рга» к мести[472].
Гораздо реже можно было встретить моральное возмущение, такое, как у генерал-майора Гельмута Штифа: «Ограничения движения железнодорожного транспорта не имеют с нами ничего общего, а только с плачевным состоянием железных дорог дома… Но железных дорог еще хватает для того, чтобы каждые два дня отправлять поезд с евреями из рейха в Минск и там бросать их на произвол судьбы. Это, как и еврейская звезда в Берлине, которую я видел там в сентябре, бесчестит якобы культурный народ! Когда-нибудь все это отомстит нам – и правильно! Цинично, что некоторые мерзавцы хотят довести до беды такой бравый народ. Все стало еще хуже, чем два года назад в Польше»[473].
4.2. «Мозг еврея – это вкусно»: рядовые исполнители преступных приказов
Пожалуй, еще труднее найти мотивы поведения рядовых исполнителей преступных приказов, без которых участие вермахта в Холокосте было бы немыслимым. В то же время их повседневный, бытовой расизм доказывают многочисленные фотографии, письма, материалы послевоенных судебных процессов. Как, например, объяснить такие свидетельские показания? «Наши вернувшиеся товарищи рассказали, что они в дальних окрестностях монастыря в маленьких деревнях должны были расстрелять несколько еврейских семей – мужчин, женщин и детей… Один из солдат роты… сказал буквально следующее: «Мозг еврея – это вкусно». Он сказал далее, что они недавно расстреляли еврея, мозги которого брызнули ему прямо в лицо»[474]. Упомянутый выше ефрейтор Отто Тышлер показал на допросе: «По прибытии в Брест-Литовск мы были свидетелями того, что в военном общежитии солдаты и офицеры полевой жандармерии в нетрезвом виде хвастались, что расстреляли несколько тысяч пленных комиссаров и евреев, в том числе женщин»[475].
Не только исполнители преступных приказов, но и те солдаты, которые не участвовали в убийствах евреев, не испытывали к ним сочувствия. Советский разведчик Яков Ингерман, внедрившийся в один из батальонов 113-го мобильного технического полка летом 1942 года, не раз пишет о фактах унижений, оскорблений, эксплуатации рабского труда советских евреев военнослужащими батальона. Во время передислокации своей части в Элисту Ингерман находился в авангарде и в числе первых остановился на отдых в одной из деревень, где на вермахт работала группа евреев, среди них много женщин. «Поздно вечером прибыл батальон. Солдаты устали от долгой поездки, но, увидев евреев, начали всячески измываться над ними. Они швыряли ботинки, чтобы те их почистили, давали стирать одежду». Как выяснилось позднее, «немцы привезли их сюда обслуживать штаб. Их почти не кормили. Иногда их били, а солдаты насиловали девушек. Поэтому они старались оставаться грязными и отталкивающими, даже когда была возможность помыться». Когда Ингерман невольно проявил сострадание к ним, один из солдат спросил его: «Якоб, а чего это ты так переживаешь из-за этих людей, ты что, считаешь их равными себе?». В конце июня 1943 года батальон проезжал через польский город Катовице. «Во время короткой остановки в городе мы проходили через еврейское кладбище, где заключенные-евреи в полосатых робах с желтыми звездами укладывали рельсы на новую линию, – пишет Ингерман. – Глядя на них, все солдаты выкрикивали оскорбления»[476]. Сидни Ивенс вспоминает, что 29 июня 1941 года множество немецких солдат наблюдало, как охранники издеваются над евреями в тюрьме Даугавпилса: «Люди самого разного вида и положения были собраны в одну кучу, чтобы подвергнуть их унижениям и издевательствам. Их заставляли по-лягушачьи прыгать, корчить рожи, делать нелепые потешные жесты и движения. Немцы были в восторге»[477].
В источниках, введенных в научный оборот Ароном Шнеером, зафиксированы многочисленные случаи добровольного участия солдат и офицеров вермахта в казнях советских евреев, зверских пытках и издевательствах над ними. Немецкие военнослужащие давили советских военнопленных-евреев танками, отрезали носы, половые органы, выкалывали глаза, отрубали конечности и головы, проламывали черепа, вспарывали животы, вырезали на теле звезды Давида или пятиконечные звезды[478]. Капитан Красной армии Владимир Иосифович Бондарец вспоминал, как в июле 1942 года пожилой обер-лейтенант – комендант лагеря военнопленных в Проскурове лично выявлял евреев среди пленных офицеров и получал садистское удовольствие, когда натравил на одного из них овчарку, «бегал вокруг, сипло хохотал и рукоятью хлыста бил пленного по голове и рукам»[479].
