кции. Доверительные личные отношения могли только ослабить убежденность солдата, так как они открывали ему несовершенство людей собственной группы и человеческое лицо противника[502].
Вермахт смог сплотить свои фронтовые подразделения только с помощью строжайшей дисциплины, которая в свою очередь покоилась на извращении морали и военного права. Извращение дисциплины в восточном пространстве проявлялось на трех взаимосвязанных уровнях: 1) нарушение дисциплины солдатами на поле боя каралось с беспримерной жестокостью; 2) солдаты получали приказы участвовать в «официальных» и «организованных» убийствах гражданских лиц и военнопленных и в уничтожении вражеской собственности; 3) вследствие этой легализации преступлений войска скоро перешли к самовольным реквизициям и расстрелам без разбора, которые категорически запрещались их начальниками. Эти преступления редко наказывались строго, во-первых, потому, что командиры в принципе благосклонно относились к таким акциям, во-вторых, потому, что они были желанной отдушиной для злобы и фрустрации. Так возникал замкнутый круг: извращение дисциплины создавало почву для варварства, которое в свою очередь влекло за собой дальнейшее ужесточение дисциплины[503].
Источники позволяют выявить и другие мотивы добровольного участия немецких военнослужащих в массовых экзекуциях евреев. Например, в декабре 1941 г. медсестра германского Красного Креста Анетта Шюкинг услышала от одного армейского фельдфебеля рассказ о том, что он добровольно участвовал в массовом расстреле евреев близ Винницы, рассчитывая на повышение по службе. После этого расстрела фельдфебель буквально лишился сна. Очевидно, что он не кривил душой: в январе 1942 г. он снова встретился с Шюкинг и опять заговорил о том, что был участником казни 6 тысяч евреев в городе Хмельнике Винницкой области[504]. Другие источники тоже подтверждают, что некоторые участники массовых расстрелов из числа военнослужащих не могли спать после того, что сделали или увидели. В феврале 1943 г. медсестра Бригитта Эрдман в военном госпитале Варшавы всю ночь слушала раненого солдата, который не мог заснуть. Он рассказывал, что его рота была придана расстрельной команде. Людей ставили на край могилы, он и его товарищи стреляли им в затылок. Одна перепуганная пожилая женщина подбежала к нему, в руках она держала собственную фотографию, которую просила передать ее мужу. Солдат не выполнил ее просьбу, но положил фото в свою солдатскую книжку и показал его медсестре[505].
Итак, главная ответственность за ведение вермахтом расовой и мировоззренческой войны против «еврейского большевизма» лежит на военном и политическом руководстве Третьего рейха, которое было проникнуто идеологией расового превосходства, антисемитизма, антибольшевизма. Глубинные истоки безжалостности генералов, офицеров и солдат в восточном пространстве следует искать в опыте политической и общественной жизни Германской империи и Веймарской республики, в опыте, извлеченном современниками из событий Первой мировой войны и революции 1918–1919 гг. Наконец, немаловажное значение имела сама военная действительность на фронте и в тылу, формировавшая у солдат, офицеров и генералов стереотипы преступного поведения на вражеской территории.
Заключение
Приказы даже для солдата не могут рассматриваться как смягчающие вину обстоятельства там, где сознательно, безжалостно, без всякой военной необходимости или цели совершались столь потрясающие широко распространенные преступления.
Вермахт был единственным учреждением в гитлеровской Германии, которое располагало реальной властью и силой, чтобы не допустить преступлений на оккупированной территории Европы. Но вместо этого немецкая армия образовала одну из четырех независимых и взаимодействующих структур нацистской машины уничтожения наряду с гитлеровской партией, чиновничьим аппаратом и промышленностью.
В период подготовки германского фашизма к развязыванию мировой войны вермахт превратился из «внепартийного учреждения» в «армию Гитлера», готовую к выполнению любых приказов. Вовлечению вермахта в Холокост способствовала общность многих целей армии и национал-социалистов: ревизия версальских ограничений, неприятие демократической формы правления, стремление к сплочению немецкого народа на националистической основе. Роднили вооруженные силы с нацизмом и антисемитские предрассудки прусско-германского офицерского корпуса. Кроме того, 1933–1939 гг. были периодом стремительного численного роста армии, когда в одном строю с кадровыми военными оказались миллионы выходцев из гражданского общества, пропитанного антисемитской идеологией нацизма. Этапами трансформации традиционного антисемитизма в германской армии в расово-биологический антисемитизм стали изгнание из рядов вооруженных сил неарийских солдат и офицеров, изменение принципов кадрового отбора военнослужащих, поддержка дискриминации евреев внутри Германии и, наконец, публичное одобрение гитлеровских целей войны против «мирового еврейства». Офицерский корпус вермахта постепенно смирился с вмешательством в дела армии партийных инстанций, эрозией собственного социального состава и вытеснением из вооруженных сил религии и церкви. Но, пожалуй, самое слабое сопротивление он оказал распространению в армии нацистского антисемитизма.
