путь к деградации. А какая еще работа может быть полезнее другим людям? Во-вторых, кризис рождаемости, о котором сейчас только ленивое СМИ не пишет… Чтобы жить в полноценном здоровом обществе, это общество должно быть многолюдным. В интересах магов поддерживать его в таком виде. В том числе и путем оздоровления пожилых сограждан.
— А если кто-то, скажем так, не увидит своей долговременной пользы? — с улыбкой в голосе поинтересовался Весёлов.
— Значит, увидит быстродоходчивые минусы от занятой асоциальной позиции, — хмыкнул я. — Так или иначе.
И тут же, сообразив, как это может прозвучать, добавил:
— Если что, я против государственных репрессий, тем более, направленных на таких же, как я! Просто… Ну, понятно же, что обществу прежним уже не быть. Нужно предусмотреть механизмы принуждения, хотя бы в виде лишения выгоды.
— Ну а вдруг магов окажется просто слишком мало? — с любопытством спросил Андрей Васильевич. — Только представьте. Предусмотрели вы эти механизмы, все вроде наладили… А лечить все равно некому!
Я вздохнул.
— Ну… Если исходить из численности детей-волшебников, то людей, способных к магии в принципе, должно быть как минимум на порядок больше. А то и на два порядка… Мы же не знаем, какой именно процент инициирует Проклятье! Конечно, пока удастся поставить инициацию и обучение на поток, пройдет время… И будет больше всего жаль тех людей, которых не удастся спасти, пока это происходит. Но будем стараться. И уж тем более каждый маг, я уверен, будет стараться, чтобы не допустить старости и смерти своих родных и родных своих друзей!
Андрей Васильевич усмехнулся.
— Да за себя-то я не волнуюсь… Хотя вы правы, тех, кто не успел дожить буквально чуть-чуть, особенно жаль… — он помолчал. — Мой младший сын умер два года назад, очень внезапно. Пошел на рыбалку и не вернулся. Его нашел парень, который обычно рыбачил с ним по соседству… Внезапный инфаркт. До этого проблем с сердцем не было, медосмотры ничего не показывали. Ему было всего пятьдесят четыре. Я все думаю — увидел бы полноценный маг проблему?
— Не знаю, — хмуро сказал я. — Пока лично я могу видеть насквозь только у магов, у них кровеносные сосуды светятся. Но даже их диагностировать не умею. Это дело будущего. Но хотя бы кого сможем — точно спасем.
— Творец, вы что, подумали, что я вас упрекаю? — удивленно воскликнул Весёлов-старший. — Ни в коем случае! Вы огромный молодец, Кирилл. А лично у меня особенно есть, за что вас благодарить. Я думал уже, что переживу всех своих детей. Это, знаете ли, не дай Господь никому!
Я машинально кивнул. Пусть в том мире меня нельзя было назвать образцовым родителем — это мягко говоря! — но даже и тогда… Впрочем, язык мой ввернул поперек меня:
— Знаете, что сказал бы Аркадий вам на это?
— Чтобы я не искушал судьбу подобными репликами, потому что при его работе и образе жизни у меня еще есть все шансы его пережить, — с улыбкой сказал Андрей Васильевич. — Да-да-да. Смотрю, вы неплохо успели его изучить.
— Да не то что бы, — тут, неожиданно для себя, я высказал то, что не столько меня беспокоило, сколько всегда зудело на краю сознания, когда я общался со своим условно старшим коллегой последнее время. — Я его в стольких ипостасях успел повидать, что мне сложно судить, какой он на самом деле.
— Он очень сильно сдерживал себя, да, когда был в полумертвом состоянии, — кивнул Весёлов-старший, и мне пришлось придержать его голову. — А, извините, забылся… Так вот, главное за что я вам благодарен — даже не за то, что вы его вылечили. То есть за это тоже, но… Он мне знаете, что сказал? Что вы ему рассудок спасли. Я так понимаю, вернули возможность быть собой.
— То есть он такой примерно и есть, как сейчас себя ведет? — спросил я недоверчиво, не зная, как помягче сформулировать «помесь юридически ориентированного маньяка и школьного клоуна».
— Ну, сейчас он несколько… Как говорят, «жестит» — я правильно употребляю это слово? Думаю, на эмоциях от исцеления. Ведь и двух недель не прошло! Но уже успокаивается. А так да, в детстве он более-менее такой и был. Добрый, принципиальный мальчик, который больше всего ценил друзей и родных… Очень ненавидел притворство, любую неправду. Даже конфеты из буфета никогда не таскал, только ходил за мамой хвостиком и находил десять тысяч аргументов, чтобы она ему сама их выдала!
Я не стал подавлять смешок, представив эту картину. Действительно, очень похоже на теневого мага.
— … Так что он во многом себя сломал. Надеюсь, вам, Кирилл, не придется делать ничего подобного в той же степени. В какой-то придется, это несомненно — уж на такой путь вы стали. Но позволять себе использовать свои сильные стороны, компенсируя слабые лишь по мере необходимости и не прибегая к ним для выживания — это прямо-таки бесценно.
— Интересное соображение, — пробормотал я.
Как-то мне не приходило в голову, что Аркадий, с которым я познакомился — это набор прокачанных «слабых сторон» от того, кого я сейчас вижу. Но… Если так, то многое в его поведении становится на свои места.