Большинство солдат гитлеровской армии смотрело на мир именно так, как этого добивалась нацистская пропаганда. В соответствии с широко распространенными представлениями «жизненное пространство» на востоке было пограничной территорией, на которой возможно все – колонии для немцев, эксплуатация подневольного труда, безграничное обогащение, охота на людей в качестве развлечения. Эти образы пограничной территории распространялись в художественной литературе и кинематографе о приключениях на Диком Западе. Многие солдаты в юности зачитывались приключенческими романами Карла Мая, в которых храбрые ковбои сражаются против «диких» индейцев и отважные первопроходцы осваивают новые, неизвестные земли. Многие смотрели фильмы о «недочеловеках» в Африке и художественную киноленту «Император Калифорнии». Разумеется, они не знали о высказывании Гитлера, что восток следует «германизировать… через иммиграцию немцев и смотреть на коренных жителей, как на краснокожих»[480], но их убеждения сформировались под влиянием тех же культурных продуктов, что и взгляды нацистского вождя.
С первых дней войны солдаты были уверены, что «мировое еврейство» финансирует войну против Германии и наживается на ней. «Эти подлецы устраивают все, что направлено против Германии. Типичный пример – покушение на нашего фюрера, – писал один унтер-офицер, имея в виду неудачное покушение на Гитлера Георга Эльзера, совершенное в Мюнхене 8 ноября 1939 года. – На этот раз нашему противнику больше не удастся вызвать распад внутри страны».
В письме немецкого ефрейтора из Голландии, отправленном в августе 1940 года, содержится целая нацистская философия истории в популярном пересказе. Кроме того, оно показывает, что разработанные в это время верхушкой Тре тьего рейха планы выселения евреев из Европы были известны многим обычным немцам и получили их одобрение: «Еврей, сколько его помнит человечество, всегда был несчастьем для европейской земли. Исторически документально установлено, что с первого проникновения еврея и его религии в Европу европейские народы воюют друг с другом… Им удалось нарушить мир во всем мире, и сегодня, только через 2 000 лет после этого, существует действительное противодействие, которое опять сделает Европу Европой, а Германию – империей всех немцев германского происхождения. Хотелось бы, чтобы они, евреи… почтили своим визитом другую часть Земли. В Европе с этим покончено, Азия открыта для них, ведь это их настоящая родина, там нечего больше добиваться жульничеством, то есть еще остаются Африка, Австралия и Америка. Африка будет для них слишком «варварской», Австралия – слишком маленькой, следовательно, остается Америка. Если они действительно выберут путь туда, мы можем счастливо похвалить себя и с нами всех европейцев, что избавились от них. Напротив, в Америке скоро поймут, что за счастье пришло в страну с этим народом. Может, это продлится еще 2 000 лет, может, меньше, но, вероятно, больше. Во всяком случае, они в Америке могут делать политику столько, сколько они хотят, а миру в Европе они никогда больше не помешают».
Соответственным было и отношение массы захватчиков к еврейскому населению в Польше и странах Западной Европы. Это отношение определялось не поведением граждан оккупированных стран, а воспитанием и идеологической обработкой военнослужащих. С первых дней войны фигуры евреев, «замотанные в лохмотья, грязные, засаленные», «удивленные и назойливые субъекты» в кафтанах, с бородами, «подлым взглядом, хитрыми вопросами и ужимками», улицы и жилища польских городов, «такие же грязные и неопрятные, как и эти евреи», квартиры, напоминающие норы, создавали соответствующее настроение. Солдаты писали об увиденном ими «отвратительном зрелище», о том, что евреи («сволочи», «вонючие евреи», «преступный сброд», «преступные рожи») в Польше являются «преобладающим элементом». В еврейских магазинах все неаппетитное и нечистое, безумно дорогое. Одним словом, «настоящие евреи» оказались, по мнению солдат, «еще хуже, чем их описывают в «Штюрмере». Неприязнь и отвращение переносились с евреев на все польское население, которое «заражено и сплошь грязное».
Эти стереотипы, несомненно, влияли на поведение немецких солдат по отношению к евреям. Крайне редко в письмах можно встретить человеческое сочувствие или осознание несправедливости происходящего. Напротив, солдаты Третьего рейха были готовы, не дожидаясь приказа, пустить в ход оружие, «схватиться за пистолеты», чтобы «напомнить евреям о реальности». В письме от 21 сентября 1939 года говорилось: «Мы во вражеской стране, и я не верю ни одному человеку! Пусть лучше говорит пистолет, прежде чем я об этом подумаю, ведь у нас достаточно боеприпасов».
Разумеется, солдаты одобряли антисемитскую политику оккупационных властей. Это показывает, например, отношение немецкого унтер-офицера к созданию Варшавского гетто: «Все евреи теперь набиты битком в один квартал и окружены стеной. Теперь они могут там работать кое-как, как они хотят». Другой солдат, тоже без всякого чувства стыда или сомнения, рассказывает, что, несмотря на создание гетто, «кажется, что евреи чувствуют себя хорошо, бойко продолжают нелегальную торговлю, так как из-за введенной карточной системы для этого им предоставлены небывалые возможности. Недавно этому был положен конец, что очень чувствительно затронуло евреев. Они должны работать! Это крупными буквами написано во всех объявлениях на немецком и польском языках.