Красноармеец Н. И. Тельманов, бежавший из лагеря военнопленных в августе 1942 года, рассказал: «Немцы все время выявляют и спрашивают всех о евреях. От всей массы их отбирают и куда-то уводят. Одежду у них забирают и смеются: «она вам не понадобится, завтра всех расстреляют». Выдергивают из толпы и изолируют даже тех, кто хоть сколько-нибудь похож на еврея. Потом и этих ведут на расстрел. В нашем лагере таким образом было расстреляно за пять дней 200 евреев-пленных»[361]. Если же смерть по каким-либо причинам откладывалась, то отобранных евреев изолировали в специально отгороженных отсеках лагерей, бараках или палатках. В этих случаях евреев часто маркировали нашитыми или нарисованными желтой краской шестиконечными звездами или белыми четырехугольными лоскутами[362].
В ноябре в Могилеве опергруппа «Б» разыскала и расстреляла 196 евреев и коммунистов, в декабре – 207 евреев в Витебске и 117 в Вязьме. 14 и 18 октября в Борисполе (юго-восточнее Киева) комендант транзитного лагеря военнопленных передал опергруппе «Ц» 1 109 евреев, среди них несколько политкомиссаров Красной армии и 78 раненых. Все они были расстреляны. «Следует заметить, что гладкое проведение акции в Борисполе надо свести не в последнюю очередь к деятельной поддержке местных учреждений вермахта», – докладывала зондеркоманда[363].
О повседневной практике убийств советских евреев-военнопленных свидетельствует дневник ефрейтора 254-го пехотного полка Р. Хайденрайха. Дневниковая запись, сделанная в июле 1941 года, показывает, что отдельные воинские части выходили за пределы соглашения с карательными органами режима и сами превращались в палачей советских военнопленных: «После нескольких дней пути мы прибыли в Минск. Нашему батальону была поставлена задача охранять 6 000 пленных и расстрелять всех евреев в городе. Многие пленные ночью устроили побег, и мы должны были взяться за оружие. Мы убили одних евреев 500 человек»[364].
Кристиан Штрайт пришел к выводу о том, что если многочисленные коменданты лагерей по собственной инициативе передавали еврейских военнопленных оперативным командам или создавали в лагерях команды селекции, то это следует объяснять тем, что коменданты делали свои собственные выводы из противоречивой политики командования сухопутных войск. А эти выводы сводились к тому, что айнзацкоманды, если уж им разрешили действовать в оперативной области, должны полностью выполнить работу по уничтожению, хотя некоторые офицеры были склонны считать евреев в целом «политически нетерпимыми и подозрительными элементами»[365].
Те офицеры вермахта, включая комендантов лагерей для военнопленных, которые не одобряли истребление евреев или их выдачу карательным органам, предпочитали не оспаривать приказы сверху. Например, такую позицию занимал комендант 160-го дулага подполковник Леблер. В соответствии с показаниями лагерного врача Ганса Фрюхте, что «лично он (Леблер) был против расстрела, но терпел такую меру как не поддающийся изменению факт». Фрюхте задумал спасти от смерти несколько военных медиков. «Когда я ему сказал: «Есть тут несколько врачей, которые мне необходимы немедленно, а также несколько полуевреев, и они не должны быть расстреляны», он отказал мне, заявив дословно: «Не будем касаться этого вопроса. Рано или поздно они будут расстреляны. Лучше, чтобы их расстреляли теперь. Пусть их расстреляют теперь»»[366].
По данным гестапо, число выявленных в результате прочесывания лагерей и уничтоженных евреев к декабрю 1941 года достигло 16 тысяч человек. На судебном процессе против бывшего командующего 11-й германской армией Манштейна было выяснено, что только с декабря 1941-го по август 1942 года эта армия передала СД 3 281 пленного, которые были расстреляны. Исследователи считают, что в целом жертвами политических и расовых чисток военнопленных пало 140 тысяч пленных бойцов и командиров Красной армии. В зарубежной исследовательской литературе приводятся подсчеты, в соответствии с которыми из 120 тысяч погибших евреев – военнослужащих РККА на поле боя пали только 35–40 тысяч, а остальные 80–85 тысяч погибли в плену[367]. В российской энциклопедии «Холокост на территории СССР» приводится цифра от 55 до 80 тысяч уничтоженных гитлеровцами советских военнопленных-евреев[368].