На первом этапе войны (1939–1941 гг.) руководство вермахта еще старалось сохранить свои руки чистыми. Зная о преступлениях фашизма против евреев в Польше, офицерский корпус предпочитал закрывать на это глаза, создавая себе иллюзию того, что целью армии являются только военные действия, а не «демографические» задачи. Во время польской кампании убийства евреев и издевательства над ними были делом рук отдельных фанатиков в военной форме, наказывались командирами далеко не всегда, а если и подвергались преследованию, то не грозили преступникам серьез ными наказаниями. Это вкупе с заступничеством со стороны руководителей карательного аппарата и самого Гитлера развязало руки радикальным антисемитам в воинских частях, которые не стеснялись испачкать военный мундир кровью невинных жертв. Протесты отдельных генералов против бесчинств в отношении евреев показывают, что военачальники старшего поколения были шокированы происходящим, но попытки остановить разгул насилия являлись редкими исключениями на фоне одобрительного и равнодушного молчания подавляющего большинства немецкого офицерства.
Взрывоопасная смесь традиционного антисемитизма офицерского корпуса и радикальной нацистской ненависти к евреям дала о себе знать в полной мере с началом подготовки агрессии против Советского Союза. Руководства вермахта и сухопутных войск с готовностью приняли предложенные Гитлером цели войны против Советского Союза, в том числе и искоренение евреев на оккупированной территории при помощи вооруженных сил. При активном участии военных инстанций в первой половине 1941 года была осуществлена организационная подготовка к расовой и мировоззренческой войне. Массовое истребление советских граждан, включая евреев, в оперативной области должно было совершаться не просто с ведома, а по приказам германских генералов. Благодаря директивам, приказам и антисемитской пропаганде евреи являлись для военнослужащих одними из главных врагов – комиссарами, саботажниками, подстрекателями. Солдаты и офицеры были в морально-психологическом отношении заранее подготовлены к жестокому убийству беззащитных людей, а руководители военной пропаганды приложили все усилия для превращения антисемитизма, имевшего место в СССР, в один из факторов ослабления боевой мощи Красной армии, ее разложения и деморализации.
Объединение в идеологии вермахта двух «мировых врагов», большевизма и еврейства, позволило ему с первых дней агрессии против СССР проводить на советской территории расовую и мировоззренческую войну, составной частью которой было истребление еврейского населения. Германские генералы летом 1941 года знали, что в действительности представляют собой «необходимые мероприятия чистки», «массовые мероприятия» и «особое обращение» с еврейским населением. Поскольку карательные формирования действовали по приказу политического руководства рейха, постольку некоторые командующие армиями, корпусами и дивизиями ограничились только отдельными нерешительными протестами, добиваясь не спасения советских евреев, а лишь изменения формы проведения «акций». Поэтому Гитлеру через посредников легко удалось подавить недовольство отдельных военачальников. Другие генералы легко отступали еще раньше, как только выяснялось, что за эксцессами местного населения стоят опергруппы. С первых недель оккупации вермахт с его тыловыми районами, охранными дивизиями, полевыми комендатурами и тайной полевой полицией занял важное место в гитлеровском аппарате массового уничтожения евреев. Как раз тогда, когда гражданская администрация и стационарные учреждения СД на оккупированной советской территории находились только в процессе становления, армия стала гарантом осуществления нацистской программы поголовного уничтожения евреев. Регистрация еврейского населения и приказы о ношении желтой звезды, запреты приветствовать немцев и привлечение к принудительному труду, реквизиции имущества и организация гетто – эти предварительные условия физического истребления были согласованы с остальными оккупационными органами и планомерно реализованы. Функции вермахта, СС и полиции не были четко разделены, расовая и мировоззренческая война превратилась в их совместное предприятие.
Холокост наращивал мощь по мере усиления партизанского движения на оккупированной советской территории, которое вермахт отождествлял с деятельностью «евреев-партизан». К этому времени вооруженные силы Третьего рейха уже участвовали в Холокосте на всех уровнях – от командующих тыловыми районами групп армий до командиров частей и отдельных военнослужащих. Противоречие между идеологически мотивированным отношением военных оккупационных властей к советским евреям как к организаторам партизанского движения, саботажникам и лентяям, с одной стороны, и необходимостью эффективной экономической эксплуатации завоеванной территории, немыслимой без труда евреев, с другой, разрешилось в пользу радикальной нацистской идеологии, что привело к соучастию вермахта в истреблении сотен тысяч советских евреев, уцелевших после первой волны нацистского террора.