.
В ходе процессов над немецкими генералами американские органы обвинения старались доказать, что расовые воззрения нацистской верхушки находили у высших офицеров вермахта полное понимание. Эта версия, позднее попавшая и в научную литературу, превращала германский генералитет либо в идеологического сообщника, либо в безвольный инструмент в руках Гитлера. Действительно, старшие офицеры и генералы возлагали на евреев ответственность за Ноябрьскую революцию 1918 года, хаос послевоенного времени, нынешнюю войну, партизан и т. д. Например, начальник штаба 11-й армии генерал Отто Велер обосновывал убийство десятков тысяч евреев в Крыму тем, что он «достаточно узнал еврейско-большевистскую систему в первые годы после Первой мировой войны». В действительности далеко не все генералы мыслили так же, как Велер и Рейхенау, и считали евреев главным врагом. Лееб, Кюхлер и другие военачальники не разделяли идеологические мотивы геноцида, но и на них лежит вина за совершенные вермахтом преступления по отношению к евреям[455].
В-третьих, мышление и поведение двух старших групп офицеров вермахта, 1880–1890 и 1890–1900 годов рождения, ставших во время Второй мировой войны генералами и полковниками, определялось восстановлением на активной службе, которое улучшило их материальное положение и многим позволило добиться карьерного роста. Кроме того, на их менталитет наложили отпечаток прусское происхождение и воспитание, опыт штабной работы в 1914–1918 гг. Эти генералы, впервые встретившиеся с «русской опасностью» еще в годы Первой мировой войны, теперь, в 1941 году, вспомнили свои представления о храбрых, но «примитивных» русских, об отсталости славянской культуры и о необжитой стране. Командующий 43-м армейским корпусом генерал-полковник Готхард Хейнрици вспоминал, что он и его подчиненные были до глубины души поражены «культурой», которую они встретили на советской территории: «Евреи в кафтанах с локонами, низкие дома, лавки, деревянные прилавки которых были примитивно украшены рисунками предлагаемых товаров (потому что продавцы были неграмотны), никаких тротуаров, короче говоря, мы не так представляли себе Россию»[456].
Офицеры второй группы, сражавшиеся на фронтах Первой мировой войны, разделяли социал-дарвинистские представления нацистов о борьбе как форме бытия, о принципах отбора в жизни отдельного человека и государства. Это сближало их с руководителями НСДАП, которые в минувшей войне также были фронтовыми офицерами. Военное поражение Германской империи в 1918 году и Ноябрьская революция разрушили их мир и объяснялись ими как результат распада тыла, как следствие нанесенного «еврейско-большевистскими разрушителями» удара кинжалом в спину немецкого народа. Тот же Хейнрици 15 октября 1918 года писал о боязни революции по российскому образцу и жаловался, что «за несколько дней, в течение которых мы сражались, ни о чем не зная и не ведая, все наше старое отечество рухнуло. Что это даст? Теперь нами правит клика евреев и социалистов, людей, для которых Интернационал превыше всего»[457]. Густав фон Бехтольсхайм, ответственный за истребление десятков тысяч евреев и других категорий мирных жителей в тыловом районе группы армий «Центр», был уволен из рейхсвера в звании майора и должности командира батальона, при Гитлере его возвратили на активную службу с присвоением звания полковника и назначили командиром полка, в мае 1941 года сделали командиром дивизии, а в августе того же года присвоили звание генерал-майора. Документы свидетельствуют, что мотивами его преступных приказов был не только карьеризм и стремление выслужиться, но и расизм, ксенофобия, антисемитизм. В подписанных им документах говорилось, что «там, где в сельской местности будут попадаться бóльшие или меньшие группы евреев, вы можете сами устранять их или собирать в гетто в населенных пунктах покрупнее» (приказ от 24 ноября 1941 года), что евреи «больше не люди в смысле европейской культуры, а с молодости воспитанные как преступники и обученные как бестии. А бестии должны быть уничтожены» (доклад 19 октября 1941 года). А в приказе от 8 марта 1943 года Бехтольсхайм заявил, что население в Брянской области «не стоит ничего большего, кроме как быть избитым и расстрелянным»[458].
Одним из мотивов неприятия геноцида евреев было просто формально добросовестное, бюрократическое отношение воинских начальников к выполнению своих обязанностей, к поддержанию элементарного порядка на оккупированной территории, как в случае первого офицера генерального штаба в 454-й охранной дивизии, который в сентябре 1941 года распространил «Памятку о неотложных задачах полевых комендатур», в одном из пунктов которой значилось: «Препятствовать всеми средствами линчеванию евреев и другим актам террора (пожалуй, в первую очередь со стороны украинцев и охотно используемой опергруппами украинской милиции). Вермахт не потерпит замены одного террора другим»[459].