Наряду с евреями гитлеровцы уничтожали и других военнопленных, внешне похожих на евреев: кавказцев, татар, представителей народов Средней Азии. В рассказе Михаила Шолохова «Судьба человека», написанном в 1956 году, содержится эпизод «селекции», проводившейся эсэсовскими офицерами вскоре после пленения советских бойцов: «Только четырех и взяли из двухсот с лишним человек. Одного еврея и трех русских рядовых. Русские попали в беду потому, что все трое были чернявые и с кучерявинкой в волосах. Вот подходят к такому, спрашивают: «Юде?» Он говорит, что русский, но его и слушать не хотят. «Выходи», – и все. Расстреляли этих бедолаг, а нас погнали дальше»[369]. Рассказ Шолохова отражает стандартную ситуацию, свидетелями которой могли быть многие советские военнослужащие, попавшие в немецкий плен. В лагере военнопленных в городе Рославль Смоленской области унтер-офицер Ганс Людвиг «приказал вынести в морг живого больного только потому, что тот цветом своих волос напоминал еврея. Раздетого больного вынесли на мороз. Больной был настолько слаб, что даже не мог кричать. Потом, когда фашист ушел, он сделал попытку вылезти из морга, а сил-то и не хватало. В вырытом в земле проходе он и замерз»[370]. В шталаге 326 (VIK) Зенне в Западной Германии по прибытии транспорта с военнопленными эсэсовцы тотчас отбирали людей с «еврейской внешностью». По заявлениям свидетелей, их «селекция» часто происходила произвольно с целью достичь заданного числа. В одном из бараков лагеря команда СС осуществляла пытки, чтобы узнать у арестованных имена других «евреев» и прочих «подозрительных элементов»[371].
Как установили немецкие историки Райнхард Отто и Рольф Келлер, чистки, или «акции отбора», в лагерях военнопленных проводились по четко установленной схеме. Командир айнзацкоманды получал от коменданта лагеря допуск в охраняемую военными зону. Комендант ставил в известность офицеров шталага о прибытии команды гестапо и требовал от них содействия. Для проведения допросов комендант выделял один из бараков, а для охраны отобранных военнопленных – караульную команду. Гестаповцы проводили отбор на основании внешнего осмотра, агентурных данных и допросов с применением насилия. Младший лейтенант Моисей Темкин рассказал о допросе в шталаге. Сначала его доставили на предварительный досмотр в лагерную полицию, «где приветствовали словами: «Привет, Мишенька. Ну как у тебя дела, еврейчик? Признайся, ты же еврей?» Я ответил отрицательно, так что они стали меня бить… Рядом стоял гестаповец, наблюдал, как меня избивают, а потом сказал: «Отпустите его. Завтра он и так все расскажет в гестапо». На следующий день Темкина избили, а потом допрос повели три гестаповца: один задавал вопросы, второй вел протокол, а третий постоянно наносил удары. «Сначала я отвечал на все вопросы отрицательно, но потом мне стало ясно, что ситуация безвыходная, ведь меня в любом случае убьют, пристрелят. Я бы все равно не смог скрыть свое еврейское происхождение, ведь я слышал, как один из них сказал: «Надо его раздеть». Поэтому я теперь на все вопросы покорно отвечал «да». Да, я большевик, коммунист, еврей». Отобранные военнопленные содержались в отдельных зонах от нескольких дней до нескольких недель. Условия их содержания были такими, что часть отобранных пленных умирала еще в шталаге, а часть – по пути в концлагерь. Военная администрация лагеря лишала всех отобранных пленных статуса военнопленных, формально «освобождала», так как в соответствии с Женевской конвенцией военнопленные должны были находиться исключительно в ведении вермахта и не могли передаваться другим инстанциям. Коменданты шталагов, «освобождавшие» пленных, знали, что в конц лагере их ждет немедленная смерть[372].
С ведома и одобрения комендантов вермахта лагеря для советских военнопленных становились местами издевательств и убийств мирных жителей еврейской национальности. А. В. Федоров рассказывает о том, что в конце июля 1942 г. полицаи, набранные из числа военнопленных в лагере Колодезный Хутор, «привели в лагерь шесть старых евреев: три старика и три старухи (им было, наверное, не меньше семидесяти лет). Они с трудом передвигали ноги под ударами плеток и прикладов конвоиров-полицейских. Метрах в 10 от входных ворот на берегу речки их заставили руками вырыть норы. Затем полицаи на виду у всего лагеря заставили евреев раздеться наголо, забрали их одежду, а несчастных людей загнали в речку. Они, видите ли, производили «крещение» и превращали иудеев в христиан. После «крещения», то есть окунания с головой в грязную воду, евреев загнали в эти норы до вечера. Вечером процедура повторилась. Кто-то из пленных вечером после очередного издевательства над несчастными людьми крикнул: «Ничего, товарищи! Палачи за все ответят перед советским народом!» Звонкий твердый голос услышали сотни пленных, услышали это грозное предостережение и полицаи… К евреям приказано было не подходить. Так продолжалось три дня. Утром и вечером полицаи загоняли стариков в речку, «крестили» их, затем загоняли, мокрых и голых, в их норы. Утром на четвертый день евреи не могли уже подняться из своих землянок, несмотря на то, что полицаи особенно старались своими плетками. Палачи ушли за ворота, но через полчаса вернулись с лопатами. Даже не посмотрев, живы или нет их жертвы, полицаи зарыли норы. Стоны из-под земли слышны были еще некоторое время, но к вечеру постепенно все стихло. Это изуверство палачей не сломило нашу волю»