Верещащую от холода Верку Ребров вытащил из бассейна и на руках унес в комнату отдыха. Голая и мокрая, с капельками воды на гладкой, загорелой коже, она лежала на постели и смотрела на то, как Боря шарится по шкафу и тумбочке.
— Ты что-то ищешь, Борис?
— Да… — пространно отозвался Ребров.
— У меня есть в сумочке… — она встала и вышла из комнаты, чтобы через полминуты вернуться с пачкой презервативов в руке.
Боря стоял перед ней, и она, играясь, с силой толкнула его на кровать. Ребров упал на спину, раскинув руки.
— Я сама, — сказала Верка.
Она вскрыла пачку и взяла презерватив в рот. Подошла к ногам лежащего Реброва и нагнулась, касаясь напряженными сосками его бедер. Одевая ртом презерватив, она подняла взгляд — Боря умиротворенно закатил глаза и пребывал в божественном блаженстве, в ожидании еще более страстного продолжения.
— Ты где так научилась? — спросил он, когда средство индивидуальной защиты заняло свое место.
— В порнухе какой-то видела, — сказала Верка. — Никогда еще не пробовала… А ничего так, да?
— Потрясающе, — признался Ребров.
— Я буду сверху.
Верка взобралась на подполковника…
Он позвонил уже в конце рабочего дня.
— Вера привет.
— Ой, Боря, здравствуй! Ты как? Как здоровье?
— Да мне-то что будет, — усмехнулся Ребров. — Ты сама как?
— Голова болит, — Верка засмеялась. — Наверное, я вчера выпила больше, чем могла. А еще колени и локти содраны. Ты не знаешь, почему?
Боря знал. Почти до утра они пробыли в бане, но Боря с Веркой в парилку больше не заходили. В первобытно-страстном исступлении она визжала и стонала, она плакала и смеялась, она содрогалась в волнах экстаза и ярких приступах оргазма… как мужчина и женщина в ту ночь они доставили друг другу массу удовольствий, и им действительно было о чем вспоминать и чем гордиться.
— Давай сегодня встретимся… — предложил Боря. — До которого часу ты работаешь?
— До шести.
— Ты на машине?
— Нет.
— Тогда я заберу тебя?
— Мне домой нужно будет.
— Не вопрос…
Опер — он и есть — опер. Боре удалось довольно быстро разговорить Верку на предмет существа ее работы, и поток интереснейшей информации хлынул в оперативные дела отдела. Не решившись спугнуть Верку, Боря не стал оформлять ее в качестве агента, и всю получаемую информацию он приписывал нескольким несуществующим в реальности «бумажным» агентам, коих у любого опера обычно бывает по нескольку (настоящий источник от руководства скрыть или агентурные бабосы прикарманить — мало ли, для чего нужны эти «мертвые души»…). Боря в течение полугода раскрыл четыре крупных мошенничества, более десятка налоговых преступлений — и надо признать, действовал он исключительно аккуратно, чтоб ни одна сволочь не могла догадаться, кто его источник.
Промежду делом Боря продолжал встречаться с Веркой — на конспиративных квартирах, банях, на природе… и та всегда с радостью принимала его. Так, что Боря проникся к ней чувствами, и даже начал подумывать о разводе со своей женой, с которой он прожил уже 15 лет, и которая молча терпела всего его «ночные засады», «срочные командировки» и «дежурства за товарища».
Верка вела себя аккуратно. Полгода она насаживала Бориса на хороший крючок. На такой, с которого ему бы было тяжело соскользнуть. Она была хорошим источником, она была отличной любовницей. Реброву Верка нравилась, и он начал терять бдительность. И в какой-то момент времени Верка подошла к нему с предложением.
— Боря, смотри, есть две фирмочки, обе бандитские. Одна другой продает компьютеры. Компы все контрафактные, из Китая. Оплата, как ни странно, по безналу. Есть реквизиты. По условиям договора оплата производится на этапе, когда компы еще в Китае.
— Ну? — Боря лежал рядом, пытаясь надышаться после бешеного секса, который они только что успешно завершили. Ему пока не хотелось думать. Ему хотелось жадно нахватать ртом кислорода и выпить холодного пива.
— Одну фирму ты знаешь. Я тебе про нее уже говорила. А вчера ты сказал, что скоро будете эту фирму брать, — Верка назвала название фирмы, отчего Боря приподнялся, и, облокотившись на свой локоть, более внимательно посмотрел на Верку.
— Ну?
— Смотри, — Верка включила свои волшебные чары, чтобы не слетели все те настройки в душе подполковника, которые она выстраивала в течение прошедшего полугода. — В договоре я немного изменю данные контрагента, а как только они проплатят бабки, ты берешь эту фирму. Деньги не большие, но и не малые. Понимаешь? Им уже будет не до контроля поставок этих компов, а те, другие, и шевелиться не будут — деньги ведь к ним не придут. Но при этом они будут думать, что деньги не пришли, потому что фирма закрыта, начальство арестовано… когда через несколько лет все из тюрьмы выйдут — у них уже не будет возможности проследить денежный поток. Да, думаю, они об этом и думать не будут, ведь ты же всю бухгалтерскую документацию у них изымешь… ведь так?
