С дедом, наконец, пообщаюсь.
— Дело хорошее, — кивнул теневой маг. — Мой папа с магистром Квашней неожиданно сдружился, кажется, на почве шахмат. Ты играешь?
— Начинал немного, — соврал я.
Вообще-то, в той жизни я играл довольно неплохо, даже юношеский разряд когда-то имел, но в этой шахматами не занимался.
— А я вообще не играю. В детстве скучно было учиться, потом — некогда… Так вот, вечером у меня вроде есть свободное время, договорюсь с ССО-шниками, съездим опять на их полигон. Но это после пяти где-то. Сможешь?
Я поднял брови:
— Я-то только «за», но кто-то, помнится… Не твоя ли жена?.. мне говорил, что по трудовому кодексу несовершеннолетнего можно только на два часа привлекать, и никаких переработок в вечернее время!
— Вот Леонида и не может. А я, мой друг, ни на какой официальной должности не состою, поэтому планирую тебя эксплуатировать без всякого трудового кодекса, пока на ногах стоишь, — усмехнулся Аркадий. — Как и себя, и Свистопляса, и всех, кто на это согласится. Что-то не устраивает?
— Все устраивает, — пожал я плечами. — Мне только удивительно, как ты мне последние несколько дней отдохнуть дал!
— Считай, твои подруги подкупили меня тушеной курочкой. Действительно очень вкусно было!
Когда я явился отрабатывать медицинское магическое воздействие, мой дед и Андрей Васильевич Весёлов играли в шахматы в небольшой рекреационной зоне второго этажа главного корпуса. Такое же больничное фойе, которых я изрядно навидался и в прошлой жизни, и в этой, между отходящими в разные стороны коридорами. Тут стоял телевизор, включенный, но еле слышно шепчущий, стол для пинг-понга, два кресла и столик между ними. Столик был занят шахматной доской, а кресла — моими будущими пациентами.
Кто из них кто, я догадался сразу, даже фотографии в карточках, которые отдала мне Леонида, смотреть не понадобилось! Андрей Васильевич на Аркадия не очень-то походил (точнее, наоборот, конечно), но его выдавал гигантский рост и блуждающая по физиономии легкая улыбка, такая же, как у сына. А деда я опознал по глазам: цвет и форма как мамины. Ну и мои, но свои запоминаешь хуже.
Мы поздоровались; как оказалось, я не ошибся.
— Значит, ты и есть мой внук? — с несколько деланным, как мне показалось, радушием произнес Аполлон Теософович Квашня, пожимая мне руку. — Наслышан! Рад, что мы наконец-то познакомились лично.
— Уж извините, в последние дни у меня дела, — пожал я плечами.
Прежде я бы, пожалуй, добавил «а почему мы не познакомились вот уже много лет как — это вас надо спрашивать», но теперь удержался.
— Об этих делах я тоже наслышан, — кивнул Квашня. — Государственная тайна, надо же! — он покачал большой круглой головой с оттопыренными ушами, недоверчиво хмуря седые брови. — Магия! Выходит, ты… Вы нас лечить будете? Вместо той девочки?
— Можете на «ты», — сказал я, — мне все равно. Да, сегодня я с вами работаю, а у Марины другие задачи.
Марина сегодня вместе с Ксантиппой отрабатывала воздушные щупы. Не потому что я сам не мог обучить Саню, а потому что им обеим нужно было оттачивать этот навык в первую очередь, а у меня сильно провисала регенерационная магия, которая у Марины, наоборот, выходила легко и интуитивно. Но перед тем, как лететь на полигон, я собирался все-таки еще позаниматься с Саней сам. А заодно погулять с девчонками в каком-то знаменитом Лиманионском парке, если удастся.
Кстати, остальные четверо Лошадок тоже, как и Саня, были заняты, причем на том же полигоне ССО: продолжали отрабатывать то, что уже начали с Теримовым и его ребятами. Плюс им там должны были пошить летные комбинезоны не хуже моего, как раз для экспедиции — в таких и в Междумирье можно!
— Ну что ж, — спросил дед, — а кого первого?
Я поглядел на Андрея Васильевича.
— Не возражаете, если я сначала с Аполлоном Теософовичем поработаю?
— Упаси Творец! — улыбнулся тот. — Разумеется! Я как раз над следующим ходом подумаю.
— Да что там думать, все равно ваша взяла, — буркнул Аполлон Теософович. А затем спросил уже у меня: — Ты хоть знаешь, где процедурный?
— Нет, — сказал я, — ведите.
В процедурном нас ждала медсестра — не Клавдия Рашидовна, какая-то другая, молодая, с замкнутым лицом. Она спросила:
— Вам так же, как Марине Вениаминовне?
Странновато было слышать, как Марину величают по имени-отчеству, но я только кивнул. Не хотелось еще раз показывать, что я ничего тут не знаю!
Оказалось, что «так же» — это подготовить рабочее место: постелить на кушетку одноразовую пеленку, подготовить приборы, фиксирующие пульс, давление и уровень кислорода в крови, а также инфракрасный термометр. Последний устанавливался на штативе и направлялся на пациента, все остальное было оборудовано беспроводными датчиками на липучках. Даже у тонометра был блютусный датчик вместо привычной мне манжеты!
— Мне как, сидя, лежа? — немного ворчливо спросил дед.
— У нас по расписанию общее воздействие на нервные центры головы и лица, так что сидя, — пожал я плечами. Карточку я заранее изучил, схему из методички повторил и чувствовал себя более-менее «готовым к уроку».
После самого первого неудачного опыта у меня, что называется, «остался осадочек» по отношению к медицинской магии. Но я твердо вознамерился изжить неприятные впечатления — в том числе через усердные тренировки. Повторно стареть категорически не хотелось! Старость настолько не радость, что лучшей мотивации изучать магическую медицину просто нет и быть не может. Даже если нужно было бы отрабатывать приемы на куда менее приятных пациентах — я бы все равно не отказался.
Воздействовать на Апполона Теософовича (вот же имечко с отчеством прадед с прабабкой совместили!) требовалось долго — около двадцати минут — и я уже заранее предчувствовал неловкое молчание между мной и Квашней. Одно слово, что дед. Да, на маму похож — это немного сглаживает пропасть. Но внешнее сходство, оно и есть внешнее сходство. Что толку в семейных узах без истинного содержания? Мои девочки мне гораздо больше семья, если на то пошло.
Однако в итоге мне пришлось Квашню все-таки на кушетку уложить: сидя я не дотягивался! Странно, а с Валерием Ивановичем такой сложности не возникло, когда я ему волосы отращивал… Видно, там кушетка была ниже.
Ну, тут, по крайней мере, шевелюру растить не надо: волосы у Квашни имелись. Седые, конечно, но без залысин. Поэтому я начал просто общее воздействие для улучшения работы нервной системы, тонуса и памяти. Из карточки я знал, что у деда проблемы с сердцем, однако лезть туда мы пока не рисковали даже в теории. Тут нужно на здоровых добровольцах сначала проверять! Видимо, на Аркадии со Свистоплясом: их-то регенерация Теней в любом случае вытащит, даже если мы с Мариной что-то напортачим.