Молодые офицеры пытались отомстить «красному отребью» в добровольческих корпусах и организовать путчи против «системы». Их старшие коллеги, оставшиеся в рейхсвере, готовили военную ревизию Версаля. Во время Восточного похода они были командующими или штабными офицерами. Получив задачу «обеспечения безопасности и умиротворения» оккупированных областей в тылу, эти офицеры отбросили сословные и идеологические оговорки в отношении национал-социализма. «Еврей и партизан взяли на себя роль спартаковцев во всех их вероломных метаморфозах. Гетто, созданные генералами, все больше и больше казались им рассадниками конспирации и восстаний: бежавший от резни еврей переносил яд разрушения в русские деревни, следовательно, каждая женщина на рынке, каждый крестьянин с повозкой были не только потенциальными партизанами, но и разносчиками инфекции», – пишет Ханнес Геер[460].
Немецкий историк Ганс Генрих Вильгельм доказал, что с 1943 года у нацистской верхушки укрепилось убеждение в том, что, уничтожая евреев, национал-социалисты устраняют последний очаг внутреннего беспокойства. Очевидно, в этом же были убеждены и высшие офицеры вермахта. 26 мая 1944 года они приветствовали бурными продолжительными аплодисментами речь Гитлера в Платтерхофе, в которой фюрер похвалялся тем, что «безжалостно вытеснил» евреев из самой Германии: «Удалив евреев, я в зародыше устранил возможность появления какого-либо революционного ядра в Германии. Конечно, мне могут сказать: «Нельзя ли было решить все это проще или не проще, а более гуманно?» Господа офицеры, мы сражаемся не на жизнь, а на смерть. Если в этой борьбе победят наши противники, немецкий народ будет искоренен. Большевики уничтожат миллионы и миллионы наших интеллектуалов. А тех, кто не умрет от выстрела в затылок, вывезут. Дети высших слоев пропадут и будут устранены. Все эти зверства будут организованы евреями»[461].
Наконец, предпосылкой жестокости, сформировавшейся задолго до войны, была традиция пренебрежения нормами международного права, характерная как для немецкого гражданского общества, так и для военных. В издании приказов, грубо попиравших международно-правовые нормы, были признаны виновными генералы Кейтель, Йодль, фон Браухич, Гальдер, фон Рейхенау, Гот, фон Рундштедт, Буш, фон Манштейн и другие. Еще большее количество германских генералов, повинных в преступлениях, не было признано виновными в силу особенностей западногерманского варианта преодоления нацистского прошлого[462]. Говоря словами немецкого историка Вольфрама Ветте, «в войне против Советского Союза в 1941 году склонность немецких военных отдавать приоритет так называемой «военной необходимости» перед международным правом и расовая идеология национал-социализма соединились в фатальную смесь, которая способствовала безграничному насилию».
Офицеры третьей группы – 1901–1913 гг. рождения – занимали в вермахте средние командные должности. Немецкий историк Бернгард Кренер называет две причины их преданности нацистскому режиму: во-первых, они были обязаны своей «блицкарьерой» в армии проведенному Гитлером вооружению, во-вторых, их объединяла с национал-социализмом вера в такие категории, как власть, жестокость, народ, государство, народное сообщество. Они были сторонниками учения о борьбе рас и поэтому служили нацизму не за страх, а за совесть. Наконец, самые молодые офицеры – 1914–1927 гг. рождения – оказались в армии только с началом Второй мировой войны, они испытывали нараставшее психологическое и физическое напряжение военных действий, располагали весьма ограниченной информацией о военном и политическом положении, были воспитаны уже в период нацистского господства. Образцом для них являлись фронтовые командиры Первой мировой войны. Молодые офицеры вермахта полностью разделяли национал-социалистическое видение мира: на основе своего опыта Первой мировой войны и послевоенного времени они симпатизировали социал-дарвинистским представлениям о борьбе и жизненном пространстве, о сохранении более сильных в расовом отношении, были сторонниками народного сообщества и харизматического вождя[463].
Именно офицеры этой группы демонстрировали полную поддержку антисемитских мероприятий оккупационных властей не по прагматическим, а по идеологическим мотивам. Например, в конце февраля 1942 года лейтенант одной из артиллерийских частей писал домой, что нынешняя война в корне отличается от войн прошлого, когда «кавалеры» вели сражения за некие территории. Для немцев «речь идет о приобретении Европы… о мировом еврейском влиянии, которое противопоставляет нашему решению еврейского вопроса уничтожение немецкого народа». Это придает нынешней войне характер религиозной войны, войны за веру, результатом которой будет не компромисс, а «только полное уничтожение». А несколько месяцев спустя капитан другой артиллерийской части, находившейся во Франции, удивлялся «непросвещенности» французов, которые не стесняются общаться с евреями, носящими желтую звезду. Он выражал надежду на то, что «однажды Франция прозреет»