— Кто еще об этом знает? — спросил Ребров.
— Я и ты. Больше никто.
— А второй договор, который уйдет к контрагенту? — спросил Боря.
— А ты его тоже изымешь. В рамках этого же уголовного дела, — мягким лелейным голосочком мяукнула Верка. — У меня есть подставная фирма, на которую и будут переведены деньги. Я ее только вчера открыла.
— Аферистка, — рассмеялся Ребров. — Вставай! Одевайся! Поехали!
— Куда? — в этот момент у Верки что-то ёкнуло и оторвалось в сердце, тяжелыми ударами понеслось по всем жилам, заставляя тело сомлеть от нахлынувшего испуга.
— Ну, не в тюрьму же… — рассмеялся Ребров, понявший ее состояние.
Все прошло как по нотам. Верка и Боря стали в несколько раз богаче. Через пару месяцев Верка принесла Боре еще одну тему. Из них сложился замечательный тандем…
Я познакомился с Веркой на Ханке, куда как-то мы приехали отдыхать вместе с операми, только что вернувшимися из далекой горной республики, которая забрала в тот год пятерых наших собров. К тому времени Боря отжал у какого-то бандоса эту базу, и развил на ней кипучую деятельность — посадил свою жену вести все хозяйственные дела, привез на базу мужичка лет сорока, которого все звали Витёк, и его подругу, которой может быть было где-то около того, но точно сказать не могу, ибо богатый опыт алкогольной зависимости стер с её лица истинный возраст — эти двое выполняли там всякие полезные работы — кололи дрова, убирали помещения, промежду чем бухали и поколачивали друг друга за мелкие семейные недочеты.
Сама Борина жена пребывала на этой базе только в сезон массового отдыха — с мая по сентябрь, и в октябре, когда приехали мы, ей там делать было нечего. В тот день на базе были только я, Боря, три его опера, замглавы местной администрации, Верка и еще две её подруги. Никого из левых отдыхающих там уже как пару недель не было. Сезон уже был закрыт.
Мы славненько побухали, удочками половили рыбу с весельной лодки, поиграли в пляжный волейбол, а потом заперлись всем калганом в баню. Баня у Бори была просто великолепной. Жаль, что сейчас ее нет — уже после того, как Ребров продал эту базу, какой-то нерасторопный отдыхающий спалил ее к чертям собачьим, не оставив и следа.
Почему-то (не помню почему) мне досталась «нелегкая доля» — парить девчонок — они визжали, орали, смеялись — а я, возбужденный от вида прекрасных, точеных фигурок, нещадно хлестал их мягким, березовым веником, по спинам, стопам, ногам и попам.
Встретившись в какой-то момент взглядами с Веркой, я немного опешил. Тогда мне показалось, что её глаза выражали глубочайшую тоску по каким-то ушедшим в никуда временам — в которых было легко и просто, уютно и светло.
— Ты что такая грустная? — спросил я, замачивая веник перед очередным его применением. Подруги её уже выпорхнули из парилки, и мы остались вдвоем. Можно было позволить себе некие жизненные откровения.
— Я устала так жить, — вдруг сказала она, удивив меня своим тоном. — Я знаю — всё, что я делаю в жизни — это неправильно. Так нельзя. Когда-нибудь это вернется ко мне обратно, и ударит меня с еще большей силой.
Её слова запали мне в душу. Не вязались её слова с той обстановкой, в которой мы тогда пребывали — пили коньяк и водку, ели вкусный шашлык, веселились, купались в еще относительно теплой октябрьской Ханке, играли в волейбол, поминутно подкалывая друг друга и смеясь, парились в бане — в общем, окружала нас спокойная такая беспечность, пьяное такое веселье. А тут она — «я устала так жить».
Я хлестанул ее веником по пояснице — она взвилась, подскочила:
— Лёша! Ну не так яростно!
— Лежи! Тише я буду!
Я стал водить веником над ее спиной, обдавая горячим воздухом лежащее на полке женское тело. Она замолчала, и, подложив руку под голову, смотрела на меня.
— Лёша, а ты когда-нибудь кидал людей?
— Кидал, — кивнул я, глядя ей в глаза.
— А по-крупному. Так, чтобы после твоего «кидка», у человека жизнь ломалась. Совсем. А?
— Нет, — почему-то сказал я.
— Повезло, — сказала она, и отвернула голову к стенке.
Я начал несильно хлестать ее веником.
Вылив на нее ведро холодной воды, слушая в ответ довольные вопли, я ушел в предбанник. Вытираясь, невольно прислушивался — что она там, в парилке, делает. Наверное, она снимала с себя налипшие на тело березовые листочки. А может, просто стояла молча в горячей атмосфере банной парилки. Через минуту я уже застегивал ремень на штанах от спецназовской «песочки» и влезал в резиновые тапочки, привезенные с собой из своего города — в такую даль. Открылась дверь, и в клубах пара, в предбанник вышла Верка.
Распаренная, она встала напротив меня, выжимая волосы.
— Лёша, пожалуйста, случайно не ляпни Реброву, о чем мы с тобой здесь говорили, — виновато попросила она.
— Хорошо, — я пожал плечами. — За это тебе придется со мной переспать.