— А я думал, он во многом на фамилию наигрывает, — заметил я. — Эта подчеркнутая жизнерадостность, Смеющийся Жнец, опять же…
— Весёлов должен быть веселым? — весело же спросил Андрей Васильевич. — В какой-то мере да, и сам грешен. Еще в учебке начал, потом остановиться не мог… Но на самом деле это не характер по фамилии, а фамилия по характеру. Ее моему отцу за то и дали. Ну или так он мне рассказывал.
— Дали вашему отцу? — удивился я.
— Да-да. Он сам был из монастырских сирот, тогда, сто с лишним лет назад, государственные приюты только появлялись… Фамилии там давали просто. Он сначала был Василием Васильевым, если я верно помню. Потом пошел служить, заработал право учиться в офицерской школе. А там уже попросил писаря себя как-то поинтереснее записать. Причем сам придумать не мог, друзья по казарме посоветовали. Вот папа действительно весельчак был! Балагур, шутник, всегда в приподнятом настроении, с какими бы трудностями ни сталкивался! Я на него похож куда меньше, чем мне бы хотелось. Хотя, как видите, работаю над собой. И Майя, любимая моя, тоже была оптимисткой… Неудивительно, что сыновья от нас это позаимствовали.
«Ничего, — подумал я, — учитывая глубины оптимизма бывшей докторши Романовой, если эти двое решат размножиться, следующее поколение переломит фамильную тенденцию».
Возможно, Весёлов-старший подумал о том же, поскольку добавил:
— Впрочем, все меняется, и семейный характер тоже! Даже удивительно, как этого задела моего папы так надолго хватило. Больше, чем всякий из нас может пожелать… Когда сами обзаведетесь детьми, поймете, о чем я говорю.
«Да я и так, к сожалению, понимаю», — со вздохом подумал я.
— Все, на сегодня хватит, — сказал я, поглядев на часы. — Закончили. Как ваше самочувствие?
— Очень хорошее, даже, знаете, настроение повысилось! — садясь на кушетке, Андрей Васильевич мне улыбнулся. — У меня такое ощущение, что вы резче работаете, чем Марина, но при этом больше энергии вкладываете. Результат как будто весомее, но во время работы чувствовалась тень дискомфорта в височных областях.
— О, — сказал я, удивленный таким детальным фидбеком. — Спасибо! Дискомфорт — это я зря, его быть не должно. Но пульс и давление у вас не менялись.
— Я же сказал — тень дискомфорта. Даже не покалывание, а так, словно намек на зуд.
Такой подробный разбор моих действий вдруг напомнил мне, что этот человек служил в той же конторе, что и Кузнецов. Правда, давным-давно ушел в отставку, больше полувека назад… Но бывших особистов, говорят, не бывает. Интересно, что еще он понял по разговору со мной такого интересного?
Подумав, я спросил:
— А обо мне самом вы какие выводы сделали, Андрей Васильевич?
Тот опять улыбнулся.
— Самые положительные, господин маг, хотя при этом неоднозначные. Но главное, я понял, что вы не собираетесь шантажировать моего сына долгом благодарности или использовать его для достижения собственных целей… За исключением тех целей, которые у вас общие.
— Вот спасибо! — фыркнул я. — Его используешь, пожалуй!
— Аркадия-то? Это легче, чем вам кажется. Например, моя старшая невестка, вы ее не знаете, припахала его делать ей прическу каждый раз, когда она «выходит в люди», и при этом застает его дома!
«Тут кто еще кого припахал», — с усмешкой подумал я.
— Ну и мне все-таки позволительно беспокойство, особенно в моем возрасте, как вы считаете? — продолжил Андрей Васильевич.
Сказать на это мне было нечего.
У меня в этот день по расписанию стояло еще двое пациентов, но с ними я знаком не был, а потому сеансы прошли непримечательно. С одним стариком разговаривали о погоде, другая женщина, больше всего похожая на стереотипную библиотекаршу, спросила, можно ли ей читать книгу во время сеанса. Я разрешил, и она с головой погрузилась в какой-то роман, мне пришлось дважды ей говорить, что лечение окончено. Кстати, роман, вроде, интересный, я через плечо у нее посмотрел. Какой-то детектив в исторических декорациях, написанный тяжеловесным «классическим» слогом. Надо будет потом поглядеть, что это такое, если время будет и вспомню. Прямо интересно стало, кто же там убил дворецкого!
Закончив, я встретился с Мариной, которая занималась другой группой пациентов, и Валерием Ивановичем для обсуждения результатов и дальнейших действий, что плавно перешло в импровизированную лекцию об анатомии и особенностях работы эндокринной системы человека. Валерий Иванович оказался талантливым лектором и после короткого вроде бы рассказа, когда я с удивлением посмотрел на часы, выяснилось, что дело уже перевалило за час дня! Пора было встречаться с девочками — мы договорились вместе пообедать в два (и погулять по парку, если получится), потом я должен был потренировать Ксантиппу — а потом ехать на полигон для отработки заклятья с Аркадием.
М-да, ну и загруженные дни у меня пошли! Ничего, вот снимем Проклятье… Хотя нет, если я правильно понимаю, когда снимем Проклятье, работы только прибавится. Ладно, сам вписался в эту тему, никто за язык не тянул.